Инь-ян

Они были молоды. Он и Она. Шла гражданская война. Их сёла сожгли вместе со всякой надеждой на возврат в ту жизнь, где они встречались на берегу реки и подолгу сидели, почти не разговаривая.

Он очень любил механизмы, мечтал поехать в город, поступить на завод и взять её с собой.

- А что я буду там делать? - девушка смеялась, представляя себя за станком в перепачканной робе.
- Ты будешь учительницей. Ведь ты любишь книжки.

Мечтам не суждено было сбыться. Гонимые ветром разрухи и голода, они ушли в небытие прямо по дороге в город. Её изнасиловали солдаты, разрубив потом на куски и зажарив их на костре. А его привязали к крупу лошади и долго таскали по выжженной и обледенелой земле. Когда его жизненные силы к сопротивлению закончились, парня просто сожгли. Его не съели. Он был очень худым и истощённым.

Из прозрачного тоннеля небытия их вывела любовь и тяга друг к другу. Они снова встретились в одном городе, в котором налаживалась и поднималась мирная жизнь. Он не хотел быть мужчиной, потому его тело стало женским. Толстая коса, чёрные, как уголь, глаза. Настоящая украинка. От него остались только волосы по всей груди, которых она жутко стеснялась и не собиралась никому показывать. А она...она почему-то отчётливо знала, что хочет быть учительницей и никем больше. Потому когда вербовали молодёжь на работы после Великой Отечественной, её путь был уже предопределён. В городе, куда она получила "Путёвку в жизнь" было педагогическое училище. После его окончания она стала учительницей младших классов. Встретились они в очереди, которая распределяла жильё. Почему у обоих так забилось сердце, им трудно было сказать. Они как будто узнали друг друга, а разговор начался так, как если бы они расстались только вчера. Она всегда смущалась и не принимала участия в беседе с незнакомыми. А здесь речь полилась так, как вода в реке. Ни о чём, но очень важном.

Их поселили в одной комнате общежития, где были только женщины. Женщин было много, а мужчин не хватало. Кровати их стояли рядом, голова к голове. Простенькое обустройство их не смущало, хоть каждый из них в детстве знал довольство и уют отчего дома. Именно эту атмосферу довольства они и поддерживали, несмотря на временные трудности ущемления быта. В их комнате жила ещё сестра Аннушки (так звали Её сейчас) и её старенькая мать и ещё три девушки-сиротки. Жили дружно, помогая друг другу и утешениями и чем бог подаст. Он, теперь Наташа, работала мастером на ткацкой фабрике. Мастером Наташа стала очень быстро. Она хорошо понимала и чувствовала механизмы и их поломки. Станки для Наташи были примерно теми же детьми, что и для Аннушки - непредсказуемыми, жизнерадостными и подвижными.

Время текло в этом счастье незаметно, и беды как бы обтекали их стороной. Кругом женщины, одни женщины, полные сил и желанием стать матерями. В условиях жестокой конкуренции по соседству иногда возникали скандалы и сцены ревности. Но все они быстро гасились общей бедой и пониманием. Потому после жаркой вспышки слёзы долго гасили пожар души, готовый перерасти в хор. И это сострадание перестало в песни, в которых душа могла жить.

Со временем женское общежитие стало семейным. Появилось много-много детей, которых пытались воспитывать, подкармливать и направлять на путь истины каждая одинокая женщина. Дети многое не понимали, потому шутили и смеялись над таким досаждением опекунства, порой даже огрызались. Но негласный закон содружества общепережитой недостаточности комфорта жизни налагал на уста детей печать - со старшими огрызаться нельзя! И дети умолкали, захваченные секретом молчаливого знания.

Время комфорта пришло тоже незаметно. Стали расти новостройки, которые чаще поднимали молодые солдаты мирной профессии, называемые почти небрежно стройбатом. Дома-хрущёвки были неказистыми, квартиры маленькими. Но все мечтали о них, как о царствии небесном. Отдельное жильё! Чтобы получить жильё в отдельной квартире, нужно было отдать лет двадцать одному предприятию. Ведь только устойчивая стабильность могла противостоять послевоенной разрухе. Квартиру в первую очередь давали семьям. Аннушка с Наташей отчаялись найти свою вторую половину. У них почему-то не склеивалось ничего с парнями. Аннушку отличало только гордая осанка, но лицо не выделялось ничем из среды соискательниц интимного уюта. А Наташа, наоборот, с её бурной выразительностью глаз и удивительной чёрной косой вокруг головы, пыталась всех соискателей руки и сердца переправлять к Аннушке, не принимая их грубого домогательства на одну ночь. Аннушка с её опытом воспитания детей одним взглядом осаживала и остужала мотыльков, знающих свою цену в условиях дефицита мужской силы. Они не понимали, почему так получается, но и не страдали очень. Им было хорошо вдвоём.

Когда в их общежитии стали освобождаться комнаты, каждая из них получила маленькую конурку, куда можно было купить и поставить что-то своё, тебе одной принадлежащее, а не всему общежитию сразу. Аннушка получила комнатку на двоих вместе с мамой. Её женская любовь к изяществу и красивым вещам тут же обустроила пространство в маленький дворец, в котором стояло трюмо с изящной пудреницей и множеством красивых коробочек под разные украшения. Красивые покрывала, занавесочки - всё это расцвело в мизерном мире, как образ благоустроенности девичьего глаза, который во всём видел блики солнца и весны. Наташа же, напротив, собрала вещи по-солдатики скромно, надёжно и полезно с кучей разных инструментов для починки всего, что хотело бы развалиться, как барин, не работая. Главная фишка её мира стал телевизор, который хотел увидеть каждый, кому этот шик был не по карману.

Так они жили долго и счастливо, пока у них не появилась маленькая девочка, дочка их общей подруги. Обе женщины уже начали седеть и стариться, а любовь свою безмерную им хотелось передать дальше, дальше, дальше, чтобы она никогда не кончалась. На работе их обеих ценили и поощряли часто премиями, которые хватало разве что на подарки именно такой маленькой девочки, для которой всё богатство заключалось в паре книг с волшебными картинками да одна кукла, почти живая. Почему эта девочка стала для них родной, они тоже не знали. Но когда твои пальцы грубеют, а на лице появляются морщинки, то хочется видеть нежность, её трогать, чуть прикасаясь, чтобы не ранить и любоваться. Дамы очень любили играть с девочкой, которая всегда ела с неохотой в своей комнате из привычных тарелок и скудной снеди. Зато в гостях еда становилась праздником. А когда есть два дома да ещё такие разные, то это был праздник вдвойне, в котором мире раскрывал свои секреты очень не спеша и с трогательным отношением к каждой вещи. Две огромные галактики помещались в очень маленьких пещерах с несметными сокровищами. Для взрослого человека махонькая комнатушка была тесна для гостей. Но для маленькой девочки всегда хватало места, потому подруги часто приглашали к себе девочку в гости по очереди.

А мир всё укреплял свои позиции. Скоро и одиноким стали предоставлять квартиры. Подошла очередь и для двух подруг. Предвкушение нового таинства жизни захватывало всех, кто жил рядом с Анной Андреевной и Натальей Николаевной. Да, как-то незаметно их девичьи имена заменились солидными отчествами. Подруги не торопились получать ордера. Они ждали, когда их очереди совпадут и им дадут двухкомнатную квартиру. Расставаться они не собирались и даже не представляли, что это возможно. Переехали они в новую квартиру чуть раньше, чем родители девочки. И в первые годы новоселья подруги по-прежнему ждали девочку к себе в гости. А когда она приходила, и взрослые начинали игру в лото, то девочка ходила по двухкомнатной квартире, как по дворцу, в котором можно было уже даже свободно танцевать.

Годы брали своё. Дамы доживали свой век в полном согласии. Но если случалась ссора... так, для разнообразия, они расходились по своим комнатам, чтобы не видеть друг друга несколько минут. Потом двери открывались, как бы невзначай. В одной комнате мирно стучали спицы, перебирая нить шерсти, и этот звук, как колокольный набат церкви означал лишь одно - перемирие, которое тут же переходило в смену трубных прокладок или ещё чего, что нужно для общего быта и общего участия.

Девочка их стала забывать. Она уже выросла, и жизнь уносила её в голубые дали за призрачным счастьем, которое всегда так близко. Дамы горбились и усыхали. И однажды одна из них покинула этот мир. Наталья Николаевна стала терять зрение очень быстро, как будто не хотела видеть мир, в котором потухло солнце. Год как-то прошёл, согнув её почти до земли. Их девочка стала приходит к ней в гости и долго сидеть и разговаривать ...ни о чём. Наташа не плакала и не упоминала Аннушку, но без разрешения даже не входила в ту комнату, закрыв её на ключ. Держало Наташу только её умение что-то мастерить. Она даже вызывала слесаря. А когда тот, пытаясь выдавить побольше оплаты, начинал говорить, что чего-то в его ящике не достаёт, то Наташа, слепо щурясь, выхватывала нужную деталь и сама заменяла ею старую и вышедшую из строя, приводя этим отработанным действием молодого богатыря в полное шок пополам с восторгом.

Ушла она незаметно, тихо, никого не беспокоя. Во сне обе подруги пришли к девочке, показывая, что они по-прежнему вместе. Только в их лицах начало опять что-то меняться.