Жизнь после смерти

Предисловие

Эта история была записана вживую автором повести со слов жены главного героя для увеквечивания его памяти. Потрясённая его смертью она решилась излить в своей исповеди наиболее яркие моменты жизни этого очень нестандартного человека. Слушая её, я всё глубже проникался в суть проблем того времени. Особо меня затронула история любви талантливого еврейского юноши с красавицей из простой украинской семьи.



                Жизнь мертвых продолжается
                в памяти живых.
                Цицерон

  Боренька! Родной мой!

  Как  ты мог уйти, не простившись со мной?
  Ведь ты был самым близким мне человеком, с которым я неразлучно, бок-о-бок шла более 60-ти лет по дорогам  жизни, деливший все испытания и радости, выпавшие на нашу не лёгкую долю, познавший разлуку с Родиной и близкими друзьями, - слышишь ли ты меня? Видишь ли мои не просыхающие слёзы? Каждый новый день я безнадёжно жду встречи с тобой, жду услышать твои осторожные шаги по коридору, жду твой родной, до боли знакомый, чуть хрипловатый голос:
  - Лизонька, проснись! Посмотри, какое прекрасное утро!
  Милый мой! Кончились, погасли навсегда те светлые утренние минуты пробуждения под аккомпанемент твоего голоса, когда приоткрыв глаза и увидев тебя, на душе становилось спокойнее – ты рядом!
  Если бы ты знал, как мне тяжело без тебя, как меня мучают воспоминания, как мне не даёт покоя неотступное желание поговорить с тобой, услышать горячие новости и твой категоричный комментарий к ним. Да, всё перевернулось в моей жизни, как тебя не стало, будто ночь опустилась беспросветная.
  Милый мой, я до сих пор никак не могу привыкнуть к своей новой роли вдовы. Мне всё кажется, что ты вот-вот выйдешь из своей комнаты, оторвавшись от компьютера, и мы вместе сядем пить чай с твоим любимым клюквенным вареньем. И ты мне будешь не торопясь рассказывать последние новости, полученные от своего неразлучного друга.
  Ох, как я ненавидела этого бесчувственного монстра всезнайку, который отнимал тебя от меня. Сегодня я с ещё большей болью думаю о том потерянном для меня времени, что ты уделял компьютору.
  Боренька! Ни одна минута моего существования не проходят без мысли о тебе. Каждый шаг, каждая вещь кричат о тебе, разрывая мне душу. До сих пор я не в силах зайти в твою комнату. Всё  в ней застыло в том рабочем положении, в котором ты её оставил в последний раз.
  Мне страшно заходить в эту лабораторию твоей жизни: я боюсь вопросительных взглядов: - Где хозяин?, - твоих верных помощников и друзей: книг, писем, учебников, журналов, компьютера, принтера, проигрывателя, дисков, пластинок и бог весть чего.
  А, когда мне становится совсем плохо и одиноко я ставлю диск с девятой симфонией так тобою обожаемого Бетховена и, закрыв глаза, слушаю, слушаю, слушаю... И тогда вдруг появляешься ты, тот прежний, жизнерадостный, с добрыми и искрящимися глазами и ласково спрашиваешь меня:
  - Лизанька, как ты себя чувствуешь?
- и я шепчу:
  - Great thanks, my darling, I'm OK, don't worry.
  И сегодня, когда, кажется, не осталось почти ничего, чтобы связывало меня с этой одинокой и многострадальной жизнью, передо мной, в память о самом дорогом для меня человеке, стоит лишь одна задача – рассказать настоящим и будущим потомкам о нашей с тобой жизни, попытаться открыть им исток той большой любви, результатом которой стало появление их на свет.
  Я просто не имею права уйти из жизни, не расскав людям, с каким необыкновенным человеком мне посчастливилось общаться, жить, трудиться, растить и воспитывать детей и самой расти духовно и творчески.
  Мне остаётся уповать на Бога, чтобы он дал  мне время и силы и освежил мою  память для осуществления задуманного мной плана.

                Начало

                Хороши или плохи события жизни, во многом               
                зависит от того, как мы их воспринимаем.               
                Монтень М.

  Моё детство прошло в скромной обстановке. Свою родную мать я не помню, она умерла от тяжёлой болезни, когда мне было два года. Отец, понимая, что ему одному будет трудно меня поднять, привёл в дом добрую не замужнюю женщину, которая заменила мне мать. Через пять лет у меня появилась сестричка, с которой у меня до сих пор очень тёплые отношения. Появление сестрёнки побудило меня более внимательно относиться к малышам, развило чувство ответственности за них, помогло в детском возрасте обрести необходимые для каждой женщины материнсие навыки.
  Мои родители были выходцами из сельской местности, покинувшими родные места в поисках сезонной работы в городе. Их добросовестное отношение к труду и порученным обязанностям позволило им закрепиться в Киеве и избежать участи большинства украинских колхозников, погибших в результате голода в 1933 г. Будучи сами людьми недостаточно грамотными, познавшими тяжесть физического труда, родители стремились дать нам хорошее воспитание и образование.
  Вспоминая свои школьные годы, я с большой благодарностью думаю о своих учителях и одноклассниках, подаривших мне безмятежные полные самых радужных надежд годы. Нас девчонок в классе было всего восемь, а мальчишек - в два раза больше, все такие умные, комсомолистые, многие из них – отличники. Мне особенно симпатичен был один из них, красавец, спортсмен и умница – Володя Любченко. Да и не только мне... Все девчонки были от него без ума.
  Я к тому времени уже начиталась разных романов. Особенно мне были симпатичны герои классиков русской литературы А. С. Пушкина, Л. Н.  Толстого, И. С. Тургенева. Моё воображение рисовало картины красивого, романтического будущего.
  В это же время во мне проснулась артистка и я решилась проверить свои способности в школьном драмкружке. И вот, когда я смотрела на Володю, я вдруг представляла себя Наташей Ростовой и мне было горько и обидно, что меня назвали Лизой. Сегодня я с грустью вспоминаю о моём первом увлечении. Помню, что когда я заходила утром в класс, я искала глазами Володю и, убедившись, что он на месте, мне становилось легко и солнечно, хотелось петь, писать стихи. В противном случае – всё валилось из рук, хотелось куда-нибудь спрятаться, чтоб никого не видеть. Видимо, это была моя первая любовь..
  Но, как часто бывает, не все красивые истории имеют красивый конец. К великому сожалению Володин отец, Панас Любченко, был очень крупным начальником – Председатель Совета Народных Комиссаров Украины. И с ним обошлись так же жестоко, как и с другими большими начальниками, которые не подошли «великому кормчему» - батьке Сталину: его расстреляли в 1937г.
  А узнала я об этом, придя по пригласительному билету в Киевский Оперный Театр на слёт украинских комсомольцев. Я шла на этот слёт с гордым чувством своей востребованности в решении очень важных задач великой страны и мне казалось все смотрят на меня и подбадривают: смотри, не подведи. И вдруг на меня, как обухом по голове, со знаменитой сцены несётся:  признать гражданина Любченко П. П. врагом трудового народа и приговорить...
  Так закончилась моя первая любовь. Больше я Володю не видела. После этой истории, проходя или гуляя недалеко от театра, я старалась обходить его стороной. Ещё позднее, будучи в десятом классе, я узнала трагическую историю, связанную с этим театром – убийство 1-го сентября (обратите внимание на число) 1911 г. выдающегося реформатора, премьер министра цврской России (обратите внимание на должность), Петра Столыпина террористом-народником. Не правда ли, странные совпадения!

                Знакомство

                По жизни так скользит горячность молодая
                И жить торопится, и чувствовать спешит.
                П. Вяземский

  Наконеец-то. Кончено детство. Прощай школа. Впереди загадочная студенческая жизнь, новые знакомства и столько всего интересного, что дух захватывает.
  Праздничному настроению подыгрывает зелёное убранство города, полноводный, переливающийся красками красавец Днепр, обрамлённый крутыми берегами с пышной растительностью, по особому голубое небо, стариные кирпичные здания с обветренными от времени фасадами и витиеватыми украшениями.
  Какое великое счастье жить в этом богатом историей городе, думаю я, проходя мимо, выстроившихся вдоль бульвара могучих каштанов, покачивающих в такт моим мыслям свои пышные кроны. Рядом, забегая всё время вперёд, машет руками и что-то пытается безуспешно объяснить мне, моя подруга – Зина Фогель, соседка по дому, постоянная спутница и информатор самых свежих и горячих новостей.
  Я не слышу её. Я парю. Я наслаждаюсь свободой. Мысленно предвкушаю те радости, которые меня ждут в новой жизни. Дойдя до перекрёстка, я спускаюсь на землю и до меня доносится:
  - Ты не представляешь, какая это умница!
  - О чём ты? – спрашиваю я, приходя в себя.
  - Как о чём? Ты что, ничего не слышала, что я тебе говорила?
  Я с изумлением:
  - А ты разве что-то говорила?
  - Ну ты даёшь! - восклицает опешившая Зинка и начинает взахлёб рассказывать про какого-то парня, друга своего брата. Я слушаю в пол-уха. Моё внимание приковано к цветам на газонах, к лицам прохожих, к магазинным вывескам, к пролетающим автомобилям. Я словно по новому увидела давно примелькавшиеся родные места. И под этим впечатлением до меня долетают лишь обрывки зинкиных фраз:
  - ...прочёл всего Достоевского..., ...цитирует Плеханова, ...прочёл от корки до корки «Капитал» Маркса, ...знает теорию относительности..., ...помнит названия всех звёзд и созвездий...!
  Постепенно я начинаю понимать, что моя подруга попала под влияние очередного  кавалера и хочет поделиться нахлынувшими чувствами. Пытаюсь её успокоить, но ничего не выходит. Наконец, не выдержав, я спрашиваю, как его звать, в ответ слышу:
  - Боря! Бо-рис Хат-цет! - с чувством продекломировала подруга и продолжила:
  - Запомни это имя! Ты его ещё не раз услышишь.
  И вдруг до меня дошло. Ведь я уже слышала где-то это имя. Ну, как же! Её старший брат, Женя Фогель, не раз упоминал о своём гениальном друге - однокласснике, который столько всего знал и стольким интересовался, что  все, кто был с ним знаком, звали его не иначе как Wunderkind! Я  даже вспомнила, что он шефствоваал над своей одноклассницей Софой Янкилевич и  был в неё  безнадёжно влюблен. Софочка была очень красива и эффектна в ту юную пору, ну, как-бы сейчас сказали - Мисс Школы! Она пользовалась большим успехом, и не только среди одноклассников, но и... Но вот с математикой у неё были проблемы, и Боря Хацет старался помочь ей решить их.
  Итак, возвращаясь к той прогулке с Зиной по Киеву, добавлю, что я не придала большого значения словам моей подруги, но что-то повидимому запало в мою душу. Поэтому, когда вскоре я оказалась в гостях у Зины на дне рождения, присутствовавший там же Женя Фогель вновь стал мне расписывать достоинства своего друга. Дело в том, что Женя дружил с Борисом с первого класса. Он был влюблён в него, в его способности, эрудицию, преданность друзьям. Сам Женя тоже обладал недюженными способностями, но в более эмоциональной сфере – его тянуло к литературе, сочинительству и, особо,к поэзии. Мне думается, Женя первый почувствовал, что у его друга неразделённое чувство любви к Софочке, и, чтобы избавить его от этого чувства, решил познакомить меня с Борисом.
  В этот раз я более внимательно слушала пылкую речь о будущем молодом гении, и признааюсь, что даже проявила девичье любопытство на предмет знакомства с ним.
Дело в том, что Боря и Женя в то время уже прошли первые ступени университетской жизни, приобретя присущие будущим светилам ореол таинственной загадочности, притягивающий молодые неискушённые души. И мне, вышедшей из рабочей семьи, конечно было лестно пообщаться с людьми другого, более интеллектуального уровня. К этому моменту я уже была зачислена студенткой Киевского Университета на факультет иностранных языков.
  Учитывая, что в ближайшие дни должно было состояться общее собрание первокурсников, то Женя предложил зайти со своим приятелем за мной, чтобы вместе отправиться в университет и заодно познакомиться с его замечательным другом. Я согласилась.
  В положенное время, как было обещано, Женя зашёл за мной и обьявил, что мой будущий знакомый ждёт нас внизу. Спускаясь по лестнице с пятого этажа, я из любопытства останавливалась на каждом этаже и, свешиваясь через перила, вглядывалась в глубь лестничного колодца, чтобы разглядеть стоящего внизу молодого человека.  Он стоял в дверном проёме, в купели солнечнных лучей, исходящих от него веером и рабегающихся по тёмным углам вестибюля. У меня до сих пор перед глазами эта сказочная картина, чем-то напоминающая не то икону, не то картину Рериха.
  Наконец-то, я увидела его – эту живую легенду! – невысокого юношу с серьёзными, но живыми глазами, со светлой волнистой шевелюрой, весьма скромного и сдержанного. Мы обменялись приветствиями, сразу завязался разговор. Слово за слово, мы незаметно подошли к университету, где нас встретила шумная толпа первокурсников. Боря и Женя отправились по своим делам, а я присоединилась к группе таких же жёлторотиков, как я.
  Новая университетская жизнь закрутила меня, озаботила новыми проблемами, не освободив от старых. Большая часть внеклассного времени уходила на чтение иностранных книг и журналов, зазубривание иностранных слов и фраз. А дома приходилось помогать маме с воспитанием сестры. Я по себе помнила, сколько проблем у девочки в подростковом возрасте, как важно, чтобы рядом был кто-то старший, близкий человек, с кем можно поделиться и получить умный совет. Дела душевные отошли на второй план, до лучших времён.
  Помимо занятий по основной профессии, я решила также продолжать развивать свои драматические способности и поступила в театрольную студию при Киевском университете. Мной руководило желание, как можно глубже понять секреты этого искуства, и не столько из-за своих театральных амбиций, сколько из осознания, что оно может пригодиться мне в моей будущей профессии учителя. Нужно отметить, что университетская студия стала первым на Украине студенческим театром. На сцене этого театра мне довелось сыграть несколько интересныых ролей.
  Хотелось бы отметить, что одним из руководителей этой студии был замечательный украинский актер Киевского драматического театра им. Франко, народный артист СССР Шумский Юрий Васильевич.
  Ещё моим увлечением этого времени были уроки бальных танцев в местной филармонии, которые я старалась посещать со своей новой подругой Соней Левик.
Вот в такой беспокойной и насыщенной до краёв разными хлопотами обстановке началась моя студенческая жизнь.

                Признанье
                Я помню чудное мгновенье!
                А. С. Пушкин

  Как-то, спеша утром в университет, я неожиданно встретила Борю и обрадовалась ему, как старому знакомому. Он, как мне показалось, тоже был рад встрече, но выглядел при этом  немного смущённым, но проводил меня до самой аудитории. Позднее встречи стали повторяться и вскоре я осознала, что они перестали быть случайными, а вызваны интересом Бориса к моей персоне. На эту мысль меня навело, что он выбирает не самый короткий путь от  своего дома к университету. Я, конечно, догадывалась об истинных мотивах Бориного выбора такого пути, но я не торопилась получить от него объяснения по этому поводу. Мне было интересно с ним и я боялась своими вопросами поставить его в неловкое положение и тем нарушить ритуал нашего утреннего общения.
  Вскоре, а именно 27 октября, почти через два месяца после нашей первой встречи, я получила подтверждение своим подозрениям.
А произошло это так. Во время одной из мимолётных встреч Борис попросил меня после лекции зайти в лабораторию, где у него были практические занятия, для какого-то, как он сказал, «очень важного для тебя  сообщения». Он так это многозначительно и таинственно произнёс фразу: «очень важного для тебя сообщения», что я не могла дождаться конца лекции, так мне не терпелось узнать, какую новость приготовил для меня Боря.
  И, конечно, я не просто пришла, а прискакала. Когда я вошла в лабораторию, Борис стремительно поднялся со стула, подошёл ко мне с каким-то растерянным видом и неловкой улыбкой и предложил мне сесть.
  Я отказалась, поскольку перед встречей хорошо насиделась на лекции. Взглянув на его лицо, я заметила в его глазах нескрываемое волнение: они то убегали от меня, то вдруг возвращались обратно. Я не могла понять, что происходит, почему он в таком смятении. Таким Бориса мне ещё не приходилось видеть. Я стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, терпеливо ожидая, чем всё это кончится. Боря обвёл глазами потолок, стены, остановил взгляд на окне, за которым на веточке что-то оживлённо обсуждали три воробушка, будто приглашая его: « - Ну, чего ты молчишь? Ну, смелей, говори же, что у тебя там в голове!». И тут Боря, словно услышав, собрался с духом и, набрав в лёгкие воздух, хрипло выдохнул:
  - Лиза, я люблю тебя!
  Облегчённо вздохнув, Борис посмотрел на меня, как бы извиняясь за свою бестактность. От волнения я закрыла глаза, кровь прилила к вискам. В горле запершило. Я не находила слов. Впервые я услышала наяву фразу, которая многократно звучала в моём воображении, когда я рисовала в своём мозгу будущего избранника. Я открыла глаза. Боря продолжал стоять, глядя на меня с испугом и ожидая от меня ответа. Я молчала, не зная, что и как ему ответить.
  Зазвенел звонок, возвещая о начале следующей сорока-пяти-минутки.
Боря, не дождавшись моего ответа, повернулся и направился к выходу, не оборачиваясь в мою сторону. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним, по-своему переживая случившееся.
  Слова Бори не стали для меня неожиданностью, моё сердце чувствовало, что с ним что-то происходит. Но разум подсказывал мне - не стоит с этим торопиться, слишком коротким было наше знакомство. Признаюсь честно, в тот момент моя душа ещё не отошла от прошлого тяжело пережитого чувства и не созрела до нового. Мне нравился Борис: с ним было интересно, уютно, спокойно, надёжно. Я видела и счастлива была, что в его лице я приобрела настоящего друга, готового в любую минуту придти на помощь. Но, к сожалению, ответить на его чувство тем же моя душа ещё была не готоа.
  Несмотря на недостаточную мою близость к Борису в это время, он не изменил отношения ко мне. Наоборот, как мне показалось, он стал ещё более внимателен  и галантен по отношению ко мне. Он познакомил меня со своими родителями, старшими братом и сестрой, ввёл меня в круг своих замечательных друзей, делился со мной впечатлениями от прочитанных книг, журналов, газет.

                Сближенье

                Так уж положено: молодость веселится,
                старость бранится.
                Дюма А. отец

  Шло время. Я всё больше привязывалась к Боре, наблюдая как он относится к своим родным, друзьям, женщинам, учителям. Если кому-то из знакомых требовалась его помощь он всё бросал и в любое время суток, в любую погоду спешил на выручку.
  О его обязательности к данному им слову ходили легенды. Кругозор его интересов не знал границ. Философия, музыка, литература, живопись, история, и многое другое привлекало его пристальное внимание. Но в центре его внимания прежде всего была математика.
  Конечно, огромное влияние на воспитнние Бориса и становление его характера оказали семейные традиции и весьма благоприятная семейная обстановка. Он вырос в большой и дружной интелигентной семье, где кроме него было ещё двое детей – брат Леонид и сестра Фрида. Он был самым младшим в семье и пользовался всеми привелигиями, которые выпадают на головы таких везунчиков.
Нужно сказать, что и природа не обделила его своей щедростью, наградив крепким умом, великолепной памятью, упорством и огромным трудолюбием.
  Отец Бориса, Исаак Эзрович, был выходцем из богатой многодетной киевской семьи, потерявшей всё после революции. Благодаря своей настойчивости, он получил высшее образование и стал хорошим юристом, пользующимся большим авторитетом.
Мать Бориса, Нина Борисовна, не отличавшаяся высокой образованностью, тем не менее считалась главным действущим лицом в семье, чьё слово всегда было последним. Когда её старший сын Леонид женился на девушке без материнского согласия и пришёл сообщить ей об этой новости, Нина Борисовна сняла с его кровати подушку и бельё, сунула их в руки растерянному парню и показала на дверь.
  Борис поражал отца своей неистощимой любознательностью и потрясающей памятью. Стоило ему что-нибудь показать, например, кубики, конструктор, или разобранную машинку, и он тут же воспроизводил все действия в той же последовательности.
Боря легко мог, по-памяти, воспроизвести только что прочитанный текст, только что услышанную мелодию. Как и во многих еврейских семьях, его учили музыке и иностранному языку.
  Борины родители хорошо понимали необходимость внешкольного общения детей. Чтобы уберечь их от негативного влияния улицы, они приглашали каждую субботу в большую квартиру друзей своих детей на чашку чая с вкусным печеньем, которое мастерски пекла хозяйка дома. Ребята увлечённо обсуждали свои проблемы, делились новостями, слушали музыку, устраивали игры, конкурсы, аттракционы, турниры, диспуты. Здесь завязывалась дружба по интересам будущих физиков, химиков, филологов, математиков. 

                Из чего вырастают математики

                О сколько нам открытий чудных
                Готовит просвещенья дух...!
                А. С. Пушкин

  Став постарше, Борис, любил помогать отцу разбирать его бумаги и письма, систематизируя их. Он быстро освоил технику машинописи и часто помогал отцу в печатании разных документов. Иногда он вникал в суть некоторых дел и задавал отцу вопросы. Это настолько увлекло отца, что он с удовольствием начал обсуждать с сыном некоторые свои проблемы и порой прислушиваться к его мнению. Мне кажется, что это врождённое качество Бориса приводить всё в порядок, в систему, даже свои мысли, и стало побудительной причиной предпочесть математику всем другим дисциплинам. С детства поняв и заинтересовашись многообразием мира, Борис пришёл к необходимости строгой организации и упорядоченности всего, что его окружало. Он всегда строго придерживался режима, был пунктуален, заранее планировал всё, что ему необходимо было сделать, прочитать, узнать и т.д., и тщательно следил за соблюдением  намеченного плана.
  По мере знакомства с биографиями выдающихся деятелей науки и историями их великих открытий у юного Бориса росла тяга к матушке всех точных наук – математике. Не лишённый амбиций и честолюбивых планов после очередного фантастического романа, воображение рисовало ему его собственные будущие открытия в области науки и техники, которые должны осчастливить человечество. Многие истории, которые он  прочёл в  детстве и юности, сильно помогли ему в дальнейшей преподавательской работе с будущими математиками.
  Настольной книгой для будущего математика стала биографическая исповедь замечательного учёного и кораблестроителя академика А. Н. Крылова. Не раз на своих лекциях он рассказывал студентам запомнившиеся факты из его богатой приключениями жизни. Пытаясь проникнуть в лабораторию мыслительного процесса учёных, частично по инициативе своего школьного учителя, частично из бесед с отцом, Борис обратил внимание и заинтересовался книгами по философии и, в том числе, по философии математики.
  Одной из таких книг явилась книга, которую он получил благодаря знакомству в 1936 году со студентом  Иосифом Гихманом (в простонародье – Жозик) - в будущем крупным математиком. Вот как описывал сам Борис эту встречу:
 «Я брёл на дачу, снимаемую родителями, с удочками, но без улова. Жозик сидел на  большом камне с книгой в руках.  Как-то возник разговор, и я спросил, что за книга; оказалось - «О философии математики» Г. Вейля. Поскольку я по-мальчишески мнил себя и математиом и философом, я попросил книгу почитать. Вскоре я пришёл к Жозику на дачу вернуть книгу. Глядя на моё сконфуженное лицо, Жозик рассмеялся и протянул мне книгу Теплица и Радемахера. А я укрепился в намерении  поступать на математический.»
  Кстати, интересно отметить, что автор первой книги, Герберт Вейль, в области философии математики - представитель интуиционизма. Думается, что дополнительного пояснения к этому термину не требуется. Добавлю, что, поступив  в 1938 г. в  Киевский университет, именно к Жозику обратился Борис с просьбой познакомить его с Мирой Крейном (о нём я расскажу подробнее чуть позже), полагая, что это знакомство поднимет его в собственых глазах. В результате знакомство переросло в крепкую дружбу на всю жизнь.

                Перед бурей
               
                Нет большего мученья, как о поре               
                счастливой вспоминать.               
                Данте, А.

  Ах, как тяжело возвращаться во времена далёкой юности, когда всплывают из небытия дорогие, милые лица, слышатся их жизнерадостные голоса, задиристый смех, на губах тают их жаркие поцелуи...
  Ах как нам было хорошо, легко, любопытно! Мы просыпались с ощущением, что мы кому-то нужны, и без кого мы тоже не можем жить. Это было счастье! Но мы, глупенькие, об этом ещё не догадываемся. Нам мало этого. Нам надо ещё, сегодня, сейчас же! Нам не хватает любви. Мы  ждём от всех восторга и обожания.
  Дни слетают с календаря, как семечки с губ рыночных торговок. Не успеешь зимнюю сдать, на носу уже весенняя сессия, а там глядишь уже и долгожданное лето: походы, костёр, туристсие песни до утра. Так незаметно пролетел 38-ой год, за ним – 39-ый , 40-ой, на пороге 41-ый, роковой.
 
  Осенью 1939 года Борис ввёл меня в так называемый «коржичный клуб», который устраивался у него на квартире. Так назывались чайные застолья, в которых принимало участие до десяти студентов разных факультетов университета и даже курсов. Боря тогда уже был на третьем курсе, а среди его гостей были даже молодые математики, проходившие то ли стажировку, то ли аспирантуру.
  В первые дни знакомства, до «коржичного клуба», новоиспечённые друзья бродили по вечерним киевским бульварам, обсуждая на ходу общие темы, интересные события, делились планами на будущее. Проголадавшись, забегали в маленькую пекаренку внизу Михайловской улицы, запасались вязанкой горячих бубликов и, повесив её на шею, продолжали свой путь, на ходу утоляя голод мягкими, пахнущими дымом и маком, бубликами.
  Но однажды мать Бори, не дождавшись его  дома в установленое им самим время, предложила ему пригласить всех его друзей  к себе домой. Не избалованные домашним уютом друзья не приминули воспользоваться этим приглашением. В итоге, кулинарное искусство Нины Борисовны было высоко оценено друзьями, а взамен Нина Борисовна получила новую порцию бодрости за счёт приобщения к уже забытому духу юности и наполненности вечеров интересным человеческим общением.
  Исаак Эзрович, отец Бори, как правило, был очень занятой человек, поздно возвращался с работы, а когда возвращался, уходил к себе в кабинет. Выглядел он очень усталым и, как мне казалось, чем-то сильно расстроенным. Много лет спустя, мы узнали, что его родной брат, Борис Эзрович, в это время был арестован по доносу и выслан из Киева.
  Наши субботние встречи всегда проходили в непринуждённой беззаботной обстановке. Время бежало быстро за обсуждением стихов, книг, событий, за литературными играми. Среди гостей особо выделялся будущий профессор, отец знаменитой за пределами России воронежской математической школы, Селим Крейн, в простонардье Мира. Он был неисчерпаем на шутки, розыгрыши, тосты.
 Я его звала «везунчиком» за то, что ему везло во всех наших играх и мероприятиях – он всегда первенствовал. Несмотря на то, что у него была проблема с ногой и он сильно прихрамывал, он был незаменим ни на волейбольной площадке, ни за столом в интелектуальных играх, как шахматы. А, если б вы видели, как покорялись его чарам молодые девчонки, вы бы ни за что не поверили, что из него выйдет толк. Моя сестра Людмила, ещё не дотянувшая до четырнадцати, и на которую лишь однажды Мира бросил взгляд, не могла потом найти себе места.
Но особо не равнодушна к Мире была студентка-химичка, красавица Женя Крисе, подруга Бориной сестры. У неё был сильный, красивый голос. Мы заслушивались её пением украинских песен. А, видели бы вы, с каким азартом она танцевала! Иногда я составляла ей компанию, и мы вдохновенно отплясывали польку-бабочку. После каждого танца  или  песни Женя искала глазами Миру, желая спрсить его, ну как, я тебе нравлюсь? Она не сводила с него влюблённых глаз и всячески пыталась привлечь его внимание. Но... сердцу ведь не прикажешь. 
  Что-то, схожее с Женей Крисе, происходило и с моим Борей: он тоже не сводил с меня глаз, старался предупредить любое моё желание, развлекал всеми известными ему способами. Знакомя меня со своими друзъями, он всегда представлял меня:
  - Познакомьтесь, пожалуйста, это мой добрый гений!
  А сколько я получила от него поздравительных открыток полных добрых слов, пожеланий, шуток, напутствий. А какие цветы он мне дарил! Он знал, что мне больше всего нравятся розы. Не было случая, чтобы я осталась без них, если для этого был повод.
 
  1940-ой подходит к концу. Я закрываю глаза. В памяти всплывает большая освещённая новогодними огнями комната с пушистой, нарядной, до потолка лесной красавицей. В центре комнаты стоит огромный стариный стол с узорчатой скатертью. За столом десять счастливых взъерошенных молодых парней и девчат с румяными счастливыми лицами, подняв бокалы, нетерпеливо слушают тост непревзойдённого оратора этой компании Бориса Хацета. Он, на правах, хозяина подводит итоги, поздравляет с Новым 1941 Годом и желает всем успехов и счастья!

  Я открываю глаза. На календаре год 2009. За окном снег, как тогда в Киеве. На столе в чёрной рамке портрет Бори, всматривающийся в меня и как бы вопрошающий:
  - Ну, как ты там без меня, родная?
  - Плохо, Боренька, плохо, - отвечаю я шёпотом.
  - Take it easy! – слышится мне сверху знакомый голос.
  Традиция «коржичных вечеров» продолжалась вплоть до лета 1941 г. и стала одним из самых тёплых воспоминаний всех её участников во время Великой Отечественной войны. 

                Великая Отечественная Война. Начало.

                Ах война, что ты сделала, подлая...
                Булат Окуджава

  Солнечное, ещё не жаркое июньское утро. Я одна дома, отец на работе, мама с сестрёнкой уехала к родственникам. На душе легко, только что сданы успешно зачёты и экзамены, Позади два курса! Можно расслабиться. Вдруг вспомнила, что надо что-то приготовить поесть к приходу отца. Выбежала на улицу в ближайший гастроном, напротив драмтеатра, купить что-нибудь к ужину. На углу проспекта Ленина увидела группу взволнованных людей, слушающих радио. Подошла, прислушалась. Из чёрного чрева репродуктора неслось:
  - ... без об'явления войны, германские войска напали на нашу страну...
  Молнией пронеслось – война! что с нами будет? Мысли смешались, что делать, куда бежать? Стрелой помчалась к подруге Мусе Левик.
  Она уже всё знает. Немного успокоившись, я вернулась домой, позвонила Боре. Он оказался дома, но ничего ещё не знал, но на всякий случай стал меня успокаивать.
Постепенно стало доходить – на страну навалилось огромное несчастье и неизвестно, каковы будут его последствия. Ясно одно – жизнь потечёт по другому руслу, совсем не так, как мы его себе рисовали в наших мечтах.
  Прощай беззаботная юность, прощайте надежды, уймитесь страсти. Жизнь превратится в борьбу за выживание.
 
  Киев - один из самых первых городов подвергся бомбёжке немцев.
В городе началась паника, поползли нехорошие слухи. Особено волновалась еврейская часть населения, наслышанная об особом не добром отношении немцев к евреям. Большие заводы, предприятия, учебные заведения готовились к срочной эвакуации  в глубь страны. Мать с сестрой застряла у родственников, и не имела возможности вернуться назад. Отец пошёл в военкомат проситься на фронт, но ему отказали, сказав, что его завод на особом положении и обратился с просьбой к военкомату не брать в армию опытных мастеров.
  Мне предстояло самой решать, где и с кем моё место.
Честно признаюсь, в первые дни войны я была в дикой растерянноти, всё валилось из рук. В университете все заняты переездом куда-то на юг, до новых третьекурсников никому нет дела. Подруги, кто где: кто устроился в госпитале, кто пошёл на курсы медсестёр, кто за родителей спрятался.
  Как за последнюю соломинку, я схватилась за протянутую мне спасительную руку моего  рыцаря, милого Борю Хацета. В это, такое ужасное время, он находил силы и время звонить мне каждый вечер, чтобы подбодрить  меня и обсудить ситуацию, в которой я оказалась. Борис рассказал, что он собрался идти на фронт, но его признали не пригодным по зрению – он с детства носил очки из-за врождённой близорукости. Дальше он рассказал, что его родители категорически настаивают на том, чтобы он вместе с остальными членами семьи поехал в город Куйбышев (нынче – Самара), куда должен был срочно переправиться авиозавод, на котором отец и старший брат работали. Оставаться ему одному в Киеве, если город займут немцы, а в этом почти никто уже не сомневается, очень опасно. Боря признался, что он согласился ехать с родителями только при одном условии, если они возьмут с собой и меня. Более того, он пригрозил им, что, если они заберут его силой, то он по дороге сбежит и  пешком, по шпалам, вернётся в Киев.
  Я смотрела на Бориса с восторгом и изумлением: он ходил по комнате, размахивая руками и чеканя каждое слово, как преподаватель перед большой студенческой аудиторией. Это были уже слова не мальчика, не юноши, а мужа! В конце своей пафосной речи о том, какие нас ждут перспетивы, Боря клятвенно заверил, что моё согласие ехать с ним ни к чему меня не обязывает. Наконец, как бы мимоходом он сказал, что его родители согласились взять меня с собой, при условии, что мои родители тоже будут согласны.
  После слов Бори у меня будто с души упал камень, стало легче дышать, я поняла - я не одинока. Меня не долго ппришлось уговаривать на поездку с семьёй Бори. Я всегда была склонна к путешествиям. К тому же отсутствие матери и сестрёнки делали перспективу оставаться в Киеве с одним отцом, который до поздна работает на заводе и которого в любой момент могут призвать на передовую, не привлекательной.
  Я, конечно, с радостью согласилась.
Через пару дней, по инициатиае отца Бори, я со своим отцом пришла в дом Хацетов обсудить за чашкой чая детали будущего путешествия. Исаак Эзрович говорил, что война не должна быть долгой, не более 4 – 5 месяцев, что «не стоит за детей беспокоится, они уже взролые, если будут трудности у них, мы им поможем». Борин отец пользовался большим уважением моих родителей, и потому к его словам  мой отец отнесся с полным доверием и согласился на мой отьезд из Киева под «присмотром» родителей Бори. Короче, все точки были расставлены. Оставалось собраться и вперёд.
  А город уже во всю бомбили. Времени было в обрез. Уже 5 июля мы с Борей, в окружении всей его семьи, стояли на киевском вокзале, ожидая когда подадут наш поезд. Ждать пришлось долго. День был солнечный, необычно жаркий. Боря, чтобы не смущать меня, следил за мной издали, готовый придти на помощь в любую минуту.
Люди толпились на перроне группами. В душном воздухе то и дело вспыхивали женские рыдания, детский плач. На лицах читалось взволнованность и беспокойство за своих детей, любимых, матерей... Ведь никто не был уверен, что ждёт его близких, как долго продлится разлука.
  Среди этих печальных групп резким контрастом выделялась группа молодых людей, не обращавшая внимание на остальных и с шумом рассказывающая друг другу разные истории, прерывающиеся дружным смехом. Не чувствовалось, что этим ребятам может быть уже завтра придётся встретиться лицом к лицу со смертью.
  Всё это происходило на фоне неистовых паровозных свистков и гудков, скрежета тормозов и стука колёс уходящих поездов, гула толпы, приглушённого атиллерийскими разрывами на окраинах Киева. Изнемогая от духоты, я с волнением бродила по платформе, переполненной людьми и их не хитрыми пожитками. Переживания за мать и сестру не давали мне покоя. Где-то они сейчас, и что их ждёт? Мучила и также лишала покоя мысль, правильно ли я поступила, решившись на поездку без чёткого конечного адреса и неясной цели, чем я буду там, вдали от родного дома, заниматься.
  Почти обессилив от напряжённого ожидания и жары, я неожиданно почувствовала слабость. Увидев только что освободившийся краешек скамейки, я с облегчением на неё опустилась и глубоко вздохнула.
Отдышавшшись и придя немного в себя, у меня возникло страшное желание запечатлеть на бумаге всё увиденное и услышанное в этот сверх екстраординарный день. Обшарив все свои карманы, я нащупала в кармане осеннего пальто, висевшем на руке, старый использованный конверт. На лицевой стороне конверта чётким почерком был выведен до боли родной мне адрес, с которым мне суждено было расстаться.
  Сегодня я с большим трепетом достаю эту семейную реликвию, прошедшую с нами через все испытания. Правда прочесть её мне удаётся лишь с большим трудом, с помощью большого увеличительного стекла.
  Наконец, после многочасового томительного ожидания подали вагоны к нашей платформе. Как сейчас вижу длинный товарный состав с открытыми посередине вагона воротами.
  Первая, не самая тяжёлая, часть наших испытний заканчивалась, оставалось в спешном порядке загрузиться в эти невзрачные, неприсособленные для перевозки людей вагоны и терпеливо ждать следующей порции отрицательных эмоций. И она не замедлила придти.
  Мне у кого-то из писателей встретилась привлекшая моё внимание фраза о том, что память человека избирательна, что она до мелочей помнит хорошее, но почти не помнит плохое, что когда-то с вами произошло. Я вспомнила эту фразу,  беспомощно пытаясь восстановить подробности того далёкого путешествия в неизвестность в том, ставшим родным вагоне, пропитанном запахом ранее перевозимых животных, смешанным с запахом людей, почти месяц не бывших в бане.
 Но в памяти встаёт не это, а тёплый, пристальный, полный трепетной любви взгляд из под очков, когда, немного наклонясь вперёд, ты, Боря, медленно лил из алюминиевой кружки тонкую струйку прохладной воды на мои лодочкой подставленные ладошки.
  За  этот месяц, что мы добирались до Куйбышева, было всякое, и бомбёжки, и обстрелы, и постоянные проверки. Порой нас выгоняли из вагонов, чтобы мы рассеялись и переждали в лесу бомбёжку или артобстрел. Особенно тяжело было женщинам с маленькими детьми. Хорошо помню, как Боря приходил на помощь этим женщинам, чтобы утешить детей, отвлечь песенкой или сказкой. Он первый на станциях бежал за кипятком, за продуктами, покупал детям молоко, конфеты. Среди пасажиров было много пожилых людей, плохо переносившими это небычно длинное и далеко не комфортное путешетвие. Многим из этих людей требовалась медицинская помощь. Чаще всего, как ни странно, они обращались за первой помощью к Боре, зная его начитанность и готовность в любую минуту придти на помощь. Он всегда находил слова утешения и надежды.

  Это первое совместное, далеко не романтическое, путешествие с Борей окончилось тёплым приёмом в Куйбышеве, где нас встретили, обмыли, накормили, выдали продовольственные карточки, и уложили в чистые, пахнувшие мылом постели.
После крепкого безмятежного сна мы с Борей, как самые молодые, отправились отоваривать карточки на хлеб на всю семью. Увидев огромную очередь, мы быстро сообразили, что это то место, которое нам нужно. После часового стояния мы, наконец, получили, что нам причиталось, и, сильно проголадавшись, решили отведать продукцию местного хлебозавода. Трудно представить, каким вкусным нам показался этот хлеб после того, что нам пришлось вытерпеть. После короткого знакомства с городом нас отвезли в авиогородок в 12 киллометрах от Куйбышева, где был расположен авиационный завод, и где нам предстояло работать.
   Нужно сказать, что к нам отнеслись очень по доброму, понимая наше состояние, предоставили временное жильё, соответствующее нашим скромным запросам, снабдив самым необходимым для жизни скарбом и мебелью.
  Уже на следующий день каждый член нашей не формальной семьи получил работу, соответствующую его знаниям и компетенции. Борису была предложена работа в цеху в инженерной должности, а мне – работа в библиотеке.
Так, не успев доучиться, началась наша трудовая деятельость.

                Великая Отечественная Война. Жизнь в эвакуации.

                Мы все войны больные дети...
                Булат Окджава

  Нужно сказать, что вскоре после приезда семья Бориса получила квартиру в благоустроенном пригороде Куйбышева, где проживала инженерная заводская элита, включая и руководство завода. Мне же, ещё не связанной формальными узами с Борей, пришлось довольствоваться более скромным жильём. После не долгих поисков я сняла угол у одинокой пожилой женщины рядом с заводом.
  Первое время я довольно часто встречалась с Борей, он часто заходил в библиотеку, рассказывал о своей работе, о здоровье родителей,  о своих планах.
А планы у него были наполеоновские: изучить заочно, в свободное от работы время все предметы, от которых его оторвала война, сдать экстерном государстенный экзамен за весь университетский курс, получить диплом и расширить свои математические знания за счёт учёбы в аспирантуре. И это при том, что он работал по 12 часов. Я пыталась убедить его в нереальности этих планов, говорила ему – побереги себя. Боря только отмахивался: - Ты меня не знаешь.
  Я почувствовала, что он удаляется от меня. Я не понимала, в чём дело. Только много позже мне стала известна причина такого отношения. А дело было в том, что заведующим кафедрой механики Куйбышевского авиационного института был  в ту пору знаменитый математик Марк Григорьевич Крейн, старший брат довоенного друга Бориса - Селима Крейна. Узнав об этом, Борис стал встречаться с ним. Последствия этих встреч оказались плачевными для наших встреч с Борисом, поскольку Марк Григорьевич настроил его окончить экстерном университет и устроил ассистентом на своей кафедре на пол-ставки, не считаясь с основной работой Бориса на заводе. Чтобы удовлетворить свои амбиции ему приходилось преодолевать 12 километровые расстояния от завода до инстиута и от института до дома. Так что, посудите сами, оставалось-ли у Бори время для встреч со мной.
  Моё вынужденное одиночество в незнакомом для меня месте в редкие выходные дни скрашиавали походы с моими новыми подружками на изумительно красивые берега Волги. Мы загорали, купались, гуляли, разводили костёр, пели песни, рассказывали о своих женихах, мечтали, как мы их встретим после войны. Я старалась не участвовать в этих душевных разговорах, не уверенная, как сложатся мои отношения с Борей. Иногда подружки, видя мою грусть, хватали меня за руки и тащили к причалу, где был пришвартован старый теплоход, на палубе которого была организована танцевальная площадка. Под знакомые мелодии старенького патефона молодёжь пыталась отвлечься от нависших проблем.
  Я вспомнила, как незадолго до войны проводила со своей подругой Мусей Левик танцевальные вечера молодёжи при Киевской филармонии. Там нас знакомили с бальными и модными тогда танцами. Ах, как это давно было... Постепенно я стала привыкать к своей будничной и ничем особенным не примечательной жизни. Иногда звонил Боря, справлялся о настроении и здоровье, рассказывал о своих успехах. Но чувство какой-то неудовлетворённости не оставляло меня и грызло душу. Всё чаще обращалась к книгам, но ответа не находила. Неужели так незаметно, в тоскливом ожидании пройдёт молодость - думала я.
  Сорок третий год начался многобещающе. Борис вернулся победителем из Кзыл-Орды, где располагался во время войны Киевский университет. Он с успехом сдал экстерном все предметы за последние два курса, включая госэкзамен. Хорошо помню, какой счастливый он появился на пороге моей комнаты с огромным куском ароматно пахнущей средне-азиатской дыни в поднятых руках. Он не много расказывал о своей шикарной победе. Он больше изливал мне свою душу, как он скучал без меня, как всё то время, потраченное на подготовку к экзаменам, ему не хватало меня. Он был похож на ребёнка, который просит прощения и говорит, что больше не будет.
Немного полегчало на сердце, но ненадолго. Боря, с новой силой ощутив тягу и вкус к научной и преподавательской работе, решил полностью посвятить своё свободное время любимой математике. Теперь перед ним встала нелёгкая задача, собрав все силы, знания и талант, найти свою, ещё никем не решённую задачу, решить её и доказать перед высокой комиссией свою математическую состоятельность. И опять это надо было делать в свободное от основной работы на заводе время в тяжелейших условиях военного времени.
  На меня, конечно, времени почти не оставалось, но я старалась с этим по возможности мириться, понимая как Боре трудно совместить две страсти.

  Однажды в нашу библиотеку залетел столичный гость с какой-то лекцией. Был он средних лет, высок, худощав, с невыразительным усталым лицом. После не долгой, но довольно нудной, лекции посыпались вопросы. У меня тоже был заготовлен какой-то вопрос, какой – я сегодня уже не помню. Когда я его задала, мне показалось, что лицо лектора оживилось, выплыла добродушная улыбка, в глазах появился огонёк. Он сказал, что торопится и, если я не возражаю, не соглашусь ли я проводить его до гостинницы, и он по дороге продолжит ответ на мой вопрос. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Ответив на мои вопросы, он поинтерсовался, как меня звать, чем я занимаюсь и какой судьбой меня занесло в этот городок. Немного смущаясь, я рассказала о себе и что меня побудило покинуть Киев. Прощаясь, он спросил не соглашусь ли я, когда у меня появиться свбодное время, прогуляться с ним по городку. Мне было очень любопытно узнать, что творится в столице, скоро ли кончится война. Но особенно меня интересовал вопрос функционирует ли Московский университет. Поэтому я охотно согласилась на новую встречу с Андреем, не видя в этом ничего предосудительного.
  Когда в условленное время мы снова встретились, я засыпала Андрея вопросами. Медлено прогуливаясь по вечернему городку я внимательно слушала, как живёт Москва, какие театры продолжают функционировать и какие спектакли в них идут, какие новые фильмы вышли на экраны и многое, многое другое.
  Андрей много рассказывал о культурной жизни в Москве, о литературных мероприятиях, патриотичесих и антивоенных выставках. От него я узнала, что шедевры Третьяковки и Пушкинского музея вывезены в Новосибирск и выставлены в залах оперного театра, что некоторые здания Третьяковки пострадали от бомбардирвки и требуют серьёзного ремонта. Когда он стал говорить про университет, я ловила каждое его слово!  Так мне не терпелось вернуться в ту незабываемую атмосферу ежедневного обретения новых знаний, в неповторимую ауру студенческого духа. Андрей рассказал, что в конце октября 41-го одна из крупных фугасных бомб упала перед аудиторным корпусом. Взрыв повредил фасад здания, разрушил ряд внутренних помещений. Однако уже с 1942 г., согласно решению правительства, началось восстановление пострадавших от налета вражеской авиации зданий Московского университета и было создано четыре новых факультета - филологический, философский, экономический и юридический. После небольшой паузы он добавил, что прочёл в одной из газет о наборе студентов в университет на разные факультеты. Более того, по его мнению в студентах сегодня огромный дефицит во всех ВУЗах, и не только в Москве, из-за участия молодёжи в войне.            Слушая перечень разных культурных событий в столице мне запомнился рассказ Андрея об юбилейном вечере в зале им. П. И. Чайковского в феврале 1942 г. в связи со 105-летием со дня смерти А. С. Пушкина. Но особое впечатление на меня произвело его сообщение о шекспировской конференции во время научной сессии филологического факультета МГУ в апреле 1942 г., на которой прозвучали доклады о гуманизме Шекспира и его отношении к войне.
  Слушать всё это мне было очень грустно. Поняв, что я чем-то сильно расстроена, Андрей попробовал узнать причину. Я овъяснила ему, что за моими плечами два курса Киевского университета и мне ужасно жалко,что я не имею возможности продолжить учёбу. Андрей тут же выразил готовность помочь мне перевестись в Москву для продолжения учёбы. Он посоветовал мне не терять время, а как можно скорее вернуться на студенческую скамью. Прощаясь со мной в тот памятный для меня вечер, он сказал:
  - Лиза! Вы мне нравитесь, я желаю вам добра. Поверьте мне - скорого конца войны ждать не приходится. Если есть возможность, надо продолжать учиться, потому что после войны люди с высшим образованием будут на вес золота.
  После этих слов я прониклась большим доверием к этому человеку. Во всём его облике, поступках и словах чувствовалась убеждённость и искренность. Когда через пару недель он уезжал, он оставил мне свой адрес и номер рабочего телефона в Москве, пообещав устроить все мои дела с учёбой и жильём.
  Когда я рассказала об этой истории Боре, то он отнесся к моей идее продолжить учёбу в Москве доброжелательно и обеспокоился лишь тем, справлюсь ли я с проблемами, которые меня ждут в столице. Он попросил меня познакомить его с Андреем, чтобы убедиться в его порядочности и во время этого знакомства взял с него слово помогать и беречь меня, когда я приеду в Москву.
  Прощаясь, Борис подарил Андрею книги, которые просил обязательно прочесть.
  Только позднее, из первых же его писем, я поняла, как он страдал и как, ради не потерять меня совсем, пошёл на унижение поручить заботы обо мне другому мужчине. Низкий поклон тебе, родной мой Боренька!
  Добавлю, что мне особо памятна осень сорок третьего. Той осенью после кровопролитных боёв советские войска освободили Киев от фашистов. Сразу после освобождения в город  стали возвращаться и заново возраждаться разбросанные  по всей стране научные центры республики. Среди них особую роль сыграли Марк Григорьевич Крейн и его ученик Симон Израилевич Зуховицкий, приложившие немало усилий к возрождению украинского математического центра на базе открывшегося Киевского унниверситета и реанимированного Института математики.Они и сами читали лекции и участвовали в семинарах, а также привлекали для этой цели  талантливых молодых математиков.
  Конечно в такой ситуации Боря имел полное право задумываться о переезде в родной город. Имея широкий круг знакомств среди математиков и учитывая высокую оценку своих учителей и наставников, включая таких авторитетов, как М. Г. Крейн  и  Н. Н. Боголюбов, а также полученный преподавательский опыт в Куйбышевском авиационном институте, он несомненно мог рассчитывать на востребованность. Единственно, что его настораживало, недружелюбное, а порой просто негативное отношение к его еврейской национальности. Хорошо ещё, что он не был на оккупированной немцами территории, а то бы...
  Да не простая сложилась для Бори ситуация. А тут ещё я в спешном порядке покатила в Москву заканчивать своё образование. Боря помог мне собраться, проводил и надавал мне кучу полезных советов.
Прощаясь, очень просил писать. Я – обещала.

                Здравствуй, столица! Здравствуй, Москва!

                Москва! Москва! Как много в этом звуке...
                А. С. Пушкин

  31 декабря 1943 года я уже стояла на платформе Белорусского вокзала Москвы. Встретивший меня Андрей, как и обещал отвёз меня к своим друзьям, где меня тепло по братски встретили, посадили за скромный новогодний стол и подняли тост за успехи в Новом, 1944 году. Через два месяца я сняла угол у одной одинокой женщины на Сретенке.
  Москва встретила меня суровой военной напряжённостью. Несмотря на успехи на фронте, в Москве по-прежнему сохранялось военное положение: по небу шарили лучи прожекторов, выли сирены объявляя комендантский час, после которого гражданским лицам нельзя было появляться на улицах.
В университет меня приняли без проблем, но на второй курс, поскольку я приехала ко второму семестру. Но я по этому поводу не сильно переживала. Ведь я многое забыла, да и сама система обучения в МГУ была более насыщенной и профессинальней. Отсюда выходили будущие дипломаты, преподаватели вузов, крупные переводчики.
Снова стала ходить на лекции. Жизнь вошла в колею. Появились новые подруги. Война всё ещё продолжалась. Но уже повеяло ветром надежды на скорый её конец.
Союзники открыли второй фронт.
Среди студентов много молодых людей отмеченных войной.
Лекции читают и проводят семинары пожилые хорошо известные стране и отмеченные разными премиями люди. Выглядят они устало. Большинство из них имеет близких людей, непосредствнно участвующих в жестокой войне, ежедневно рискуя жизнью. На лицах некоторых преподавателей легко читается пережитое горе от потери самых близких людей. И тем не менее, сколько тепла и чувства вкладывали они в наши души, рассказывая об особенностях языка Шекспира, Теккерея, Байрона, Диккенса.
Я помню, как сбегались со всех курсов студенты, чтобы послушать полные глубокого содержания лекции умнейшего и обоятельного А. А. Аникста, крупного шекспироведа. Каждая его лекция была для меня праздником. Слушая его, я всегда вспоминала своего Борю, который так любил и часто цитировал великих классиков литературы. Почти в каждом письме ко мне он, признаваясь в своих чувствах, сравнивал себя с героями Шекспира и Гамсуна.
Хоть время было тяжёлое никто из моего окружения не хныкал. Все были сосредоточены, старались делать своё дело добросоветно, никогда не отказывали никому в помощи. Весной всем курсом нас неожиданно отправили на теплоходе в город Углич помочь местному историческому музею провести какие-то раскопки.  Путешествие по Волге было просто обворжительно, с палубы не хотелось уходить. А какое чудо было плыть ночью! Луна, звёзды, плеск воды, чайки за кормой. Слов нет.
А если ещё вспомнить, как над речным простором разливался мягкий, покоряющий голос итальянской оперной дивы 30-х годов Амелиты Галли-Курчи5, то вы поймёте, какое было моё душевное состояние.
Я не могла не вспомнить моего милого Борю, который заразил меня своей любовью к мировым шедеврам  музыкального искусства, научил разбираться в голосах великих оперных певцов, различать оттенки  настроения и чувств с помощью музыкальных звуков. Когда приплыли на место, часть нашей большой компании вместо раскопок направили на полевые работы в помощь колхозникам.
Летние каникулы я проводила в Киеве. Родители к этому времени вернулись в Киев. Они получили временное жильё на Большой Васильковской недалеко от Крещатика поскольку от нашего дома на Крещатике 38 остались одни руины. Конечно, первым делом - это встречи с подругами, с друзьями и с моим верным рыцарем – Борей. Как только у него выпадала свободная минута, мы бродили по израненному Киеву и говорили, и говорили. Столько на душе накопилось разного за пол-года разлуки. Боря увлечённо рассказывал о своих научных достижениях, о своей ещё неустроенной преподавательской жизни, о планах на будущее.
Время пролетело незаметно. Тяжело было расставаться. Но что поделаешь. Моя старая подруга Муся Левик, прощаясь, просит передать письмо от своего отца к его брату живущему в Москве.
По возвращению в столицу, после истерзанного вражескими бомбёжками Киева, Москва показалась мне более близкой, так – словно я вернулась домой. Студенческая жизнь захлестнула меня и я не сразу вспомнила о письме, которое меня просили передать. Только после Бориного звонка, я вдруг вспомнила о поручении.
Выбрав свободную минутку, я решила отвезти по указанному адресу письмо. Меня встретило очень милое и дружелюбное семейство, тут же принявшееся меня потчевать чаем с собственным вареньем. Меня долго расспрашивали о жизни в Киеве и я, в силу своих скромных представлений и знаний, пыталась описать эту не простую послеоккупационную жизнь в разорённом врагами городе.
Когда пришло время прощаться, один из членов этого семейства, ранее представившийся как Вильгельм, вызвался меня проводить до метро. По дороге он распросил меня, где я учусь и кем собираюсь стать. Узнав,что я студентка филологического факультета, он очень обрадовался и поведал мне, что знимается переводами иностранных поэтов, среди которых особое место занимает Генрих Гейне.
Я смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами, поскольку только что получила залание прочесть и перевести несколько стихотворений из ранней лирики этого поэта. А он, не обращая внимания на прохожих, вдохновенно рассказывал о красоте немецкой поэзии, добавляя при этом, что не понимает, как могла такая великая нация, давшая миру Гёте, Шиллера, Бетховена, Вагнера, оказаться во власти безумного фигляра.
Прощаясь, поддавшись настроению осенней погоды, он с грустью прознёс:

      Идет ноябрь, предвестник зимних вьюг,
      Сырым туманом землю застелило.
      Последний лист летит с березы хилой,
      Холодный ветер гонит птиц на юг,
      Вздыхает лес, дымится мертвый луг,
      И - боже мой - опять заморосило.

                Г. Гейне
               
Грустное настроение хозяина гармонировало с моим настроением. Из памяти выплыл бегущий по Васильевскому спуску взьерошенный Борис, и помогая руками, задыхаясь кричащий мне навстречу:
- Лиза! Куда ты пропала? Я подумал, может что-то случилось. Дома никого нет. Картошка уже почти готова. А тебя всё нет и нет!

Так произошло моё на скорую руку знакомство с мало известным тогда литературным переводчиком Вильгельмом Левиком. В дальнейшем, по мере углубления моего знакомства с зарубежной литературой, я неоднократно сталкивалась с именем этого человека, ставшего в конце жизни одним из законодателей принципов переводческого мастерства.

Последние дни войны и начало новой жизни

                Цени того, кто без тебя не может!
                И не гонись за тем, кто счастлив без тебя!
                Неизвестный автор

Почти незаметно, под залпы победных салютов прошёл 1944-ый год, до победы оставалось – рукой подать. Москва всё более становилась оживлённой, открывались новые магазины, кинотеатры, возвращались из эвакуации театральные труппы, научные коллективы, промышленные предприятия. В воздухе висело ожидание чего-то необычного, сверхъестественного. После стольких дней нечеловеческих испытаний, страданий, потерь всем хотелось расслабиться, сбросить с плеч груз жуткого напряжения от ожидания роковых вестей, почувствовать тепло и уют мирной жизни.
И вот этот великий день наступил. Как сейчас перед глазами стоит море счастливых людей, связанных одним чувством безграничной радости за великую победу, за то, что свершилась божья кара над фашизмом за пережитые страдания, за страшные злодеяния, которые он нанёс нашей стране. Стоя в этой бурлящей толпе со своей подругой Эльвирой Азнауровой на площади рядом со ставшим родным зданием филологического факультета я была переполнена высокими чувствами благодарности ко всем людям, кто на своих плечах, ценой огромных жертв, принёс эту победу в наши дома. И не я одна испытывала эти чувства. Вокруг меня стояли такие же взволнованные люди, у многих на глазах были слёзы.
С разных сторон площади неслась музыка. В соседних домах на разных этажах были открыты окна и из них свешивались машущие платками люди, выказывая свою солидарнность с праздничной толпой на улице. Протискиваясь мимо стихийно образовавшихся групп, бурно выражающих друг перед другом свои чувства, мы были свидетелями, как люди рассказывали о потерях своих близких, делились пережитым, обнимались, целовались, плакали, танцевали и пели. Один пожилой мужчина с сияюще заплаканным лицом, преградив нам путь, протянул стаканчик с белым напитком и настойчиво стал просить выпить за своих погибших сыновей. Ну как было отказать ему? Когда он удовлетворённый отошёл от нас, я заметила большую зелёную бутыль на его спине, из которой он потчевал всех, к кому обращался.
Бросалось в глаза, как горячо, по родственному, как старые знакомые, обнимались и целовались завидевшие издалека друг друга люди в военной форме, прежде никогда не встречавшиеся, и первым вопросом спрашивали:
- Где воевал? Какой фронт? - и в ответ, как пороль, то тут, то там звучало:
- Второй Украинский!
- Первый Белорусский!
- Первый Украинский!
- Третий Белорусский!
Объяснив подруге, что мне должны звонить, я с трудом вырвалась из толпы и кинулась домой. Ещё не успев открыть дверь, я услышала хорошо знакомый и такой долгожданный звонок. Я уже знала, что это Боря пытается прорвать раделяющее нас пространство. Мы с ним давно уже договорились о времени наших междугородных разговоров друг с другом, когда у одного из нас появляется потребность узнать или поделиться чем-то важным. На ходу сбросив пальто, я схватила трубку и услышала его взволнованный, давно ставший родным, голос:
- Лиза! Победа! Войне конец! Ты слышишь меня?
Я рассказала Боре всё, что я только что пережила и видела. Он внимательно меня слушал, а, когда я кончила, он медленно с чувством произнёс:
- Эх, Лиза! Если-б ты знала, как я тебя люблю! - и после небольшой паузы добавил:
- Как мне тебя здесь в Киеве не хватает!
Я заверила его, что мы скоро с ним встретимся, поскольку скоро каникулы, которые я собираюсь провести в родном Киеве. Мне было известно, какие большие обязательства он взвалил на себя и мне очень хотелось хоть чем-нибудь облегчить его (и мои, в том числе) любовные страдания.
Признаюсь, 45-ый год, а вслед за ним и 46-ой полностью изменили моё чувство и отношение к Борису. Я, наконец, окончательно поняла, что мне никто из мужчин, кроме него не нужен. Только с ним я готова связать свою жизнь, только с ним я смогу быть счатлива и быть спокойна за свою судьбу и за судьбу своих будущих детей. Его многолетняя бескорыстная любовь ко мне разбудили мою душу, посеяли семена ответного чувства, которое, созрев, засияло жарким пламенем, требующего постоянной близости с предметом своего обожания. Мне всё больше требовалось Бориного внимания.
 И вот в один из не очень приметных дней, устав ждать определённости в наших с Борей отношений, придя усталая с очередных занятий из университета я  решила позвонить Борису и излить свою душу. Боря, выслушав меня и уловив моё настроение, мговенно отреагировал:
- Лиза, бросай свою Москву, перезжай в Киев!
Я стала возражать, что я не могу это сделать, что на носу весенняя сессия, что лучше будет, если он сам приедет хоть на пару дней в Москву. В ответ Боря сослался на новую работу, которую ему не хочется терять. Короче всё осталось без изменений, не предвещая ничего хорошего.
Но буквально через три дня, не успев зайти в комнату, в которой я снимала угол, моя хозяйка, тоже студентка университета, загадочно оглядев меня и слегка улыбаясь, приказала:
- Приведи себя в порядок, быстренько прихорошись и зайди в большую комнату.
Когда, последовав её советам, я зашла в эту комнату, то чуть не упала в обморок: передо мной в живую стоял и мило улыбался мой Боря! Не веря своим глазам и не владея собой, я кинулась к нему и повисла у него на шее.
Как принято теперь говорить – наступил момент истины!
Решено - мы женимся! Отныне и навсегда, до конца наших дней, я - его жена, а он - мой муж! В холодном, не топленном подвальчике под скромной вывеской ЗАГС мы даём друг другу клятву:
- Готова ли ты, Лялько Елизааета Степановна, стать моей супругой?
- Да!
- Готов ли ты, Борис Исаакович Хацет, стать мои супругом?
- Да!
Разве могла я в каком-нибудь сне представить себе эту убогую полу-тёмную комнатку с полу-живой от холода регистраторшей, где мой суженый будет клясться мне в любви?
Сейчас даже трудно это себе  представить. Но я верила, что настоящие браки совершаются на небесах. Известно, в каких шикарных условиях проводятся сегодня регистрации браков, сколько на это тратится денег, времени, сил... А результат? Не успеют жениться, уже разводятся.
То, что стало происходить сразу после регистрации, можно назвать проверкой судьбы на прочность нашего союза. Чтобы красиво отметить наш брак Боря заказал на вечер столик в каком-то ресторанчике на площади Маяковского. Поскольку до вечера оставалось ещё много времени забежали перекусить в нашу студенческую столовую. Взглянув на часы, я предложила Боре зайти в деканат моего Филфака, чтобы получить какую-то справку. Далее наш путь лежал мимо посольства США, расположенного недалеко от здания Филфака, к метро: Боря собирался заскочить на Белорусский вокзал купить билет до Киева; мы с ним предварительно договорлись, что он вернётся домой, а я останусь в Москве и буду сдавать зачёты и экзамены и оформлять перевод в Киевский университет.
Когда мы вышли из метро и стали переходить дорогу, Боря вдруг оступился, не заметив, что тротуар перешёл в проезжую часть и сделал резкое движение, от которого с него слетели очки. Почти ничего не видя, он наклонился и пытался их найти на ощупь. Неожиданно откуда-то выскочил грузовичок и сбил Борю. Мой бедный невезучий Боря лежал на земле с залитым кровью лицом и пытался мне что-то сказать. Я опустилась на колено и, приподняв его голову, принялась причитать, бормоча что-то бессвязное. Какие-то люди окружили нас, вызвали скорую помощь и, когда та приехала, не обращая на меня внимание, положили его на носилки погрузили в скорую и направили в больницу. После этого те же люди потребовали, чтобы я села в их машину и проехала с ними для выяснения некоторых обстоятельств. Оказавшись на Лубянке, я долго не могла понять,что от меня хотят, пока не сообразила что эти люди были из «органов» и наблюдали за нами с момента, когда мы прошли мимо Американского посольства, приняв Борю за агента из США, а меня – за его сообщницу.
Так вместо положенного медового месяца Боря в качестве супруга получил месяц на больничной койке с четырьмя сломанными рёбрами в качестве приданного. 
К счастью, всё обошлось благополучно. Боря вёл себя по-мужски, не жаловался, с хорошим чувством юмора благодарил Всевышнего за возможность провести первый месяц брака в «интимной близости» со своей молодой женой.

Первые годы супружеской жизни

                ... если бы вы знали, как это интересно —
                взять человека и, научив его говорить иначе,
                чем он говорил, до сих пор, сделать из него
                совершенно другое, новое  существо.
                Бернард Шоу, «Пигмалион»

Не успев выписаться из больницы, Боря стал строить план нашей совместной жизни. На первом месте стоял мой переезд в Киев. На втором – защита Бориной диссертации. Дальше шло – Борино трудоустройство, завершение моей учёбы, решение квартирной проблемы и, наконец, - дети. Но, как известно, жизнь вносит в наши планы свои коррективы. Мы были не исключение из этого правила.
Первый пункт Бориной программы я выполнила безоговорочно, переехав в Киев и переведясь в Киевский университет. Жить нам пришлось в квартире Бориных родителей, где кроме нас жила сестра Бори – Фрида со своей семьёй.
Несмотря на то, что нас приняли очень гостеприимно, я почувствовала некоторый дискомфорт от непривычной обстановки, от постоянного назойливого контроля, от незнакомого до селе уклада. Но особенно мне не по душе оказался какой-то пропитанный украинским шовинизмом дух на филфаке Киевского университета. Вкусившая свободный раскованный дух зарубежной литературы, пропитанная шедеврами русской классики, меня покоробил искусственно насаждаемый на филфаке расписной национальный дух, в котором не было места «москалям». Моя душа воспротивилась этому насилию, взбунтовалась и я стала просить Борю дать мне возможность доучиться в Москве. Несмотря на свою безумную занятость дисертацией и лекциями, Боря понял меня и, не произнеся ни одного слова укора, сказал:
- Лиза! Для меня не главное, где ты, а то, что ты есть и что тебе хорошо!
Вот такой он был, мой Боря.
С  тяжёлым сердцем вернулась я в Москву, зная, как тяжело Боре без меня под вопросительными взглядами своих родных и друзей. Я почти ежедневно звонила ему, расказывая о себе и справляясь, как продвигается вперёд его работа над диссертацией.
И вот это второе важное для нас с Борей событие 46 года свершилось! Ранним осенним утром меня рабудил звонок. Ещё не успев как следует проснуться я взяла трубку и услышала радостный Борин голос:
- Лиза, можешь поздравить меня! С сегодняшнего числа твой муж, Борис Хацет - кандидат математических наук! Я приглашаю тебя на правах законной жены отметить вместе с родителями, друзьями и коллегами рождение в России ещё одного настоящего математика. Немедленно приезжай – будем готовить банкет!
 Защита кандидатской диссертации потребовала от Бори концентрации всех его творческих сил и заложенных с детства потенциальных возможностей, а так же аккомуляции накопленных знаний и природного таланта. Я, конечно, не могу судить о научной цености этой работы в виду своей не компетенции. Но я много слышала восторженных отзывов от весьма уважаемых и известных в научном  мире людей, так что могу утверждать - это была серьёзная, по настоящему научная работа, получившая высокое одобрение в математических кругах.
Естественно, я не могла оставить без внимания такое важное в нашей жизни событие. Собщив об этом событии в свой деканат я отпросилась на несколько дней в Киев помочь в организации  и участии этого не ординарного события.
 Признаюсь, что это столь долго ожидаемое событие не оставило в моей памяти того яркого впечатления, которое мы с Борей рисовали себе в нашем воображении. Конечно, к этому были предпосылки и, прежде всего, война и неустроенность. Помню было очень много гостей, большую часть из которых составляли Борины учителя и коллеги, тесно связанные друг с другом математическими узами. Больше всего меня взволновала встреча с нашими с Борей друзьями, участниками довоенных «коржичных» застолий,  Женей Крисе и Селимом Крейном.
 Но в целом, это знаменательное событие вспоминается как полуофициальное мероприятие членов математического общества с докладами о проделанной научной работе и пожеланиями новых успехов.
Вернувшись в Москву, мне пришлось полностью погрузиться в дипломную работу в университете. К тому времени я уже выбрала тему для неё и должна была лишь как следует разобраться, почему эта тема меня волнует и в каком направлении надо эту тему развивать. Я имела ввиду творчество замечательного английского драматурга – Бернарда Шоу.
Нужно сказать, что я «пришла» к Шоу через Борю. В один из его приездов в Москву он предложил мне взять билеты в какой-нибудь театр. Выбор у нас был небольшой, поскольку меня в основном интересовали театральные постановки зарубежных авторов в силу моего выбора будущей профессии. А в тот, непростой для страны период на театральной сцене преобладали патриотические спектакли типа «Нашествие» Л. Леонова, «Кремлевские куранты» Н. Погодина, «Глубокая разведка» А. Крона и пр. Среди спектаклей зарубежных авторов в ходу была пьеса Э. Ростана «Сирано де Бержерак» с участием М. Астангова и романтическая трагедия Шекспира «Отелло» в постановке Завадского с великолепной игрой Н. Мордвинова. Когда я стала просить Борю сделать выбор, он, немного подумав спросил, не соглашусь ли я пойти в Малый театр на премьеру сатирической комедии Бернарда Шоу «Пигмалион», рекламу которой он прочёл в «Вечерней Москве». Боря добавил, что давно следит за творчеством Б. Шоу и считает его одним из лучших современных писателей. Я безропотно согласилась.
Спектакль мне очень понравился, особенно произвела на меня впечатление игра выдающейся актрисы Евдокии Дмитриевны Турчаниновой. После спектакля мы с Борей долго обсуждали правильно ли было решение главного героя пьесы профессора Хиггинса превратить простую уличную девчонку в настоящую леди. Боря пытался мне доказать, что это невозможно, что это приводит к захвату власти людьми, психически не здоровыми, страдающими манией величия. В свою очередь я возражала, ссылаясь на тезис вождя, что кухарка тоже может управлять государством.
Именно с этого вечера началась моя работа над дипломом, которая позднее была названа «О роли личности в истории в произведениях Б. Шоу». Мне пришлось внимательно перечитать все произведения писателя, изучить критические статьи, ещё не раз посмотреть спектакль, произведший на меня такое сильное впечатление. На заключительном этапе диплома рядом со мной был мой верный тело- и душе- хрнитель Боря, деливший со мной тяготы студенческой нелёгкой жизни, взявший на себя труд перепечатки на старенькой печатной машинке моего многостраничного исследования и доведения его до товарного вида.
      И вот я стою на ступеньках ставшего родным филологического факультета.
В руках у меня диплом, в глазах слёзы. Я поварачиваюсь лицом к фасаду и низко кланяюсь этому милому зданию и всем его обитателям. Своим жестом я отдаю дань признательности всем, кто привёл меня сюда, кто вложил в меня свою душу и знания, кто в течение многих военых дней делил со мной горечь поражений и радость побед. И особая безграничная моя благодарность дорогому человеку  - моему Боре, который столько вложил в меня своей души, терпения и, главное, любви. Боренька, ты, как тот мистер Хиггенс, превратил меня из простой взбаломошной девчонки в выоко образованную, начитанную, разбирающуюся во многих вопросах современную женщину, понявшую ценность и красоту жизни. Сегодня я чувствую себя уверенно и готова идти с тобой рука-об-руку, продолжая впитывать твою мудрость и высочайший интеллект. Спасибо, родной мой!

На крутом повороте судьбы

                What seems to us as bitter trials
                Аre often blessings in disguise
                Oscar Wilde

  Наконец-то кончилась эта противная зима. Всё чаще выглядывает солнышко, пытаясь меня согреть. Но покоя в душе нет. Птицы за окном неумолчно галдят, напоминая, что наступила весна и скоро нагрянет жаркое лето.
  С тех пор, как мы поженились, это первая весна, которую я встречаю без тебя, Боренька. Я всегда ждала весны и всегда для меня было праздником получить от тебя цветы и подарок на 8-ое марта. Но особенно я ждала твои милые праздничные пожелания и напутствия. В них столько всегда было тепла и сердечности! И в свою последнюю весну ты не изменил своему правилу. Сегодня я часто перечитываю эту маленькую свидетельницу твоего последнго мне признания в любви и не могу дочитать до конца – мне мешают слёзы. В этих кровью написанных знакомым почерком строчках ты  прощаешься со мной, предчувствуя свой близкий конец. Мне теперь часто приходят в голову разные видения, твои обрывки фраз, высказанные когда-то мысли. Думая над тем, как мы с тобой прожили вместе отпущенный судьбой срок и о том, не привычном для меня состоянии одиночества, которое я ощущаю с того страшного момента, когда остановилось твоё дыхание, в моей голове постоянно крутится мысль, которую лучше всего могут выразить выплывшие из памяти стихи не помню какого-то автороа:

           Смерть тебя отняла у меня...
           Чем отвечу я старухе злой на это?
           Па-мя-тью, что оживляет времена,
           Когда грелась я твоим теплом и светом!

  Переехав в Киев после завершения своего образования в Москве и приступив к своим семейным обязанностям, я оказалась в очень привелигированном для себя положении. В квартире родителей Бори нам выделили комнату, заполнив необходимой мебелью. Но прежде, чем я коснусь нашей новой жизни в Киеве, я хочу несколько слов посвятить этой примечательной для семьи Хацет и меня квартире. Она была расположена на 4-ом этаже одного из немногих уцелевших от бомбёжек во время войны домов на Костёльной улице, недалеко от Думской площади. Эта квартира много лет верно служила молодой семье Бориса Эзровича Хацета, пока не подросли его дети - мой  будущий муж Боря и его старшая сестра Фрида. И тогда он решил позаботиться о их будущей судьбе и похлопотать об расширении жилищного пространства для их блага. Власти Киева пошли навстречу знаменитому и весьма добросовестному работнику и помогли ему построить прекрасную квартиру на Крещатике, состоящую из 5-ти комнат. Но недолго длилась радость семьи от окружающих новых стен, от потрясающего вида из их окон. Война безжалостно разрушила с таким трудом выстроенный быт.

  Вернушись на пепелище, семье пришлось приложить не мало усилий, чтобы найти что-то, напоминающее хотя бы отдалённо какое-нибудь жильё. На помощь, как всегда, пришёл великий помощник – случай. Прогуливаясь вдоль развалин домов и пытаясь наткнуться на что-то подходящее, глава семьи заметил одиноко стоявший, почти не тронутый снарядами и бомбами свой старый дом. У него дрогнуло сердце. Он решил подойти поближе. Обойдя вокруг своего старого знакомца и поднявшись на 4-ый этаж, он с замиранием потянул за ручку двери своей старой квартиры. Дверь со скрипом подалась и он осторжно вошёл в тёмную прихожую, которая вывела его в опустошённый холл с разбитыми окнами, тускло осветившими пыльное, завешанное паутиной и до боли родное, разворченное войной гнездо. Позднее, оправившись от потрясения, Борин отец, воспользовавшись сохранившимися документами, добился официального разрешения на эту квартиру и привёл её в порядок. Как выяснилось из обрывков бумаг, валявшихся на полу, квартиру занимал какой-то выокого ранга офицер во время оккупации немцами Киева, спешно бежавший во время оступления фрицев.
  Итак, возвращаясь к расказу о нашей с Борей новой жизни хотелось бы, отметить следующее. Все вопросы домашнего хозяйства в доме вела мать Бори - Нина Борисовна, Ко мне она относилась подчёркнуто внимательно, предупреждая все наши с Борей желания. Отец Бори, Исаак Эзрович, в нашу жизнь не вмешивался, полагаясь на благоразумие и ответственность сына. К тому же он всегда был так сильно занят своими адвокатскими делами, что, даже придя поздно домой с работы, ему приходилась подолгу беседовать то с клиентами, то с начальством, то с подчинёнными, давая им поручения на следующий день.
  Несмотря на то, что квартира, по моим представлениям, была по тем временам достаточно большой, из четырёх нормальных комнат, простора в ней не чувствовалось. Дело в том, что одну из комнат занимала сестра Бори – Фрида, со своей семьёй – мужем и сыном. В другой комнате располагалась спальня родителей и рабочий кабинет отца Бори. Самая большая комната считалась гостиной и предназчалась для общих застолий и приёма гостей. Ещё одна крошечная комнатка, примыкающая к кухне, была занята домработницей. Все члены семьи были заняты серьёзными делами и друг к другу относились с искренней любовью и уважением.
   Наши отношения с Борей в тот очаровательный период нашей брачной жизни почти не изменились. Он по прежнему был предупредителен, ласков и готовым выполнить любую мою просьбу. Единственно, что омрачало нашу житейскую идиллию, это неудовлетворённость Бори своим профессиональным статусом. Дело в том, что отношение к евреям в Киеве после окончания войны с каждым днём ухудшалось.
Те из них, оставшиеся в живых после тотального уничтожения евреев немцами, вернувшись в родной город после его освобождения, вдруг встретились с жуткой подозрительностью властей: как это им удалось выжить? не сотрудничали ли они с немцами? Более всего страдали от этого недоверия, крепко замешанного на антисемитизме, настоящие специалисты, профессионалы своего дела, видные учёные, талантливая молодёжь.
  Этим пользовалась серая посредственность в своих корыстных целях сделать свою карьеру за счёт освобождающихся должностей. Так был вынужден покинуть Институт математики Академии наук УССР Марк Григорьевич Крейн, один из десяти самых цитируемых математиков мира, написавший более 200 научных работ и подготовивший более 60 докторов и кадидатов наук. Не выдержав унизительных придирок и требования письменного объяснения, чем он занимался во время оккупацнн Украины, он решает вернуться в Одесский университет на кафедру математики, где он прошёл путь от аспиранта до заведующего кафедрой. Но и там его ждут те же проблемы пятого пункта и ему приходится искать пристань не в цитаделях математической науки, а в технических вузах, где математика играет прикладную роль. 
  Совершенно уникальна и поучительна судьба другого одного из самых популярных тогда математиков-педагогов - Симона Израилевича Зуховицкого, заражавшего  своими замечательными лекциями в только что освобождённом Киеве молодых студентов и показавшего им всю красоту, разнообразие и поразительную стройность матери всех нак - математики. Из них выросла плеяда всемирно известных учёных, принёсших славу России. Симон Израилевич считал себя учеником М.Г. Крейна и не раз прибегал к его помощи в трудную минуту. Таких минут в его жизни было – хоть отбавляй. Об одной из встреч с М.Г. Крейном и С.И. Зуховицким позднее Борис мне рассказал.
  Эта встреча произошла перед нашим отъездом в Житомир на квартире у сестры Марка Григорьевича, на которой проездом по делам своих аспирантов оказался и Симон Израилевич. Он расказал нам, как ему пришлось скрываться от немцев в Киеве. Сначала он устроился дворником в доме профессора Ю.Д. Соколова, где в ночное  время, на улице, при свете керосиновой лампы он читал журналы, в основном изданные за границей. После того, как дворник из соседнего дома донёс в полицию, что Симон Израилевич читает иностранные книги, его арестовали и потребовали объяснения, что же он читает. Симон Израилевич притворился неграмотным и сказал, что от скуки он решил посмотреть картинки. Ему поверили и отпустили. Однако, чтобы не подводить профессора, ему пришлось покинуть приютивший его дом и он уехал в село к каким-то знакомым, где была небольшая православная церковь, и где его приняли и предложили вести службу. Как он рассказывал, проблем у него с этим не было, новый батюшка всем прихожанам пришёлся по душе. Борис воспользовадся этой встречей, чтобы получить от своих старших коллег и учителей благославение и рецензии на преподавательскую работу в Житомирский педагогический институт.
  Надо сказать, что к тому времени оба его змечательных протеже были выжиты из Киева по пресловутому 5-му пункту, но их репутация в научном мире была настолько безупречной во всех, смыслах, что их доброе слово ценилось всюду дороже золота. Забегая вперёд, скажу, что нсмотря на жуткие гонения со стороны бемозглых партийных кукловодов, истинные учёные знали настоящую цену этим людям и находили способ занять их делом, достойным их таланту и творческой энергии. Это дало совершенно неожиданные результаты, прямо противоположные тому, чего добивались украинские власти. Отторжение этих, с большой буквы математиков от престижных научных центров привело их к необходимости зарабатывать на жизнь решением задач математики для практических нужд в различных областях техники. Так, работая в технических вузах, Марк Григорьевич считал необходимым внести вклад в развитие науки по профилю вуза. В Институте Инженеров Морского Флота он разработал математическое определение оптимальной формы корпуса судна, в Инженерно-Строительном предложил эффективные методы решения сложных контактных задач теории упругости.
  На должной высоте оказался и С.И. Зуховицкий, ближе всех приблизившйся к решению оптимизационных задач на основе математического программирования. Во время тихого «прозябания» в провинциальных городах Украины он раньше других почувствовал и начал активно разрабатывать численные методы оптимизации для решении экономических и инженерных задач. По его инициативе была организована общесоюзная методическая и научная школа по математическому программированию, бессменным руководителем которой он стал. Его усилия, подкреплённые высоким научным и педагогическим потенциалом, были замечены в Московском Инженерно-Строительном институте им. Куйбышева (МИСИ), где ему предложили организовать и возглавить кафедру прикладной математики.
  Возвращаясь к тому не простому послевоеному времени хочу ещё раз подчеркнуть о не здоровой обстановке в Киеве получить работу перспективному молодому человеку с 5-ым пунктом. Приходилось соглашаться на временные почасовые практические занятия со студентами, когда надо было заменить основного преподавателя. Это не давало стабильного заработка и не приносило удоалетворения. Но и эта работа доставалась не легко, а с помощью друзей и знакомых, хорошо знающих тебя и готовых помочь. В этом плане Боре сильно повезло. Среди протянувших руку помощи одними из первых были его друзья из довоенного коржичного клуба Селим Григогорьевич Крейн и М.А. Красносельский. Селим в то время был уже достаточно успешным математиком и работал в Киевском Институте математики. Иногда его приглашали читать лекции студентам на мехмате в университете. Вокруг него сразу образовалась группа талантливых молодых людей, ставших впоследствии крупными математиками.
  По инициативе Селима Крейна в Институте математики был организован семинар по функциональному анализу, которым он руководил и который был призван в кругу заинтересованных лиц, включая студентов, поднять и обсудить не решённые задачи матанализа и возможности его широкого использования в различных областях науки и техники. В семинаре участвовали ещё совсем молодые люди, ставшие впоследствии известными математиками - Г. И. Кац, Ю.М. Березанский, и уже достаточно зарекомендовавшие себя – М. А. Краснопольский, Б. И. Коренбелюм. Не прошёл мимо этого семинара и Борис. Семинар не только помог ему и его молодой семье материально, но и помог познакомиться с новыми перспективными именами, с которыми в скором времени (он был уверен) ему придётся сотрудничать.
  В работе семинара особенно были  заинтересованы руководители военных ведомств, активно работавшие над новыми видами вооружений и возможным освоением космоса. Часто для получения результатов приходилось с помощью лишь одной логарифмической линейки делать сложнейшие вычисления. Один из самых эффективных способов сокращения трудоёмкости и срока выполнения задания состоял в подключении к локальным расчётам студентов-математиков, давая им возможность подработать. Однако в начале 50-х, в пору разнузданного антисемитизма, начальство Института математики УССР под флагом борьбы с агентами мирового империализма понеслось «впереди паровоза» и стало чистить свои ряды. Одними из первых жертв стали С.Г. Крейн и М. А. Краснопольский, которых подвели под статью «разглашение государственных секретов» и тем самым избавились от хороших и неудобных математиков.
  Что же касается меня, то я была далеко от проблем своего мужа и в ту пору не задумывалась сильно о нависших тучах над нашей семьёй. Боря вёл себя по джентельменски, не жаловался, старался поднять дух. Я с первых дней новой жизни в Киеве старалась работать, чтобы вокруг меня были люди.
  Первой моей работой, которую я случайно выбрала из объявления в газете оказалась скучнейшая работа цензором в каком-то закрытом учреждении. В мою задачу входило найти в документах важную информацию, которая не должна выходить наружу и привлекать внимание людей, враждебно настроенных к нашей стране. Эта работа меня не удовлетворяла, и я вскоре по рекомедации кого-то из знакомых, выбрав удобный случай, перешла в организацию с очень многообещающим, но плохо выговариваемом названием УОКСЗ – Украинское Общество Культурных Связей с Заграницей. Польстившись на, как магнитом притягивающее, слово «Заграницей» я не долго продержалась в этом не известно чем занимающемся заведении.
  Вспомнив про свой университетский диплом, так дорого мне доставшийся, и про рекомендацию, которую дал мой руководитель дипломной работы профессор Роман Михайлович Самарин, я решила принять участие в конкурсе на должность преподавателя на кафедру иостранных языков Киевского института Гражданского Воздушного флота, сокращённо институт ГВФ. Так началась моя преподавательская карьера, которой я посвятила всю оставшуюся мою активную жизнь. С этим ВУЗом у меня связаны саые добрые воспоминания. Здесь я приобрела учительские навыки, методы работы с людьми, уверенность в себе, почувствовала значимость своей работы.
  Кульминацией этого периода жизни стало рождение нашего долгожданного сыночка Серёжи, который внёс в нашу жизнь столько света, столько тепла, что просто невозможно передать словами. Конечно, первое время было не легко, потому что мне пришлось после родов почти сразу выйти на работу. Выручала домработница, приносившая Серёженьку мне на работу для кормления. Время бежало стремительно, мы не успевали оглянуться. Малыш рос и умнел не по дням а по часам. Боря так просто летал, плясал перед ним когда он кушал, изображал то самолётик, то паровозик, то лошадку, то бог знает что. Серёженька так увлекался, что не замечал, что ему суют в рот и мог съесть даже то, что ему не нравилось.
А поскольку аппетит у него был плохой, то без Бориных фокусов он на еду и смотреть не мог, отворачивался как мог, словно ему какую-то гадость в рот хотят засунуть. Вот в такие моменты папке приходилось творить чуть ли не цирковые номера: лезть на окно ловить мушек, надуть щёки и с шумом выпустить воздух,  ткнув в них пальцами, то вдруг начать гримасничать и скакать по комнате, размахивая рукми, изображая обезьянку Читу из трофейного фильма «Тарзан».
Особым успехом у маленького Серёжи пользовалась пишущая машинка, которую папка приносил из дедушкиного кабинета, когда фокусы не приносили результата. Тут уж можно было не сомневаться, что тарелка будет пуста.
Как сейчас вижу Борю с Серёженькой, собирающимися во двор на прогулку. За ними, громыхая по лестнице, тащится большой деревянный грузовичок. Оба шумно обсуждают, кто кого и куда сеголня повезёт. Нужно сказать, что им не долго оставалось ждать этого события, поскольку поиски заслуживающей работы в Киеве не принесли успеха и по всем признакам выходило, что придётся согласиться на работу за пределами Киева, куда Боря получил направление после окончания аспирантуры и защиты диссертации.
  Боря долго надеялся получить работу в Киевском Инженерно Строительном институте, где за его кандидатуру хлопотал сам ректор. Но партийное руководство решило по другому. Борис сильно переживал эту неудачу, взгляд его как-то потух, он осунулся и похудел. Мы с Серёженькой пытвлись его расшевелить и подбодрить. Иногда нам это удавлось. Наконец он не выдержал и после переговоров с руководством Житомирского педагогического института собрал всю семью, включая своих родителей, и объявил о своём решении соглситься на работу в Житомире. После недолгого обсуждения все согласились с доводами Бори и пожелали ему творческих успехов.

И в Житомире, поверьте,
Математика серьёзная начнёт цвести!

                Любовь к науке — это любовь к правде,
                поэтому честность является основной
                добродетелью ученого.
                Фейербах Л
 
                В каждой естественной науке
                заключено столько истины,
                сколько в ней есть математики.
                Кант И

  Так что же так привлекло Бориса к предложению поработать в Житомире? Прежде всего преподавание своего родного предмета – математики. И не каким-нибудь третьеразрядным преподавателем, а зведующим кафедрой. И не на каком-нибудь не профильном факультете, а на – математическом. И не на таком, который уже пропах нафталином, а на том, которого ещё не существует. То есть, всё нало создавать заново, в соответствии со своими научными и этическими принципами и убеждениями. Только очень смелый и верящий в себя молодой человек мог себе позволить взвалить на себя такой тяжёлый груз. Конечно, он не мог предположить, сколько времени и сил потребует от него эта не слишком ещё знакомая работа. Ведь надо было читать лекции, вести практические занятия, составлять методические руководства и пособия по курсу, следить за новинками, организовывать семинары, вести переписку и т. д. А ещё были организационные вопросы: кадры, вычислительнная техника, работа по поиску перспективных школьников, устройство олимпиад и конкурсов. Короче, работы - сверх головы.
  Согласившись на предлженную работу, Борис как бы подписал себе приговор на работу по 16 часов в сутки, без выходных, полностью погрузив себя в процесс воспитания и обучения молодого поколения.
  Первое время, около двух лет, Боря жил в Житомире без семьи, снимая комнату в частном доме. На выходные дни он приезжал в Киев. Усталый, голодный, с дороги он хватал Серёжку, сажал его на шею, катался с ним по полу, урчал от удовольствия. Успокоившись и приведя себя в порядок, он начинал рассказывать с горящими глазами про своих новых коллег, про студентов, про институт. Вглядываясь в его лицо, я видела перед собой нового Борю, счастливого, полного жизни и неистощимой энергии.
  Как только освободилась квартира в ведомственном доме Пединститута Боря стал готовить нас к переезду в Житомир. Мне с большим сожалением пришлось тепло расстаться с полюбившейся работой в институте ГВФ, с дружественно ко мне расположенным коллективом кафедры, заручившись доброжелательной рекомендацией на будущее. Родители Бори, да и сам Боря приобрели для нас новую мебель и необходимые хозяйственные предметы. В назначенное время подъехали две машины – легковая для меня с Серёжей  и грузовой фургон.
  После загрузки фургона Боря попрощался с нами и сказал, что будет нас ждать в Житомире. Покормив сына и собрав необходимые вещи мы тоже выехали навстречу новой жизни. Почти всю дорогу Серёжа простоял у окошка, разглядывая всё, что попадало в поле его зрения. Его щёчки были залиты румянцем, глазки горели, он то и дело толкал меня в бок и срашивал:
  - Мам, что это?
  Я что-то рассянно ему отвечала, поскольку мои мысли были заняты совсем другим. Меня мучил вопрос, что нас ждёт на новом месте, принесёт ли нам счастье новая жизнь, поможет ли она укрепить наши с Борей отношения, или станет началом для возникновения новых проблем. В голову лезли разные мысли и сомнения. И вдруг мелькнуло недавно прчитанное стихотворение Самуила Маршака:
         Приехали в город Житомир.
         Носильщик пятнадцатый номер
         Везёт на тележке багаж:
         Диван,
         Чемодан,
         Саквояж,
         Картину,
         Корзину,
         Картонку,
         А сзади ведут собачонку.
  И мне от этих строчек стало вдруг весело, на душе стало светлей и я, обняв Серёжку, произнесла вслух:

        Однако
        За время пути
        Собака
        Могла подрасти!
  После такой оптимистической концовки я уже была готова ко всему, и меня уже не сильно испугало, что в новом моём жилище нет центрального водопровода и отопления, туалет и колонка расположены во дворе, что отопление осуществляется с помощью сжигания угля в огромной печке с плитой, которая может использоваться для приготовления пищи. Главное, что мы снова вместе, что всё это принадлежит нам, и что впереди у нас будет много возможностей улучшить наши условия жизни.
  Признаюсь трудностей было не мало и порой казалось, ну как можно жить в таких ужасных условиях и чему-то ещё учить. Но сегодня, прожив долгую жизнь, глядя со стороны на то время, оно видится прекрасным и неповторимо счатливым. Потому что бытовые неурядицы не могли погасить нашего творческого и духовног потенциала, которым мы были заряжены. Он копился в нас много лет и, наконец, нашёл выход для приложения. Это было так приятно сознавать свою востребованность и пользу и, главное, видеть результаты своего труда.
  Хотелось бы особо отметить Борину обеспокоенность нашими домашними трудностями и стремлением улучшить наши бытовые условия. С помощью новых друзей и знакомых он сумел наладить подачу холодной и горячей воды, организовать газификацию квартиры и решить множество других хозйственных проблем. Его неравнодушное отношение к техническим новинкам, облегчющим домашний труд, очень быстро проявилось в начальный период житомирской жизни. Как я радовалась появлению в квартире холодильника, стиральной машины. А сколько восторга было, когда Боря купил только что появившийся телевизор КВН с чёрно-белым изображением. От соседей отбоя не было – всем хотелосьось поближе познакомиться с новым чудом техники. Но с особой теплотой Борис отнёсся к приобретённому рижскому проигрывателю, который радовал его чистым звучанием классической музыки.
  Здесь следует особо отметить Борину способность уметь расположить к себе людей разного социального уровня своей открытостью и готовностью помочь или дать дельный совет в трудной ситуации. Это хорошо подтверждается многолетней дружбой с Борисом Аристовым, жившем по соседству в маленькой комнатушке нашего дома и служившем на каком-то механическом заводе мастером. Однажды тот обратился к моему Боре с просьбой о помощи по решению задач в связи с предстоящей контрольной по математике в техникуме, где он учился по вечерам. Так состоялось их первое знакомство, которое оказалось полезным для обоих. Это знакомство переросло в крепкую дружбу, в результате которой мы плучили незаменимого консультанта по всем техническим вопросам
  Боря был так увлечён своей работой, что не замечал, что голоден.       Педагогический институт был так близко расположен от нашего дома, что можно было пешком быстро дойти до него, чтобы пообедать или перекусить. К тому же мы наняли домработницу, которая следила за Серёжей и помогала по хозяйству. Так что всегда была возможность забежать домой перекусить. Но Боря так входил в свою роль, что вспоминал об обеде, когда уже пора было ужинать. Надо признать, что он был неприхотлив к еде и очень редко делал замечания по поводу пищи. Хочу отметить, что в то время в Житомире не было проблем с продуктами. Свежее парное молоко нам приносила по утрам молочница, всегда на рынке можно было купить самые свежие молочные и мясные продукты, украинскую бульбу и другие овощи. А о фруктах и говорить не приходиться – яблоки, груши, вишня, сливы, клубника, бери – не хочу.
  Самое замечательное в нашей новой жизни было то, что и мне нашлось весьма достойное занятие в стенах одного из ведущих педагогических ВУЗов Украины – доносить до будущих учителей красоту и лаконичность английского языка и раскрывать глубину и мудрость лучших образцов западной литературы. Особенно приятно и почётно было сознавать, что наш пединститут был основан в 1919 году под названием Волынский Институт Образования  на базе открытой в 1833 году Первой Мужской Ггимназии, в которой в разное время учились русский писатель В. Г. Короленко, русский поэт Саша Чёрный, русский изобретатель ранцевого парашюта Г. Котельников. Кстати сказать, что сюжет для рассказа «Дети подземелья» Короленко взял из своих детских воспоминаний о бездомных детях, обитавших на Житомирском кладбище.
 Вспоминая то столь памятное время, хочется подчеркнуть особую роль, которую сыграл в нашей с Борей жизни Виктор Николаевич Костарчук. Он появился в Житомире чуть позднее Бори и стал первым деканом нового Математического факультета. Прошедший горнило Великой Отечественной, но не имеющий достаточно высокого уровня математическогого образования, какой был у Бори, он полностью доверился ему в подборе преподавательсих кадров и даже посещал Борины лекции. Они были очень дружны, старались не подменять один другого и всячески помогать друг другу. С ним было интересно и надёжно работать. Со временем он настолько сумел повысить свой профссиональный уровень, что сумел зщитить диссертацию. Его научным руководителем согласился быть С. Г. Крейн, к которому по старой дружбе обратился Борис. После его защиты Борис предложил Костарчуку принять участие в создании пособия по высшей алгебре для будущих учителей математики. Узнав об этой идее, к ним позднее присоединился декан метмаха КГУ - С. Т. Завало, бывший замминистра высшего образования УССР, без участия которого этот труд врядли бы увидел свет. Так втроём им удалось опубликовать учебник для пединститутов «Курс высшей алгебры и теории  чисел», который и сегодня актуален.
Именно В. Н. Костарчук рекомендовал меня на работу в пединститут и позднее помогал мудрыми советами. К великому сожалению судьбы наши разошлись после того, как  Виктор Николаевич переехал в Чернигов, куда он был направлен на должность ректора пединститута. Вечная ему благодарность и память за всё то доброе, что он для нашей семьи сделал.
  Одной из самых важных задач своей работы как заведующего кафедры Борис считал привлечение на кафедру математиков, не только хорошо знающих предмет, а активно в ней работающих, амбициозных, умеющих увлечь и заставить слушать. К сожалению возможность решить успешно эту важную задачу в уловиях провинциального города, не орентированного на выские технологии и не имеющего традиций в математической области, очень ограничена. Выручали два обстотельства: высокий авторитет Бориса в математическими кругах и обширный список знакомств с её лучшими и перспективными представителями.
  Жестокий антисемитизм, свирепствовавший на Украине, и в особенности в Киеве, как ни странно, помогал Боре в решении этой сложной задачи.
  Одним из первых откликнулся на Борин призыв Жора Кац, будущий профессор, доктор наук - Григорий Исаакович Кац. Жора учился в той же школе, что и Борис, но был на 3 года моложе его. Выдающиеся математические способности  у Жоры проявились очень рано и уже в 16 лет, перед самой войной, в 1940-м году он становится студентом физмата в Киевском университете. Во время войны в эвакуации он продолжал учёбу в Свердловском университете, где  единственным на математическом факультете удостоился стипендии имени Исаака Ньютона. Однако доучиться ему не дал военком-антисемит, решивший отправить его на учёбу в Военно-медицинскую академию. Услышав от Жоры категорический отказ, разъярённый военком в качестве наказания отослал студента в штрафной батальон, в котором отправки на фронт ждали уголовники. Каторжные условия быта и труда в этом батальоне довели Жору до обморчного состояния, в результате которого он пролежал 10 дней без сознания в санчасти без надежды на выздоровление. Только благодаря матери, которой сообщили о состоянии сына и которая, примчавшись, сумела вырвать сына у смерти, молодая жизнь будущего великого математика была спасена.
После выписки из госпиталя его зачислили в военно-фельдшерское училище. Он служил, осваивал азы медицины, а вечерами,  иногда по ночам учился. Заочно прошёл два курса университета, а после окончания войны и демобилизации сдал на «отлично» все экзамены  и поступил сразу на пятый курс Киевского университета.
  Настоящая дружба Бориса и Жоры началась сразу после войны, когда они  стали регулярно встречаться на математических семинарах, о которых я рассказывала выше. Особо сблизил их общий интерес к проблемам высшей алгебры. У обоих научным руководителм был один из выдающихся современных математиков, в будущем академик, Н.Н. Боголюбов.  Им было, что обсудить между собой, узнать откровенное мнение о своей работе, получить совет, поделиться планами на будущее.
  Закончив аспирантуру пару лет спустя после защиты Бориса, Жора встретился с той же проблемой, где приложить приобретённые знания. Пригласив своего друга в Житомир Борис сделал прекрасный подарок будущим математикам Житомира, да и самому себе, поскольку работать с Жорой было легко и очень продуктивно. Все друзья и знакомые постоянно отмечали его необычайную скромность и благородство и в шутку, пользуясь характеристикой Бориса, называли его «Пьером Безуховым». В одной из статей, посвящённой его памяти особо отмечалось: «его скромность граничила с застенчивостью, а доброта и душевная чуткость – с самопожертвованием».

  К сожалениию сотрудничество с Жорой оказалось не долгим. В 1953 году он с блеском защитил докторскую диссертацию в Московском Государственном Университете им. М.В. Ломоносова, после чего ему была предложена кафедра математики и звание профессора в Киевском Высшем Военном Авиационном училище. В этом закрытом от постороннего глаза училище прошла вся недолгая дальнейшая педагогическая и творческая жизнь этого замечательного во всех отношениях человека. Здесь Георгий Исакович создал свою оригинальную теорию кольцевых групп, которая ещё при его жизни была названа зарубежными учёными: «Алгебры Каца». Смерть настигла его в расцвете сил на 54-м году жизни.
  Среди своих знакомых по Киеву математиков, кого Борис пригласил на работу в Житомир, была очень интересная дама – Тася Либерберг. Она училась в одном классе с Борисом и входила в число его близких друзей. Она успешно закончила Киевский университет, но тоже не могла устроиться на работу по своему профилю. Несмотря на достаточный для девушки возраст, она выглядела достаточно еффектно  и привлекала к себе внимание.
  Необременённая семьёй, она старалась поближе быть к нам на правах старой знакомой, чтобы делиться новостями. В один прекрасный день она позвонила нам и напросилась придти в гости с молодым человеком. Ну мы, конечно, согласились. Быстренько собрав на стол и приведя себя и квартиру в порядок, сидим – ждём гостей, смотрим телевизор. Наконец звонок, открываем дверь – на пороге Тася с высоким молодым парнем. Мы с Борей смотрим на него, потом друг на друга и ничего понять не можем: ведь это наш студент, у него ещё пух на губах не сошёл! А Тася стоит улыбается, глаза хитрющие. Боря от удивления язык проглотил, бормочет, заикается: - Ну пррро-хх-одд-иттте, - говорит, - ббудьте ккак ддома!
Ну зашли они в квартиру, парень – красный, как рак, протягиаает мне цветы:
  - Это вам, Елизавета Степановна, от нас!
  - А по какому поводу? – сдуру спрашиааю.
  - Тася вам всё объяснит, - смущённо отвечает парень.
  Когда все расселись за накрытым столом, Тася достала из своей сумки бутылку шампанского и, пока её спутник открывал бутылку и разливал шипучий напиток по бокалам, рассказала, что этот молодой человек её жених, которого зовут Борис Кучер, что они любят друг друга и хотят пожениться. Поскольку родители их находятся далеко от Житомира, то они просят нас благословить их помолвку на правах старших товарищей.
  Так в Житомире при нашем попустительстве образовалась новая семья, в которой муж имел возраст невесты, а жена – возраст жениха. Но хочется добавить, что при последующем близком знакомстве мы обнаружили массу замечательных качеств у Бориса Кучера, за которые потом благодарили судьбу, что свела нас с ним. С его бескорыстной  помощью можно было легко решить любой сложности бытовую проблему, сделать пособия и модели для показа на лекциях, декорации для самодеятельных спектакклей и т.п. Унего были золотые руки и добрая душа.
  Касаясь педагогического икусства Бори могу утверждать, что он обладал особым даром проникать в души слушателей и заставлять их вместе с ним следить за логическим развитием мысли, затаив дыхание в ожидании результата. Свою мысль он сопровождал эффектными аналогиями из жизненных ситуаций, исторических фактов и эпизодов художественной литературы. Своей главной задачей он считал научить студента правильно думать. Для него не было большей награды, если студент загорался и с увлечением ждал новых встреч с ним. Для  таких студентов ему было не жаль своего времени и он выкладывался по полной программе, делая их своими едномышленниками, а в конце учёбы - своими коллегами: они становились тем золотым фондом, за счёт которого пополняются редеющие преподавательские ряды кафедры в связи с переходом в научные и более престижные организации.
  По зтой же причине по инициативе Бориса была организована Детская Математическая Школа при пединституте, где дети, интересующиеся математикой, помимо занятий в школе слушали лекции по высшей математике.
  Результаты работы школы оказались очень впечатляющими и неоднократно освещались в местнотой печати и на семинарах по образованию.
  Ну вот, дорогой мой Боря, ещё одно лето пришло в нашу квартиру. Звенят, задыхаясь от яркого солнца, неугомонные птицы, уговаривают подняться, не залёживаться. Напоминают, что жизнь продолжается и надо ещё многое успеть поведать нашим потомкам. На столе разбросанные ветром черновики моих записей, исписанные неровным почерком. Я уже столько написала о нашей жизни, а всё новые воспоминания продолжают вылезать из моей памяти и требуют – пиши! И в каждом из этих воспоминаний – ты: то очень серёзный, то – задумчивый, то – улыбчивый, то – озабоченный, то – сердитый, то такой милый,  что так и хочется тебя поцеловать...
Сегодня я хочу вернуть тебя, Боря, к 1956 году, когда родился наш второй сын Алёша. Его рождение доставило нам хлопот только на первом году его жизни. Дальше всё пошло по уже накатанному руслу. Мальчишки подружились, и Алёшенька ни на шаг не отходил от своего старшего брата. Серёжа в свою очередь рос очень самостоятельным, видя, что мы с Борей заняты до предела. По началу ещё Боря старался опекать Серёжу и в один из дней его рождения  даже подарил ему тиски и кое-какой инструмент, которыми оборудовал небольшую мастерскую в сарае, где хранился уголь. Позднее он уже ничем не мог помочь сыну, поскольку Серёжа стал посещать Дом Юных Техников и в помощи отца не особо нуждался.
Я, со своей стороны, тоже пыталась привлечь внимание своих сыновей и соседских детей организовать детский живой летний театр во дворе нашего дома, используя свой опыт, накопленный в студенческм театре. По началу всё шло хорошо. Дети играли сказку про «Золушку» с энтузиазмом. Мне даже удалось уговорить родителей сшить или подобрать им подходящие костюмы. Было так приятно на них смотреть, как они естественно и искренно всё воспринимали.
  К сожалению с началом учебного сезона эти занятия пришлось прекратить. Но проснувшийся интерес к самодеятельным постановкам  у меня не пропал, а наоборот укрепился до такой степени, что я смогла уговорить руководство школы, где учился Серёжа организовать драматический кружок и на протяжении нескольких лет была его рукводителем.
  По мере того, как сыновья росли Боря задумывался о расширении границ наших туристических маршрутов, чтобы получше познакомиться с окружающей Житомир природой. Воспользовавшись знакомством с Борисом Аристовым, он приобрёл уже видавший виды мотоцикл с коляской, а чуть позднее поменял его на подержанный автомобиль непонятного происхождения.
  Любимым местом нашего отдыха был популярный хутор Тригорье, раскинувшийся на трёх холмах, между которыми проворно бежала речка Рось. Когда мы подъезжали к хутору, с  вершины одного из этих холмов нас встречала очень симпатичная церквушка. Не один летний сезон мы провели в этом милом уголке, полностью погрузившись в мир сельской жизни. Дом в котором мы снимали комнаты принадлежал доброй женщине Степаниде Орестовне, бухгалтеру лесничества. Наша семья так сдружилась с ней и с её дочкой, что с нетерпением ждала начала летнего сезона.
   Вот, где нашим ребятам было раздолье. Боря с Серёжей соревновались между собой в плаваньи, а Алёша с берега наблюдал и подбадривал. Надо признать, что к тому времени Серёжа, занимавшийся в секции по спортивному плаванью, выходил победителем, но отец на это не обижался.
  В заключение моего м.б. не очень связного рассказа хотелось бы вспомнить и помянуть добрым словом наших друзей и знакомых, которые помогли нам скрасить наши трудовые будни и делили с нами все радости и трудности не простой преподавательской жизни
  В первом ряду этих людей почётное место занимает Яков Феликсович Ривкис. Профессиональный филолог, окончивший Одесский университет, он оказался в Житомире по той же причине, что и Борис. Он был первым человеком, который спасал Борю от тоски по семье в начале его пребывания в Житмире. Эрудиция Яши и его мягкая интеллигентность сглаживали напряжённость, которую испытывал Борис в то время. У них оказалось много общих интересов: музыка, литература, политика, взгляд на семью и религию. Жена Яши, Александра Наумовна Камнева, была как и я преподавательницей английского языка и поэтому, когда я перехала в Житомир, наши семьи сдружились настолько, что вместе проводили отпуск, снимали дачи в одном месте, выручали друг друга и материально и душевно в трудную минуту.
  Среди наших знакомых были люди разных профессий, взглядов, статуса, национальности. О некоторых из них я уже расказывала выше. Здесь же я хочу особо отметить только малую часть из огромного количества людей, судьбы которых пересеклись в Житомире с нашими судьбами. Просто эти люди более резко врезались в память и душу, благодаря той ауре, которая от них исходила:
  Илья Стебун (Кацнельсон) – канд. филологических наук, специалист по литературе на украинском языке;
  Лариса Руденко (жена Ильи) – певица, нар. арт. УССР, солистка оперы;
  Вл. Ив. Журавлёв – доктор филологических наук, специалист по русскому языку и литературе;
  Вера Журавлёва (жена Вл. Ив.) – канд. филологических наук, специалист по русскому языку и литературе;
  Пётр Ник. Чугаевский – главный хирург Житомирской области;
  Зинаида Евсеевна Чугаевская (жена Петра Ник.)  – зубной врач.
  К сожалению эта симпатичная компания сильно поредела к концу нашего пребывания в Житомире. Первым, кого мы лишились, был Я. Ф. Ривкис умерший в возрасте 50-ти лет. Вскоре после смерти Ривкиса перехал в Донецк Стебун, защитивший докторскую диссертацию. За ним покинули Житомир супруги Журавлёвы.
   На пороге 1964 года я всё чаще стала задумываться о судьбе наших сыновей   и пыталась осторожно намекать Боре, что пора расставаться с Житомиром и переключаться на научную работу в Киеве. Но он так глубоко прирос душой к кафедре, что мои намёки его только раздражали, и он старался избегать разговоров на эту тему. Но время шло, и  Боря всё больше приходил к мысли:

                С Житомиром пора прощаться!