Каждый, как Пушкин

Счастливые времена - учёба во втором классе! Второй – не первый, ты уже старожил, всё знаешь, а если и не всё, то достаточно для того, чтобы поставить какого-нибудь зарвавшегося первоклашку на его ничтожное место. Мы большие и умные.

Переполняясь гордостью от этих мыслей, я шла домой с очередным домашним заданием, аккуратно записанным в школьном дневнике. Надо было выучить наизусть одно из рекомендованных стихотворений Пушкина и выразить доступными второкласснику словами своё о нём мнение. Первое мне всегда давалось с трудом: не каждому отпущен этот талант заучивания наизусть. Я даже ни одного своего собственного стишка наизусть не знаю, поэтому дальше «Травка зеленеет, солнышко блестит» моё зазубривание классики до сих пор никуда существенно не продвинулось. Но двойки в дневнике мне тоже совсем не нравились, не столько по сути, сколько по чисто эстетическим ощущениям.

Что-то есть непропорциональное в этой цифре, которая оскорбила бы своим присутствием страницы самого важного доказательства моей принадлежности к элитной группе школьных старожилов-второклассников. Так что мне ничего не оставалось делать, как выбрать одно из предложенных стихотворений и, расхаживая взад-вперёд по коридору нашей коммунальной квартиры, декламировать с трудом застревающие в голове стихотворные формы, чтобы заслужить признание в виде приличной отметки в моём безукоризненно «бездвоечном» школьном дневнике. На этом пути требовалось преодолеть множество препятствий, таких, например, как череда соседок с кастрюлями всевозможного содержания, которые, не стесняясь в выражениях, высказывали своё отношение к моим литературным упражнениям.

Однако главное испытание ожидало меня уже после успешно вбитого в мою второклассную память стихотворения Пушкина, которое я выбрала не потому, что оно мне понравилось больше других, а по принципу «как можно короче». Надо же было ещё и своё собственное мнение выразить, а у меня его не было. Хуже того, я и не догадывалась, что у детей младшего школьного возраста под собственным мнением обычно понималось мнение автора нашего самого главного учебника – библии начальной школы под названием «Родная речь». Я понимала всё до боли буквально: моё мнение – значит моё и надо его найти. А где же мне его искать? Где же ещё, как не у мамы.

Но маме в то время было не до моих уроков, потому что у неё были свои. Мама училась в вечернем институте, и у неё, как она говорила, были «на носу» экзамены какой-то государственной важности, потому что они так и назывались «государственные экзамены». Собрав всё своё октябрятское* мужество, я решительно обратилась к маме с настоятельной просьбой срочно сообщить мне моё личное мнение о стихотворении гениального Александра Сергеевича Пушкина. Мама, торопливо раскладывая свои шпаргалки по специально нашитым во всех мыслимых и немыслимых местах карманам и одновременно поправляя макияж, успела только бросить на бегу пару фраз и была такова. Но то, что она мне сказала, навсегда врезалось в мою память, да и как можно такое забыть: «Пушкин был хорош для своего времени, но сейчас каждый так может писать. Вот твой папа – отличные стихи пишет. Ничуть не хуже Пушкина». С этими словами она умчалась по своим делам государственной важности, а я осталась переваривать новую информацию, которую необходимо было присовокупить к стихотворной декламации с таким трудом заученного коротенького стишка.

В тот вечер мама вернулась домой с «пятёркой», когда я уже спала - студенты отмечали свой последний экзамен где-то, куда второклашек и на порог не пускали. А на следующее утро я покорно побрела исполнять свой школьный долг. Всё шло по плану. Я без запинки продекламировала всё стихотворение, воодушевляясь тем, что учительница с удовлетворением похлопывала ладонью по столу в такт моего ритмичного попискивания. Но вот настал черёд озвучить одолженное у мамы моё собственное мнение. Что я и сделала.

Дальнейшее я предпочла бы опустить. Достаточно того, что в моём дневнике бесстыдно водворилась непропорционально сложенная, выведенная красными чернилами унизительная жирная «двойка». Ладно бы только это, так и дома весь остаток дня я простояла в углу за отсутствие понимания того, что не всё, что дома говорится, надо включать в свои школьные проекты.

Прошли годы, не стало папы, я разбирала его бумаги и, натолкнувшись на его стихи, не удержалась и напомнила маме об этом инциденте. Мама с удивлением посмотрела на меня и решительно отказалась от своих слов. Видимо, по прошествии многих лет папа ей уже не казался Пушкиным. А мне очень нравились папины стихи, и они чем-то по-прежнему напоминали мне пушкинские.

Позже я узнала, что сам Пушкин отлично понимал значение своего творчества для развития российской словесности. Он не сомневался, что со временем многие люди начнут писать в его стиле: одни - потому что захотят сознательно ему подражать, а другие – неосознанно, потому что его стиль станет им настолько близок, что будет восприниматься как свой. Когда-то во время посещения художественной выставки, где в числе других картин экспонировалась картина Карла Брюллова «Итальянское утро», Пушкин выразил следующую мысль:
 
«В Италии дошли до того, что копии с картин столь делают похожими, что, ставя одну оборот другой, не могут и лучшие знатоки отличить оригинала от копии. Да, это как стихи, под известный каданс можно их наделать тысячи, и все они будут хороши. Я ударил об наковальню русского языка, и вышел стих — и все начали писать хорошо».**

Выходит, зря я ту двойку получила и в углу стояла – не так уж моя мама была и не права. Папа писал замечательные стихи, но копировать всегда легче…

*В СССР октябрята - учащиеся 7—9 лет, объединявшиеся в группы при школьных пионерских дружинах.
**Андреев, А. С. Встреча с А. С. Пушкиным