На бескрайних просторах венгерского языка

Из сборника «Страна, которую мы забыли»

Глава 5. Как я учился в МГИМО (1969-1974)

5.10. На бескрайних просторах венгерского языка

     Когда разошелся слух о моем экзотическом венгерском языке, все знакомые посчитали своим долгом помочь мне. То есть стали предлагать варианты заработать на таком уникальном знании. Если учесть, что знания первоначально были не столько уникальными, сколько минимальными, особой радости мне такая забота не приносила. Однако, воспитание и нарождавшаяся профессиональная гордость не позволяли отвечать отказом.
     Принимая во внимание круг друзей моих родителей, начинать пришлось с писем, которые читатели направляли в редакции журналов. Тот, кто никогда не сталкивался с этим советским жанром, сохраняет способность удивляться уровню нынешнего интернет общения. Я же получил возможность познакомиться с откровениями не только граждан самой читающей страны в мире, но и с их коллегами по перу из братской Венгрии. В журнал «Советская женщина» обращались как экзальтированные дамы, так и весьма прагматичные старушки. Последние прямо просили денег, справедливо полагая, что стране с такими глянцевыми возможностями не составит большого труда поднять их жизненный уровень, если не на такую же недосягаемую высоту, то хотя бы на одну ступеньку повыше.
     Письма, которые поступали от венгерских подростков в журнал «Юный техник», переводить было не так противно, но гораздо сложнее. Это были описания изобретений юных вундеркиндов, претендовавших на всемирное признание. А технический перевод, это вам не восторженные всхлипы или жалобы на трудное материальное положение.
     Как обстояло дело с ответами, я не помню. Наверное, потому, что я их не переводил, заранее предупредив, что для меня это пока еще непосильная задача.
     От чего никак нельзя было бы отказаться, так это от командировки в Баку и Тбилиси в качестве сопровождающего и переводчика в одном лице. В данном случае речь шла не о деньгах, а о возможности бесплатно проехаться по знаменитым туристическим местам. Мой подопечный прибыл в редакцию «Советской женщины» по обмену. Это был не журналист, а «организатор производства», по-нынешнему – менеджер. Видимо, венгерские товарищи решили наградить заместителя директора типографии за производственные достижения. Кроме того, однажды он принимал в Будапеште делегацию с нашей стороны и теперь прибыл вроде как с ответным визитом.
     Когда дело дошло до покупки авиабилетов, я вспомнил, что сдал паспорт на продление. По достижении 20 лет полагалось вклеить в него новую фотографию. Кажется, процедура занимала около месяца, а до отъезда оставалось всего-ничего. Без паспорта ни в самолет, ни в гостиницу не сунешься, а мгновенно найти кого-то вместо меня было не так-то просто. Оценив серьезность ситуации, сотрудница редакции повела меня в кабинет главного. Милейшая Валентина Ивановна Федотова, для начала поохав на тему, какой же я стал взрослый, набрала номер телефона 58 отделения милиции, а, закончив разговор, сообщила, что завтра я могу получить готовый документ. Да, советская пресса была поистине всесильна!
     Итак, к концу третьего курса я получил возможность измерить уровень своих знаний в «обстановке, приближенной к боевой». Поэтому я ни в коей мере не мог воспринимать предстоящую миссию в качестве легкой прогулки.

     Вопреки опасениям основные заботы принесла ипостась сопровождающего, а не работа переводчиком. Все расходы по поездке оплачивались исключительно по безналичному расчету. В случае с авиабилетами и гостиничными номерами всё решала бухгалтерия. То, что было невозможно предусмотреть заранее, возложили на меня. Завтракать, обедать и ужинать следовало только в гостинице, подписывая счет за каждую трапезу. Как меня предупредили, установленного на еду лимита обычно бывало достаточно, но алкогольные напитки в рацион не входили.
     В Баку в полупустом зале интуристовской гостиницы меня ждало первое серьезное испытание. Задачу облегчало довольно скудное меню, но усложняла - скромная непритязательность венгра, который прервал мои безуспешные попытки перевести названия блюд. «Лишь бы не курица, - сказал он, - а остальное на ваше усмотрение». На самом деле важны не названия, а то, что за ними скрывается. Мои мучения прервала официантка, по профессиональному совету которой я заказал нам котлеты по-киевски.
     При первой же попытке отрезать кусочек от кулинарного шедевра из него предательски вырвалась упругая струя теплого масла. Мой галстук оказался безнадежно испорчен, но главные неприятности были еще впереди. Внутренности разрезанной котлеты недвусмысленно свидетельствовали о том, что она была приготовлена из куриного мяса. Сотрапезник отнесся к этой новости философски, но в качестве компенсации попросил заказать рюмку водки. На этот раз ко мне на помощь явилась директриса ресторана. Доброжелательная дама успокоила меня, объяснив, что вместо неразрешенного алкоголя, запишет в счет сигареты, на которые запрет не распространяется. Каковы, однако, глубины социалистической бухгалтерии!
     В городе нас сопровождали два мужичка, выделенные принимающей стороной. Один из них был журналистом из какой-то местной газеты, второй – из организации типа общества дружбы. С гостем до этого они никогда не встречались. Кроме экскурсии по городу, подъема на Девичью башню и других дежурных маршрутов, никаких официальных мероприятий запланировано не было. По крайней мере, я о них не помню.
     Зато мне отлично запомнился настоящий хорошо заваренный чай в уличном кафе. (Пока мой венгр отдыхал после обеда, я сделал самостоятельную вылазку в город). Это был первый и единственный раз в жизни, когда в общепите чай оказался не хуже домашнего. Его подавали в тонкостенных армудах – турецких стаканчиках, предназначенных именно для этого напитка. Много лет спустя, даже в Лондоне мне приходилось довольствоваться чаем исключительно «из пакетиков».
     В Тбилиси среди встречавших обнаружились люди, которые были мельком знакомы с полиграфическим работником, так как были у него в издательстве во время аналогичной поездки в Будапешт. Впрочем, в круговерти, организованной хозяевами, было трудно понять связь происходящего с визитом венгерского гостя. В череде застолий к нам каждый раз присоединялись новые люди, а те, с кем перед этим только что состоялось знакомство, бесследно исчезали. Присутствие иностранца никого не смущало. Время от времени отдавая ему должное в очередном тосте, все возвращались к дружеской беседе между собой. Естественно, на грузинском языке. Тем самым меня стремились избавить от необходимости что-либо переводить. Лейтмотивом звучали слова: «А ты кушай, кушай! Ты такой худой!»
     Конечной точкой круиза по достопримечательным застольям стала гора Мтацминда, на которую нас поднял знаменитый фуникулёр. Оказавшись в ресторане с видом на ночной Тбилиси, венгр попытался было воспротивиться традициям кавказского гостеприимства. Без всякого перевода было понятно, что он просит пощады. Но хозяева были неумолимы. На столе возникла чаша с нарезанными фруктами. На горизонте замаячили бутылки с шампанским. Загнанный в угол иностранец неожиданно проявил завидную твердость и решительно заявил, что больше ничего пить не будет.
- Зачем пить? Звук люблю! – объяснил один из новых знакомых, и по его команде официанты, громко хлопнув пробками, начали деловито наливать шипучий напиток в крюшонницу.

     После годичной стажировки в Будапеште я почувствовал себя корифеем. Однако поездка в Ригу и Юрмалу существенно подорвала мою самоуверенность. Здесь был организован первый молодежный советско-венгерской лагерь дружбы.
     Поработать переводчиком меня пригласил Михаил Владимир. Он был из западноукраинских венгров и активно использовал свое двуязычее в карьерных целях, поскольку служил в КМО («Комитет молодежных организаций СССР» функционировал под присмотром гораздо более серьезного комитета и крепил дружбу с представителями прогрессивной молодежи зарубежных стран). Вместе с ЦК ВЛКСМ эта контора размещалась в бывшем здании «Птицеводсоюза» (Центрального яично-птичного союза сельскохозяйственной кооперации). В 1930-е годы здесь также располагались другие учреждения, в том числе «Союзкрупа», «Свиноводсоюз», «Инкубаторптицецентр», «Станкотрест», «Мосхимэнергострой» и «Льноцентр». За многочисленные вывески на фасаде здание на Маросейке получило кличку «Дом трестов». Сегодня здесь находится Российский союз молодежи (по-прежнему или вновь?!). А вот старшие товарищи из ЦК КПСС, которые прежде располагались, практически напротив, на Старой площади, уступили место администрации президента.
     Вернемся, однако, к венгерскому языку. Каким образом Миша Владимир узнал о моём существовании, мне доподлинно неизвестно. Но с какого-то времени он начал подкидывать мне переводы заметок и статей о деятельности венгерского комсомола. «КИС» (Коммунистический молодежный союз), будучи младшим братом, еще не дорос до степени заорганизованности комсомола. Поэтому некоторые наши функционеры надеялись почерпнуть из венгерского опыта что-нибудь свеженькое, чтобы оживить работу с молодежью. Тексты, действительно, были не такими унылыми, как наши комсомольские собрания. Но терминология была знакома, так что переводить их было не сложно. Из-за этого мой работодатель получил несколько превратное впечатление о моих возможностях как переводчика. В результате, бросив меня в Юрмале на синхронный перевод, он был крайне разочарован. Однако Миша не сдавался и в следующий раз отправил меня в Сибирь.

     Группа журналистов из социалистических стран приехала знакомиться с достижениями СССР, чтобы красочно рассказать о них на страницах своих молодежных изданий. Венгрию представлял давно вышедший из комсомольского возраста сотрудник еженедельника «Magyar ifj;s;g» («Венгерская молодежь», аналог нашей «Комсомольской правды»). Поскольку в самом разгаре был мировой нефтяной кризис, больше всего журналистов интересовал Самотлор. Поэтому наш маршрут пролегал через Тобольск и Сургут.
     В Тобольске журналистов повели в краеведческий музей, поскольку это была главная достопримечательность города. Никаких упоминаний царской семьи ни разу не прозвучало. Тогда это было не модно. В Уренгое опекать нас было поручено инструктору местного райкома комсомола. Как его учили (смотри «Сандро из Чегема»), он попытался погасить излишнюю любознательность иностранных гостей водкой. Но народ подобрался несознательный, журналисты всерьез приехали работать. Вскоре они начали относиться к комсомольскому работнику с плохо скрываемой неприязнью. Мне было жаль молодого парня, который никак не мог запомнить непривычные имена гостей. Было малоприятно наблюдать, как он каждый раз украдкой заглядывает в шпаргалку, прежде чем обратиться к тому или иному гостю. А тот еще упрямо не реагирует, так как навязчивый сопровождающий перепутал его с кем-то другим.
     Мой венгр при первом удобном случае связался со своей редакцией, чтобы они анонсировали его репортаж под звучным заголовком «Над нефтяными полями Сибири». Действительно, в план поездки входил полет на вертолете. Но когда журналист увидел из иллюминатора нефтяную вышку и прицелился, чтобы сделать столь необходимую фотографию, бдительный сопровождающий бросился грудью на амбразуру. Делать снимки с вертолета было строжайшим образом запрещено. Венгр на удивление легко смирился, и конфликт не перерос в международный скандал. Причина его уступчивости стала понятна, когда он тихонько похвастался мне, что всё-таки успел разок щёлкнуть затвором. И правда, вернувшись в Москву, я мог обнаружить то самое фото на обложке «Magyar ifj;s;g».
     В конце концов, журналисты смогли с лихвой компенсировать все невзгоды путешествия. Когда вертолет приземлился недалеко от одной из нефтяных вышек, туда как раз приехала на оленьей упряжке семья хантов. Большей удачи трудно было ожидать. Теперь уже все без исключения схватились за фотоаппараты. Особенно радовался корреспондент из Венгрии. Учитывая тот факт, что за Уралом ханты – ближайшие родственники венгров, этот эпизод, конечно же, занял в его репортаже не последнее место.

На фото: автор среди венгерских участников лагеря дружбы в Юрмале.

Москва, октябрь 2018