Глава XI До моря-окияна

Целый день бежал кораблик по течению Северной Двины, и только к вечеру показалось Белое море. Кощей Бессмертный стоял у штурвала и подруливал судном, Соловей-разбойник дремал, угнездившись в смотровой корзине, а Баба-яга стряпала на камбузе. Каждый был занят своим делом, когда Змей Горыныч разглядел в подзорную трубу небесно-васильковый горизонт.

– Море! Море! – закричала сначала одна голова, потом другая.

Его лапы выхватывали подзорную трубу друг у друга и подставляли её то к левому глазу правой головы, то к правому левой. А третья приставила свой хвост, словно козырёк, и спокойно любовалась тем, как вдалеке синеет небосклон.

– Раздольем пахнет, – втягивая солоноватый воздух, прокряхтел Кощей.

– Вот и дошли до море-окияна, – выдохнула Баба-яга. Поправила, подвязала покрепче платочек на голове, села на сундук и добавила. – Теперь уж до счастья маленько осталось…

Соловей-разбойник расставил руки и представил, что летит. Ветер щекотал ему лицо, развивал длинные усы и холодил босые ноги. Над головой у него было бескрайнее небо, а за бортом зелёно-голубое море. Навстречу проносились ослепительно белые облака, они отражались на водной глади, и от этого казалось, что корабль парит где-то между стихиями.

Когда «Килька» покинула устье Двины и вышла в открытое море, на тёмно-синем небе выглянула первая любопытная звёздочка. А после позднего ужина команда снова высыпала на палубу, но теперь они смотрели не за горизонт, а вокруг. Куда ни взгляни, всюду было усеяно серебром. Все держались за фальшборт, и то задирали головы вверх, то смотрели на отражение звёзд в море, и дружно ахали – ни в тайге у Кощея, ни в степи у Соловья-разбойника таких ночей не было. Ни Змей Горыныч, ни Баба-яга тоже подобного не видели, чтобы – небо и сверху, и снизу…и звёзды… звёзды… звёзды… Как будто корабль и не в море вовсе, а во вселенной завис.

На следующий день погода круто изменилась. Уже с утра подул сердитый северный ветер, море забеспокоилось и стало ударяться о борт коча. К слову, на Севере всё время что-то растёт: зимой – это сугробы, весной – сосульки, летом – одуванчики, а в море – непременно волны. Поэтому к обеду поморский коч уже не раскачивался, а подпрыгивал и заныривал в тёмно-зелёную бездну. Огромные солёные волны окатывали палубу, трепали снасти, заглядывали в трюм корабля и шипели… шипели… шипели…

Соловей-разбойник привязал себя к корзине, вставил пальцы  в рот и раздувая щёки свистел, раззадоривая шальную бурю. Кощей Бессмертный мужественно стоял у штурвала и правил «Кильку» против волны. Баба-яга, привыкшая путешествовать в избушке на курьих ножках, спокойно дремала в капитанской каюте. И только Змей Горыныч уныл, обмяк и стал зеленее зелёного. Морская болезнь схватила его за три горла, и он сидел на палубе, ухватившись за мачту, и просил о пощаде.

Так страдал он полдня, и всё гуляло ходуном у него под ногами, болталось и раскачивалось из стороны в сторону перед глазами. Тошно было Горынычу до изнеможения – то одна голова кружилась, то другая. К полудню он уже не понимал, что именно движется перед ним – небо или море.

– Земля! Земля! – вдруг закричала сначала одна голова, потом другая, а лапы то хватались за мачту, то тянулись в сторону показавшегося на горизонте песчаного берега.