Последний штрих

Элизабет.

«Да, именно здесь и должен жить и творить настоящий гений», думала Элизабет, «С чего эти банальные представления о подвалах, чердаках, нищете, дырявых носках, постоянном голоде и пьянстве таланта и его непризнании современниками? Глядя на этот мраморный пол, устланный коврами, стены, украшенные с редким узором обоями, гобеленами, изображениями предающихся первородной божественной радости людей, красивые светильники и завитки под потолками с целующимися ангелочками, с явным вкусом выбранный интерьер, всевозможные безделушки, привезённые с разных концов света, глядя на всё это возможно ли усомниться, что именно здесь живёт великий Гуго. Гуго, к которому обращались за советом, и возможно, нет, не возможно, а именно благодаря этому совету они и стали знаменитыми художниками». Сердце юной Элизабет забилось быстрее. Она испытала вдруг и жуткое волнение, и дарующее наслаждение сомнение. Она прижала к своей груди то, что она принесла с собой. «Ах! А вдруг это оскорбит великого Гуго? Достойна ли я и моя работа внимания и тем более времени этого эпохального человека? А если он откажет? Смогу ли я пережить эту трагедию? Ещё не поздно уйти. Броситься к двери, выскочить на людную улицу. На вокзал. Домой. Домой! Домой? Раздавленной? Пристыженной? Смирившейся? Побеждённой? Побеждённой, даже не вступив в битву? Ну, нет! Папа и мама, тётушки и дядюшки, сестрицы и кузены, и ты, Гаспар! Ты больше всех ждёшь, что я вернусь к тебе побитой скулящей собачонкой. Нет уж!». Она решительно подняла подбородок, крепче прижала к себе свою картину, обёрнутую коричневой почтовой бумагой, пошла по бархатной дорожке к двери в конце коридора.
Откуда-то справа появился высокий худой сутулый человек в чёрном, с седыми бакенбардами, его пенсне неприветливо и страшно мерцало:
- Куда? – спросил он.
- К… К… мусь… месь… месье Гуго, - от неожиданности замешкала Элизабет.
- В очередь! – крикнул человек, длинный указательный палец указал через плечо девушки.
Элизабет обернулась и никакой очереди, а вернее сказать никого не обнаружила. Коридор был пуст. Она хотела уточнить громкую рекомендацию, но ещё раз обернувшись, увидела, что сутулый исчез.
- Слушаю Вас, мадмуазель, - вежливо и отчётливо раздалось слева: - Приятная прогулка для погоды, не правда ли? – теперь, сложив худые ладони в замок, сутулый улыбался, стёкла пенсне сверкали весьма дружелюбно.
- Погода?
- Весьма любезно, что Вы не прихватили с собой зонт, и даже весьма разумно. Любезно, потому что нет необходимости искать место, куда бы можно было его определить и разумно, потому что Вам не придётся чувствовать себя неловко. Однако Вас привели в этот дом не только разговоры о погоде и зонтах, предметах в которых Вы, без всякого сомнения, разбираетесь. Итак, я весь во внимании…
Пенсне перелилось благожелательной радугой.


Пенсне.

- Я бы хотела видеть, иметь удовольствие видеть месье Гуго, - запинаясь, сказала Элизабет.
Брови человека удивлённо поднялись:
- В самом деле?
- Да, - робко ответила девушка.
- Хм, - брови сдвинулись, пенсне помутнело: - Странно. Как-то очень даже странно.
- Быть может, я ошиблась адресом?
- Это более чем вероятно, потому что именно здесь и обитает месье Гуго.
Пока Элизабет в растерянности хлопала своими пушистыми ресницами, отворилась боковая дверь, из которой выскочил курчавый кавалерийский офицер в мундире аквитанских драгун и обратился к пенсне:
- Чёрт знает что! – его пышные усы вздымались негодованием вместе с их обладателем: - Это же чёрт знает что!
- Барон, здесь дама.
- О! Пардон, мадмуазель, я не заметил, что Вы тут. Нижайше прошу меня извинить. Если Вас не устраивают извинения, готов дать удовлетворение в любой форме и в любое время, угодное для Вас! Нет, ну Вы представляете! – вновь вернулся он к пенсне: - Этот…, этот…, - офицер покосился на Элизабет: - Этот нехороший…
- Ипполит, надо полагать?
- Да! Этот нехороший Ипполит! Четыре туза к ряду! Это ни в какие сапоги не лезет! Да моя лошадь соображает в баркалле лучше, чем этот…,с позволения сказать, Ипполит. Вот ведь и в самом деле всем Ипполитам Ипполит! Ну, я ему задам перца! А Вас, сударыня, жду в условленном месте ровно в полночь! Честь имею! – барон скрылся за дверью.
- М-да, - сутулый человек в чёрном повернулся к Элизабет: - Простите, нас бесцеремонно прервали, Вы, кажется, что-то интересное говорили о сладостях? Да, десерт – наиважнейший предмет хорошего ужина. Трюфеля в кремовом рулете с вишней, политые шоколадом и усыпанные крошкой грецкого ореха. Мне доподлинно известно, что Его Величество Франциск Второй приказал отрезать язык мэтру, автору этого изумительного блюда, чтобы он не мог его разболтать, и отрезать пальцы, чтобы он не смог его написать, но поскольку изобретатель шедевра после предпринятых мер утерял способность воспроизводить что-либо, даже яичницу,  увы рецепт утерян навсегда. Вы полагаете это логично? Или скорее закономерно?
Элизабет смутилась совсем и совершенно не знала, что ответить. Пенсне пристально изучало мимикрию её раскрасневшегося личика. После долгой паузы чёрный человек выставил большой палец:
- Раз.
Указательный:
- Два.
Средний:
- Три.
Повернулся к центральной двери, которая тут же распахнулась и из неё выпорхнула полная дама разразившаяся рыданиями, за дамой шёл мужчина с измученным лицом, который с большим усилием тащил огромный прямоугольник, запахнутый тряпкой.
- Ах-ха-хах.., - рыдала дама, утираясь платком.
- Эмили, дорогая, - увещевал мужчина, стараясь придать голосу ободряющие утешительные нотки: - Право же, друг мой.
- Нет-нет-нет! Это невозможно! Невыносимо! Ах-ха-хах…
Мужчина воспользовался паузой, поставил ношу на пол, протёр взмокший лоб:
- Стоит ли так реагировать? Я тебе всегда говорил…
- Это невозможно прекрасно! И невыносимо восхитительно! Ах-ха-хах, - тут дама громко высморкалась и вдруг обратилась к Элизабет:
- А Вы как считаете?
Элизабет поняла, что нужно непременно что-то сказать, но не успела. Дама увидела свёрток в её руках, слёзы мгновенно высохли, глаза гневно сверкнули и она скомандовала:
- Филипп, за мной!
Мужчина с трудом поднял прямоугольник, поспешил за ускорившей шаг дамой. Элизабет с изумлением проводила эту странную пару взглядом, а когда хотела спросить, кто это, обнаружила, что вновь осталась в коридоре одна.


Папаша Жардан.

- Итак.
Элизабет вздрогнула.
- Вам непременно нужно видеть месье Гуго?
- Да. Хотелось бы.
Человек в пенсне крепко, но деликатно взял её под локоток и повёл к двери, из-за которой недавно вышли дама со своим сопровождающим.
- Вам назначено?
- Нет, - опустила голову Элизабет.
- У Вас есть рекомендации?
- Нет, - голова склонилась ещё ниже.
- В таком случае…
- Мне рассказал о нём папаша Жардан, - грустно сказала девушка.
Сутулый остановился.
- Так все называли его – папаша Жардан.
- Расскажите, - мягко и с явным интересом скорее даже не попросил, а ненавязчиво потребовало пенсне.
И Элизабет рассказала.

Прошлой осенью девушка стояла на мосту. Ветер порывами трепал её локоны. Наблюдая, как жёлтые листья дождём опадали вокруг, она вдруг подумала: «Листопад. И в самом деле листо пад. Падают листья - листопад, падает снег – снегопад, почему, когда падает вода,  говорят «дождь», а не «водопад»?». Такие мысли пришли в её голову. Она раскрыла свою большую папку и начала выбрасывать вслед листьям с деревьев, листы из своего альбома. Рисунок углём. Карандаш. Акварель. Гуашь. Масло. Глупая, она не знала, что маслом рисуют по материи, а не по бумаге. «Клён Тристан». «Скамейка дяди Луи». «Матильда умывается». «Папина трубка». «Роща радости». «Гаспар». Листы падали в мелкую речушку и медленно скрывались под мостом. «Свеча». «Матильда играет с клубком». «Сын молочника»….
- О, да сегодня никак благословенный день, клянусь честью! – раздался хриплый голос: - Обычно создатель шлёт мне с неба либо дождь, либо снег, а сегодня я получаю в подарок нечто более прекрасное, чем смог сотворить он сам!
- Кто здесь? – спросила девушка.
- А вот и ангел, который доставил столь чудесное послание.
Под мостом на коленях стоял старик, заросший сединой, в заплатанном плаще, растрёпанный, окутанный бесконечно длинным вязаным шарфом. Он вылавливал проплывавшие рисунки и бережно раскладывал рядом с собой, когда девушка спустилась к нему.
- Позвольте представиться, мадмуазель, - он поднялся с начинающим расплываться «Сыном молочника» в руках, отвесил грациозный поклон: - Гастон Антуан Готфруа граф де Версен.
- Граф? – удивилась девушка.
Старик улыбнулся:
- Мой ангел может называть меня просто Жардан.
- Папаша Жардан?
- В определённом смысле, да.
- Вы не граф, - теперь улыбнулась девушка.
- О, не спешите с выводами, мадмуазель! На мне дырявые ботинки и не шитый серебром сюртук, но в Вашей возможности исправить это недоразумение.
- Как же?
- Здесь, - старик стукнул «Сыном молочника» себя по голове: - Просто представьте. Вам это вполне под силу.
В то же мгновение перед девушкой стоял статный пожилой вельможа.
- Ну, вот, - хихикнул старик.
- Вы король! Король Лир! Я видела Вас летом на ярмарке, папаша Жардан. Вы – король Лир!
- «Шумите, ветры, свирепствуй, буря! Серные быстрые огни, предтечи разрушительных ударов! Лейте пламя на белую главу мою»! Хе-хе. Ну, это было в прошлой жизни. Однако чем я заслужил милость Господню, что эта «Спящая медуза» оказалась в моём королевстве?- он разглядывал мокрый рисунок.
- Это вовсе не медуза, - засмеялась девушка: - Это «Сын молочника».
- Ну-у? В самом деле? А вот эта мадам?
- Это моя кошка Матильда умывается лапкой.
- Надо же. Вы обратите внимание, какой эффект даёт гуашь после водных процедур! А акварелью попробуйте рисовать на более плотной бумаге, предварительно смочив её. Вы поразитесь, что можно творить этими красками.
- Правда?
- Безусловно. А это Вы писали маслом. Как интересно чередуются крупные и мелкие мазки с прорисовкой. Подобные эскапады любит старина Клод. Вам не довелось видеть его «Пруд с лилиями»?
- Нет…
- Пожалуй, лучшее, что он сделал на сегодняшний день. Послушайте, Вы просто обязаны нарисовать наш пруд с лилиями в парке Ружа! Вы были там?
- Да. Там очень красиво.
- Непременно маслом и непременно на холсте!
- Я… Я больше не пишу.
- М-м, - нахмурился старик, разглаживая лист: - Я полагаю для этого есть веская причина, иначе Вы просто совершаете преступление по отношению к человечеству.
- Вы смеётесь надо мной.
- Я никогда не страдал отсутствием чувства юмора, но сейчас, поверьте, мой ангел, не тот случай.
Они помолчали.
- А я сжёг свои работы, - нарушил тишину старик.
- Как! – вскрикнула девушка: - Вы…
- Да. Я совершил эту подлость. Я знаю, что такое сомнение, давление, кажущиеся непреодолимыми трудности. Брезгливый взгляд близкого существа, ухмылки друзей, шёпот за спиной. Я не справился с этой мелочью, с этой паутиной. Раз это никому не нужно, решил я, значит этого не должно быть. Но только я не учёл, что это нужно мне. И за это я понёс свою кару. Не повторяйте моей ошибки, не гасите огонёк в Вашей груди и в Ваших глазах. Не превращайте его в угли и золу, а раздуйте в большое пламя, которое будет согревать, и собирать вокруг себя всё живое и даже воскрешать, даже спустя годы и века. И ещё, мадмуазель, позволю Вам дать совет. Когда перед Вами встанет вопрос, на который Вы ответили, придя сюда в желании утопить свой свет, воплощённый на этой бумаге, прежде чем решить окончательно, посетите Гуго. Великого Гуго, как его называют, и весьма заслуженно, надо сказать. Вот когда вы напишете свой «Пруд с лилиями», отправляйтесь в Париж на улицу Сент-Оноре у сада Тюильри.
- Великий Гуго?
Старик кивнул:
- Величайший гений всех времён, поверьте… Хе-хе… Однако скоро начнётся дождь. Мне пора разводить костёр, а милому ангелу вернуться домой, чтобы не подхватить насморк.
- Да-да.
- Вы позволите оставить Ваши работы? Им будет уютно в моей галерее.
- Да, конечно. Спасибо, папаша Жардан! – кричала и махала ладошкой девушка, уже бежав по шуршащему ковру, придерживая шляпку, которую пытался сорвать, и поиграть с ней, ветер.
Через несколько дней девушка не нашла папашу Жардана ни под мостом, ни на рынке, ни в парке, где бы ни искала, чтобы показать ему свой «Пруд с лилиями» написанном ей маслом на настоящем холсте. Ей стало очень грустно, но она поняла, чтобы что-то решить, она должна встретиться с великим Гуго.
- Не пущу! – с придыханием сказала мать.
- Ни одного су ты от меня не получишь, - сухо сказал отец.
- Ты вернёшься, - с уверенной ухмылкой сказал Гаспар.
Девушка заложила в ломбарде Дюваля кулон с жемчугом, бабушкин подарок на шестнадцатилетие, и они отправилась на станцию. Она и её «Пруд с лилиями», завёрнутый в коричневую почтовую бумагу.



«Пруд с лилиями».

Сутулый в пенсне подвёл Элизабет к высокой двери.
- Что ж, протеже папаши Жардана – это лучшая рекомендация. Но готовы ли Вы встретиться с месье Гуго?
- Ради этого я здесь.
- Понимаю, - пенсне оглядело пакет в руках девушки: - Это, надо полагать, и есть Ваш «Пруд с лилиями»? Да, и месье Клод в своё время посетил этот дом. Однако, располагаете Вы суммой в пятьсот франков?
- Пятьсот франков?
- Именно таков символический взнос, необходимый для получения аудиенции у месье Гуго. Вас, судя по всему, не поставили в известность, именно это я делаю сейчас.
- Пятьсот франков… Да, но… Да, у меня есть пятьсот франков, - уверенно сказала Элизабет.
Пенсне повернуло ручку двери:
- Прошу, мадмуазель.
Элизабет вошла в просторный зал, где уже находились люди. Это, очевидно, и была та очередь, о которой ей говорили вначале. Мужчины и женщины разного возраста и сословий, каждый со своим полотном выстроились на красивом ковре перед огромным диваном. Элизабет сначала не поняла, что происходит, но по мере продвижения ей стало ясно. К лежащему на диване человеку в халате с красным лицом подходил впереди стоящий, клал на поднос деньги, затем снимал со своей картины обёртку и выставлял перед человеком. Тот смотрел на картину, брал одну из кисточек, стоящих тут же на полу, макал в одну из баночек с краской и наносил на картину мазок. Осчастливленный посетитель благодарил человека и стремительно удалялся из зала со своим произведением. Подходил следующий. Деньги на поднос. Мазок. Следующий. В одно мгновение Элизабет всё это действо показалось каким-то удивительным сном. Настолько всё выглядело нелепо. И этот мужчина на диване с синим носом и застрявшими крошками в усах, его стеклянный взгляд, его чавканье и недовольное ворчание. Подобострастные поклоны, возгласы восхищения, тех, в чьи картины он тыкал кистью, практически не глядя. Этот сюрреалистичный конвейер вскоре приблизил Элизабет к дивану, и она смогла рассмотреть того, кто на нём возлегал. Человек без лица, так бы она назвала этот персонаж. И если кто попросил бы её описать того, кого она видела, она пожала бы плечами и сказала: «Тапочки».
Пенсне, очутившись позади дивана, кивнуло на поднос и дало знак развернуть картину.
Элизабет, не отрывая взгляда от человека, положила всё, что у неё было на поднос:
- Вы? – дрожащим голосом с удивлением спросила она: - Вы великий Гуго?
- Мня-мня, - прочавкал человек и взялся за кисть, макнув её в зелёную краску, потянулся к «Пруду с лилиями», трясущемуся в руках Элизабет.
Элизабет одёрнула свою картину.
 - М-м-м. Чаю. Чаю! – капризно закричал Гуго.
Он опрокинулся на спину и скрестил пальцы на волосатой груди.
Элизабет выбежала из зала. Она долго плутала по тоннелям здания. Казавшаяся ранее прекрасной обстановка, теперь вызывала отвращение. Изображения на стенах не любили, а спаривались как животные; ангелочки на потолках гневно скалились, пуская ядовитые стрелы; паркет под ногами хрустел и трескался, словно раскалённая солнцем пустынная земля; статуэтки зло и похотливо пялились на неё.
Возникло бликующее во мраке пенсне, отворился выход. Яркий свет больно ударил прямо в лицо.
- Ах, - Элизабет бежала по ступенькам, через двор мимо ровно подстриженных кустов, через железные решётчатые ворота. Уже на тротуаре её окликнули:
- Мадмуазель, - пенсне медленно подошло, протянуло руку: - Возьмите Ваши деньги.
- Деньги? – не понимала Элизабет.
- Ведь великий Гуго не притронулся своей кистью к Вашей картине, - усмешка искривила лицо, бакенбарды неприятно поднялись: - Я полагаю, Вы узнали то, что хотели?
- Вполне.
- В таком случае, желаю Вам всего наилучшего, - пенсне зашло за ворота, затворило их за собой, обернулось: - И до скорых встреч, мадмуазель Элизабет.
Всё ещё потрясённая девушка шла по людной улице, свернула в сад, села на пустую скамейку.
«Непостижимо», думала она: «Что же должно было случиться, чтобы произошла подобная метаморфоза…». Тень заслонила свет, Элизабет подняла голову. Перед ней стоял Гаспар. В одной руке он сжимал шляпу, в другой дорожный сак. Они молча смотрели друг на друга.
- Еле нашёл тебя, - смущённо сказал Гаспар: - Вот, - протянул он саквояж: - Ты не взяла краски, и кисти… Я привёз.
Неожиданно Элизабет почувствовала наполнившую её радость. Гаспар вдруг стал для неё самым близким и дорогим на свете. Она бросилась к нему в объятия:
- Ах, Гаспар! Какой ты умница, что приехал!
- Да разве бы я позволил быть тебе совсем одной, да ещё в Париже…
- А знаешь, где я только что была? – весело спросила Элизабет, потом щёлкнула Гаспара по носу: - У великого Гуго! Ха-ха-ха-ха! У самого Гуго! Ты представляешь? Вот посмотри, - она показала ему «Пруд с лилиями»: - Он настолько был поражён, что даже хотел добавить последний недостающий штрих к моему шедевру, и знаешь что?
- Что? – опешил Гаспар.
- Я убежала!
- Элиз, поедем домой.
- Домой? Ну уж нет, хи-хи. Сейчас мы пойдём с тобой в самый лучший ресторан этого самого лучшего в мире города. Мы будем пить и есть, и танцевать. Ах, милый Гаспар, - Элизабет прижалась к нему: - Ты не представляешь, какие чувства я испытала сегодня. Мне так много хочется рассказать, но я не смогу. Это надо ощущать. А знаешь, я нарисую картину. Возьми меня под руку. Пошли. Я нарисую картину «Тапочки». Здорово, правда? Только представь: в центре великолепия такие старые засаленные рваные тапки, хи-хи. Ах!
- Что такое? – взволновался Гаспар, когда Элизабет внезапно остановилась.
- Только сейчас мне вдруг подумалось…. А откуда он знает моё имя?
- Кто?
Элизабет махнула рукой:
- А, не важно. Всё только начинается. Им уже никогда не затушить огонёк. Смотри какой чудный котик! Кись-кись-кись!
Но котик, которого все (почему-то) называли Жильбер, презрительно проигнорировал обращённый к нему зов и вальяжно проследовал в сторону булочной «Морис и Ко».
Молодые люди, обнявшись, шли навстречу будущему, а Гаспар мысленно подсчитывал, хватит ли ему пятнадцати франков и восьми су (ссуженных ему отцом Элизабет), чтобы расплатиться за обед.

               
                Посвящается товарищу Клоду Моне.

8 ноябрь 2018