Еще раз про Ивана-царевича
Ему уже за сорок, а его любимая, его желанная лапушка, стоящая в углу, не постарела ни на день… Иван снова, в несчетный уже раз, вспомнил ту страшную ночь — ("Боже мой, мне тогда было всего семнадцать!") — в ноздри снова ударил запах горелой кожи, под ногами захрустело стекло, выбитое вихрем, в ушах зазвучал крик: "Что же ты наделал?! Ищи меня теперь за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кащея Бессмертного!"
Тогда-то и начались его многолетние странствования; а сегодня, в мрачном замке, на черном полу которого корчится его хозяин, им должен прийти конец…
…Двадцать шестое, или около того, государство раскинулось оливковыми рощами и виноградниками под синим-синим небом, к синему-синему морю стайками сбегали белоснежные домики, на холмах высились великолепные колоннады храмов чужих богов. Иван спешился у маленького постоялого двора, вывеска на котором гласила ";;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;", где его встретил высокий старик и отвел в маленький дворик, увитый виноградом. "Меня зовут Пигмалион" — представился он, ставя на стол чашу холодного терпкого белого вина. "Иван" — ответил царевич. "Добро пожаловать, Иоаннис, чувствуй себя как дома"
В центре дворика стояла небольшая статуя, закрытая покрывалом. ";;;;;;;;" — прочитал Иван-царевич на постаменте. "Это Ваша жена?" — "Была" — кратко ответил старик. "Она умерла?" — "В некотором роде…" Иван не понял, как такое может быть, смутился и забормотал слова извинения…
— А ты куда путь держишь? — спросил Пигмалион, который тоже явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Иван рассказал ему все — и о блажи отца, и о стреле, улетевшей на болото, о лягушке, подобравшей стрелу, и о том, как решил он пошутить над отцом и положил лягушку в карман, о гневе царя, о том, как тащили его на свадьбу шестеро стрельцов, о испытаниях, которые устроил отец для невесток, о том злосчастном пире, на котором ему хотелось только одного — напиться до беспамятства, чтобы не слышать насмешек — и это ему почти удалось; и о невозможной, сводящей с ума красоте той, которая назвалась его женой…
— А потом я встал воды принести, на полу шкурку увидел лягушечью, и ее сжег. Я хотел как лучше, а ее Кащей Бессмертный унес… — закончил свою повесть Иван-царевич.
— Знаешь, сынок — задумчиво сказал Пигмалион — а ты не задумывался о том, что возможно, этот ваш Кащей оказал тебе услугу?
— Да Вы что? — вскинулся Иван, но старик примирительно положил руку ему на плечо.
— Я расскажу тебе свою историю, и ты многое поймешь…
Как всем тут известно, когда-то я сделал статую из слоновой кости… Статуя была столь прекрасна, а я столь молод и глуп, что я влюбился в нее… Много дней я провел в бесплодных страданиях, пока, наконец, Афродита не вдохнула в нее жизнь.
— И вы жили долго и счастливо? — обрадовался царевич.
— Долго — согласился Пигмалион. — И первое время даже счастливо. Она мне детей родила…
— А потом?
— А потом оказалось, что она как была слоновой костью, так ей и осталась — вздохнул старик. — Ни ума, ни сердца, одна красота. В конце концов я к ней охладел, и она опять стала статуей… А я забросил искусство и доживаю свой век на этом постоялом дворе.
— Ну а я-то тут причем? — продолжал упрямиться Иван.
— Ну как же… — терпеливо стал объяснять злосчастный скульптор — Ну вот найдешь ты ее, домой привезешь, а жена твоя так и останется лягушкой, хоть и в облике человека… А тебе с ней — жить. Может, ну ее?
— Нет! — возразил Иван-царевич. — У вас статуя была. А моя жена — наоборот, девушка. Теплая… Только вот ее в лягушку превратили…
— Если так, то, значит, я неправ. Очень рад буду этому. Вот только ты-то откуда это знаешь?
— Ну как, — уверенно ответил Иван — Она мне говорила…
— Мало ли что она тебе говорила… Ты понимаешь, Иоаннис, что вся жизнь твоя зависит от того, девушка она, превращенная в лягушку, или лягушка, превращенная в девушку?
— А как это узнать? — растерялся царевич.
— Не знаю. — признался Пигмалион. — Ну вот… Когда вы… Ну, любили друг друга, она как?
— Я… Это… Пьяный был… — смутился Иван-царевич. — Ну, кричала она, что больно… А потом я шкурку лягушечью в печку бросил и вихрь черный налетел…
…Кащей бился в агонии у ног Ивана-царевича, а он все теребил и теребил иголку… Из угла выжидающе смотрела на него его нежная желанная лапушка, не постаревшая ни на один день…
— Слышь, Кащей — вдруг сказал Иван — А кто она — девушка или лягушка?
— Ломай… — прохрипел Кащей. — Сам потом узнаешь…
Свидетельство о публикации №218110700633