Наедине с каждым. Дневник Тургенева

 

Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) как прозаик и драматург известен настолько, что в представлении не нуждается, что же касается личности писателя, автобиографической стороны его творчества, то здесь еще многое остается в тени. Хотя, казалось бы,  доступных сведений предостаточно. Полное собрание сочинений и писем И.С. Тургенева  в 30 томах включает 12 томов произведений и 18 томов писем. А в письмах иногда проскальзывает нечто совершенно неожиданное, даже помимо воли автора. В этом отношении и письма  писателя, и письма людей его круга – бесценный клад, таящий подробности, нюансы, оттенки смыслов, детали.

Тургеневеды старательно переписывают друг у друга сказанную им когда-то фразу – “Вся моя биография в моих сочинениях” – и склонны усматривать параллели и связи между фактами жизни автора и его героев даже там, где их нет. Но, видимо, художественные произведения вместили все-таки не всю биографию, или их форма не позволила выразить во всей полноте внутреннее состояние писателя со всеми его исканиями, сомнениями и противоречиями.

Так или иначе, но в начале 50-х годов И.С. Тургенев (по собственному его признанию, сделанному в “Мемориале”) принимается вести дневник. О содержании дневниковых записей можно только догадываться, ибо они были автором уничтожены. Но восстановить картину жизни, душевное состояние, переживаемое писателем,  можно достаточно достоверно, опираясь на документы вполне надежные.

Конец сороковых годов принес Тургеневу много испытаний, отношения с близкими складывались напряженные, финансовое положение было незавидным. Он производил на людей, встречавшихся с ним, впечатление человека неуравновешенного, склонного к крайностям. “Странный человек Тургенев! Часто, глядя на него, мне кажется, что я вхожу в нежилую комнату – сырость на стенах, и проникает эта сырость тебя насквозь: ни сесть, ни дотронуться ни до чего не хочется, хочется выйти поскорей на свет, на тепло. А человек он хороший!”, – писала Наталья Герцен в письме к Н. Тучковой.

Тоска по родине, страх перед холерой, уносившей тысячи жизней, собственная болезнь, затяжная, с рецидивами; лето 1949 г. в Куртавнеле в одиночестве, на положении гостя в отсутствие хозяев – все эти события и обстоятельства создавали  тяжелую атмосферу. Живя  в поместье супругов Виардо, Тургенев продолжает  работать над  повестью “Дневник лишнего человека”.  Произведение это, которое сам автор рекомендовал как хорошее, написанное с любовью, было, видимо, дорого ему именно тем, что он вложил в него много личного: мировосприятие опасно больного человека, тоска одинокого существования, воспоминания о неразделенном чувстве, ощущение своей ненужности, бесполезности. Читателю предлагается дневник Чулкатурина, который, в сущности, был очень близок к  биографии самого автора, оказавшегося “лишним человеком” везде – в России, в Европе, в семействе Виардо. “Он был несчастным человеком в собственных глазах, – писал близкий друг его П.В. Анненков, – сочувствие и преданность людей были ему необходимы, как воздух, для существования”.

Начало 50-х годов, мало изменило положение И.С. Тургенева.  Приезд в Россию, ссоры с матерью, обретение дочери Полины, хлопоты о ней, отправка за границу – одно наслаивалось на другое, отнимало силы, душевные и физические. Печальное событие, последовавшее вскоре, – смерть матери, Варвары Петровны, – сделало его материальное положение независимым, он стал жить на широкую ногу; круг знакомых, и без того большой, стал еще обширнее. Но душевное равновесие не наступало.
 
Этот период жизни писателя лучше всего представлен в письмах к Полине Виардо, единственному тогда источнику радости, которой он писал: “Вы – все, что есть самого лучшего, благородного и симпатичного на свете”. В этих письмах  Тургенев обыкновенно был откровенен: делился мыслями о том, что его волновало. Наверно, нелегко ему было писать о собственной матери такие слова: “Моя мать в  последние минуты не думала ни о чем, как (стыдно сказать) о разорении меня и брата. В последнем письме, написанном своему управляющему, она давала ему ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если это было нужно”.

Но той же Варварой Петровной, уже ушедшей из жизни, он бывал удивлен и восхищен. “С прошлого вторника у меня было много разных впечатлений. Самое сильное из них было вызвано чтением дневника моей матери… Какая женщина, друг мой, какая женщина! Всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Да простит ей Бог все! Но какая жизнь!.. Право, я совершенно потрясен”. Не этот ли материнский дневник навел его на мысль писать свой? К такому предположению склонялся и первый публикатор дневника И.С. Зильберштейн, убедительно доказавший существование дневниковых записей Тургенева, охватывающих большой период  жизни.

Более тридцати лет прошло с того дня, когда Иван Тургенев сделал первые записи. В начале 80-х годов он, уже безнадежно больной, вновь обращается к этому проверенному средству утешения и поддержания духа. (Тут напрашивается прямая аналогия с уже упомянутой повестью “Дневник лишнего человека”, как бы предвосхитившей дневниковые записи конца 1882 – начала 1883 г. Теперь писатель оказался именно в том положении, в каком был его герой, от лица которого ведется повествование).

Дневник И.С. Тургенева (точнее фрагмент дневниковых записей ноябрь 1882 – январь 1883) принято считать “настоящим”, т.е. не предназначавшимся для чтения и публикации. То обстоятельство, что мы его читаем, в какой-то мере противоречит воле автора. Тем не менее, с 1964 года, спустя 80 лет после смерти писателя, этот интересный документ стал доступен читателям, и теперь уже традиционно включается в собрания сочинений наряду с другими автобиографическими материалами.

В ноябре 1882 г., по возвращении из Буживаля в Париж, Тургенев начинает новую тетрадь дневника. Видимо, потребность отдать себе  отчет в происходящем, тревожное состояние, одиночество подталкивают писателя к этому. “ Итак, несмотря на предчувствие, я начинаю новую книжку… Здоровье мое в том же statu quo, даже похужело в теченье нескольких дней; теперь опять то же – ни стоять, ни ходить, и т.д.”. Собственная болезнь, которая серьезно беспокоит, страх перед предстоящей операцией, дурные предчувствия  определяют атмосферу тех дней. Запись 12 января 1883/31 декабря 1882: “ Послезавтра, в воскресенье, в 11 часов мне вырезывают мой невром. Операция будет мучительная – так как, по решению Бруарделя, меня хлороформировать нельзя. После мне придется пролежать неподвижно десять дней. Если сделается рожа – я, вероятно, умру”.

Дневник насквозь пропитан мрачными мыслями и предчувствиями. Сознание автора, а затем и его перо, постоянно фиксируют печальные события. Один из другим уходят из жизни близкие люди,  хорошие знакомые; а те, кто остались в живых, безнадежно больны и обречены. Даже запись, имеющая подзаголовок “Литература”, в которой говорится об успехе “Стихотворений в прозе”, их предстоящей публикации в парижском журнале под заглавием “После смерти”, заканчивается  ассоциацией с собственным состоянием:  “Кто знает – я, может быть, пишу это за несколько дней до смерти. Мысль невеселая. Ничтожество меня страшит – да и жить еще хочется”.

Через две недели после операции, когда непосредственная опасность миновала, Тургенев вспоминает: “Было очень больно; но я, воспользовавшись советом Канта, старался давать себе отчет в моих ощущениях – и, к собственному изумлению, даже не пикнул и не шевельнулся … Потом меня уложили – и так я пролежал 14 дней… Зато старая моя болезнь – боль в груди и пр. – меня лихо помучила, так как лежание на спине причиняло мне особенные страдания. Пришлось прибегнуть к морфину. Болезнь эта продолжает потешаться надо мною…”

Другие записи этого периода – это краткие сообщения в сжатой “телеграфной” манере о встречах, визитах, чтениях, переводах и публикациях собственных произведений; одно упоминание о долгах дочери, несколько слов о Виардо. И горькая ирония: “Я, как следует полумертвому, давал;…; хорошие и дельные советы”. В эти тяжелые дни писателя не покидали мысли о родине. “У нас в России все мрачней и мрачней… упадок торговли (особенно хлебной), упадок финансов, студенческие беспорядки…”Последняя запись 29/17 января 1883 года: “Никогда мне не было так худо”. Два месяца жизни уместились на шести страницах печатного текста…

Сохранившийся фрагмент тургеневского дневника дает нам возможность как бы услышать живой голос писателя. Хотя надо отметить, что эти записи мало отличаются по содержанию от писем того периода и автобиографических заметок. В письмах (Ж. Полонской, П. Анненкову, Л. Пичу и др.) содержится значительно больше подробностей, чем в дневниковых записях. Из воспоминаний современников можно заключить, что Тургенев доверительно делился с ними своими трудностями, рассказывал о своем отчаянном положении, о результатах (точнее – безрезультатности) проводимого лечения. “Ясная безутешность” – вот больше, чем когда бы то ни было, мой девиз”, – писал Тургенев Л. Пичу. Он не считал нужным скрывать своего состояния, обсуждал его, анализировал, входя во все детали. В письмах можно найти фразы, дословно повторяющие дневниковые записи.
 
То обстоятельство, что не была уничтожена именно эта тетрадь дневника, подкрепляет предположение о том, что она не содержала никаких сведений, которые бы сам Тургенев не сообщал своим корреспондентам. Что же касается его нежелания публиковать дневник, то оно, возможно, вызвано не тем, что дневник содержит что-то тайное или важное, а наоборот – он ничего этого не содержит и, следовательно, не представляет интереса. А позволить себе быть неинтересным в глазах читающей публики знаменитый писатель не мог.

Публикация дневниковых записей в данном случае не противоречит этическим соображениям; ценность  же её обусловлена еще и тем, что это последний дневник, написанный рукой И.С. Тургенева. Чтение его расширяет представления о личности автора, его дружеских и творческих контактах, которые, при всей их значимости, видимо, не могли полностью удовлетворить потребность в человеческой близости, которая необходима известным писателям в той же мере, что и самым обыкновенным людям.