Блуд

Тропы виляют и прячутся за папоротниками, роняющими дождевые капли на голодную землю. Я, зависнув, жадно всматривался, как по одной, скатываясь по листку, они падают на почву и исчезают проглоченные.

Блуждаю по лесу, потеряв счёт времени. Ярко светила нарастающая луна, придавая всему вокруг мрачные оттенки. К своему всё нарастающему ужасу понимал, что это не воображение играет в странные игры – моё тело сознательно блуждает между сырыми стволами, разуверяясь найти тропу.

Память утекала почти осязаемо: я уже не помнил, как попал в это могильно-тихое место, что было, например, вчера, позавчера… Моё имя? Возраст? Прочь! Прочь! Всё утекало в голодную землю, тихо шуршащую под босыми ногами…

Брёл, просто боясь останавливаться где-то на долго. Не было во всём теле усталости – может, попал на персональный круг ада? Убираю руками сухую ветку – она громко трескается пополам и падает за мной в траву.

- Ха! – Тихо усмехается кто-то за моей спиной. Я оглядываюсь, но не от страха, а по привычке – голос сопровождает меня весь поход. Никого нет, я один в этом лесу. Я и этот голос.

Может, мне нужно что-то найти? Об этом я ещё не думал. Наклоняюсь к ближайшему кусту и задираю листья – ни мошки, ни червяка. Чувствую, как подул прохладный ветерок, а вокруг не шелохнулась ни одна травинка. Осматриваю стволы тополей, ведя пальцами по шероховатой коре. Безуспешно шарю в листве и траве.

- Ха-ха!

Проклятье!
Что-то подгоняет меня идти вглубь и, игнорируя невидимого спутника, я бросаюсь дальше в лес, хотя понятия «дальше», «раньше», «позже» уже не имею никакого значения. Луна застыла статичным прожектором. А, может, я просто должен сесть под ближайшим деревом и смиренно принять свою участь? Зачем я всё время заставляю себя куда-то идти…

В голове вспыхивают картинки моей жизни: масленица, когда я был ещё совсем маленьким – люди, одетые в чёрное, несут бабушку в длинном дубовом ящике. Мне сказали, что она крепко заснула, но проверить я этого не мог – её лицо почему-то скрывала плотная ткань. Позже рассказали, что на бабушку напала собачья свора.

Тёплое майское утро – в моей деревне пропал очередной ребёнок, второй за месяц, шестой за полгода. Горюющие семьи отказываются признавать малышей умершими. Я собираюсь идти в школу и получаю в подарок портфель своего друга – нахмурившийся сосед сказал: «Тебе нужнее».

На зимние каникулы, после сдачи экзаменов, я, первокурсник, возвращаюсь в родные края, в очередное деревенское горе: родители разбились на машине, влетев по оледенелой дороге в дерево.
Не так давно на закате похоронил собачонку: дворняга, получавшая с моих рук косточки, сбита машиной. Не успел забрать к её домой. С неделю наблюдал, как меняются на асфальте оттенки высохшей крови.

Отнекивался. Помню, как окружил себя безупречной репутацией, зарыв все эти истории. Совпадения. Пазлы картины жизни. И что? У меня всё хорошо, но… Не смерть ли дышит мне сейчас в спину?

- Чего ты хочешь? – Спрашиваю я ночь, крутясь на месте. – Бери меня или отпусти.

В ногу впивается какой-то заострённый камешек. Наклоняюсь вытащить его и, услышав шелест за спиной, мельком смотрю между ног.
Внизу небо расстилается бескрайним тёмным морем. Сверху, посеребрённый, стоит бесконечный лес. В двух шагах от меня, глядя сверху вниз, стоит человек. Всматриваюсь в него секунду, две, удивляясь, где раньше его видел, а потом холодею от понимания.

Он – это я.

Выпрямившись до хруста в спине, бросаюсь в лес, сшибая ветви и перепрыгивая поваленные гнилые стволы. Я бегу так, что только хлещут тонкие сучки по лицу. Чувствую, как исполосаны ранами мои ступни, как земля смешивается с моей кровью везде, где я ставлю ноги. Шумлю на весь мёртвый лес, поднимая в воздух споры мха и грибов. Бегу в несуществующее укрытие.

Запутавшись в шиповнике, падаю на трухлявый пень. Быстро поднимаю глаза, засыпанные трухой и пылью: никого. Промачивая рукавом рубашки лицо, отползаю к ближайшему дереву, вжимаясь лопатками в ствол, и осматриваю исцарапанные конечности. Вокруг тихо. И никого.
Был маленьким – боялся. До зубодроби, стоял ночью посреди комнаты, вглядываясь в чёрные углы: там, куда не проникал свет от громничных свечей. Странные тени иногда хихикали оттуда, тыкая в меня пальцем. Шёл им навстречу, вступал в угол – те врассыпную, не оставляя следов, только мурашки на коже.

Потом не боялся ничего: везде вызывался и лез первым, с упоением преодолевая скользкое чувство. Прыгал с парашютом, с дамбы, ходил в аварийные здания. Как-то раз выгуливал на ладони Бананового паука. Друзья всё шутили, что мне осталось только жениться.

Может, рискнуть и попробовать ещё раз? Я поднялся, согнулся и посмотрел на перевёрнутый лес: тот я, другой, будто мертвец, следил за мной. Синие губы будто приварены друг к другу, а одежда изодрана и испачкана. Он кашлянул, заставив меня вздрогнуть, и изо рта у него вывалил густой со спорами дым. Смотрит на меня впалыми глазами, не видя. Внезапно разворачивается и куда-то идёт.

Секунду думаю, потом, не выпрямляясь, иду за ним. К голове приливает кровь. Смотрю на его руки: вдоль ребра правой ладони, точь-в-точь как у меня, тянется имя «Юлия». Кроме взгляда и полуулыбки ничего от неё больше не помню.

Перед нами расступаются деревья и кусты. Тот я идёт уверенно и не слишком быстро. Голова гудит.

- Зачем я здесь?
Нет ответа.
- Кто ты мне?
Тишина.
- Я сюда из-за Пахи попал?

Он остановился. Я тоже. Повернулся через левое, всем телом, и уставился на меня с тем же по-мертвецки равнодушным лицом, только злобная тень скользнула. Поднял правую руку и ткнул в меня указательным пальцем. Опустил и пошёл дальше.

До шестнадцати-восемнадцати лет боялся смерти, потом – решил бросить ей вызов. Вот он я, поймай меня! Давай, старуха ты костлявая, схвати меня за руку, за легкие, за горло, вырви из этого мира, как сорняк, тебе ж это как плюнуть! Водишь меня за нос, смотришь с раздражением, как я наступаю тебе на ноги, и не шелохнёшься. Что за принципы, дура ты бессмертная?!

Задумавшись, не заметил перекинутую через тропу ветку и, наступив, взвыл от боли и рухнул на пятую точку. Подтянул к себе ушибленную ступню, оценивая рану.

И вдруг шум. Нарастающий такой, будто это… Машина. Точно, машина издалека едет, как по трассе!

Вскочил, побежал на звук и чуть не кубарем выкатился прямо на проезжую часть. На меня ехал зелёный ВАЗик, ослепляя фарами. Затормозил в паре метров, с переднего сиденья вылезла дородная тётка.

- Ох Боже ж ты мой, парень, ты как тут? Откуда? Вася, помоги-ка мне, совсем мальчик не в себе что-то.

С водительского вылез дедок, гладковыбритый, подтянутый, в старых очках на сморщенном длинном носу. Подхватили меня под руки и уложили на заднее сиденье, спустив вниз корзины с овощами. Дачники, видать.

- Парниша? А, парниша? Слышишь меня? Ты откуда тут? – Дёргала меня за руку с переднего сиденья тётка. – Ох, Вась, давай-ка в больницу его забросим.
- Я тут в лесу… Заблудился.

Хрипел как покойник. Вспомнил, как ехал из бани с другими мужиками, затем потянуло меня в лес: бросил машину у обочины, поплёлся, а потом…

- Здесь-то? – Усмехнулся дедок, нажимая на газ и выворачивая баранку. – Не мудрено, что заблудился. Тут же блуд ходит, тропы путает. Кто бывал, говорят, ходит за тобой, потешается, пока на землю без сил не рухнешь. И то – не всех отпускает.

Тётка хлопнула его по руке с бормотанием «Не пугай мальчишку, и так вон еле живой, накуренный, видимо».

Они говорили со мной, боясь, что я снова потеряю сознание. Рассказывал, как меня зовут, откуда, что да как, лежал и смотрел в окно: как проносится мимо лес, седеет утро, носятся в небе какие-то птицы. А между облаками снова и снова мелькал взгляд моего близнеца-покойника. И то ли Она проучила, то ли подкинула своему пасынку на забаву – теперь уже и не узнать мне, разве что при личной встрече.