Антуан де Сент

Какой же он был красивый! Впрочем, почему был. Он есть, Антоха. Хорошего роста, с крепкой задницей, мощными ногами, широкими лопатками, долгими, будто коромысла, ключицами.
Вот он стоит на кухне в трусах и что-то быстро делает на столе своими крупными крестьянистыми руками, режет, окунает куски в кастрюлю, убавляет огонь, чего-то солит, что-то пробует, спина его играет мышцами, гнется слегка, природной, неделаной грацией, движение рук идет волной от лопаток, от позвоночника; Антохино тело, содружество тугих шарниров под гладкой кожей, танцует и ждет - дотронься, обними, поцелуй. Антоха оглядывается, видит, что я им любуюсь, светится глазами, кокетничает,
-нуу,  Виитька, хватит на меня уже дрочить!
И лицо у него модельное, вот же повезло с генами.
-Да я не дрочу, смотрю просто, смотреть ведь можно?
-Ой, все.
Антоха повар по профессии. Готовит вкусно, но, да, простоват. Школу Злословия не смотрел, лекции Екатерины Шульман выдерживает минут десять, пойти на Дмитрия Быкова я его и уговаривать не стал.

-Надоест он тебе, Витька, максимум через полгода, напророчила подруга Нинка, моя самая верная бойфрендка. Она их всех знает. Если кто-то у меня задерживается больше, чем на две недели, обязательно веду к ней. Не то, чтоб на экзамен, хотя, что-то такое есть. Они с ней раскрываются, расслабляются, говорят то, что со мной не говорят. Один нажрался, как скотина, другой, как только я отошел, начал Нинке про меня гадости говорить, третий амфетамины предлагать. Нинка у меня подсадная уточка.
У Антохи хватило ума держаться при ней корректно.

-Ну и что, что простават? Образуем. Зато ж красивый какой! Такого не брошу. Да мало ли великих людей из деревни родом были. Есенин вот, Горький, да и Чехов тоже совсем не из профессорской семьи произошел.
-Ну, Чехов-то медицинский окончил. Ведь не повар. Есенин так и остался талантливым самородком. А Горький, он врядли битву экстрасенсов смотрел бы каждый вечер, что Антоха твой смотрит. Или вот, передачу эту, как ее, кто быстрее похудеет.

Я  начал с вполне себе голливудского фильма "Полное затмение". Драма плюс немного истории, чуть-чуть географии, Франция, Бельгия, поэты, разное отношение к жизни, капля философии. Антоха уснул минут через сорок. За это я должен был вытерпеть "Пиратов Карибского моря". Ладно. Висконти я ему, конечно, не предлагал, пошел с Франсуа Озона, все же режиссерское кино. Озона он осилил, реагировал непосредственно, одних героев ненавидел, другим сочувствовал, совсем как ребенок. А ведь двадцать два года. Да, не родился он интеллектуалом, не всем же. Иногда я смотрел вместе с ним отечественные сериалы с тупыми диалогами, объяснял ему, почему они тупые, в чем искусственность и предсказуемость.
-Ой всё.

Антоха прощал мне мою занудность. Видимо, ему было, за что. Меня, вообще, любили иногда. Не то, чтобы повально, но постоянно находился кто-то, кому было со мной хорошо.
Не знаю насчет Антохиной любви или нелюбви, а привязался он ко мне сильно. Спонсором я, в общем, не был. Понятно, что в ресторанах платил я, в отпуске - тоже, но, в противном случае мы должны были бы ездить в разные отпуска и ходить в разные рестораны. Подарками я его не осыпал, на шоппинг в Милан не возил. Так, средний уровень. Один раз я расщедрился и слетал его в Рио. Там он увидел, что есть парни покрасивее, чем он, и их много. На деньги, что мы там оставили, можно было купить небольшой автомобиль.
Антоха детдомовец, в конце концов, почему не побаловать мальчишку, которого не побаловала жизнь. И потом, даже простой сельский парень, побывав, ну не в Лувре, какой с него Лувр, а хоть на Триумфальной арке, на Эйфелевой башне, на Канале Грандо и Понто Веккьо, научившись худо бедно отделять фасады барокко от модерна, сможет уже поддержать разговор более или менее образованных моих друзей. Мне это было важно.
Кроме того, я понимал, что нам с ним нужны общие воспоминания, иначе ничего, кроме секса, не будет нас связывать, а секса мало, ведь я собирался любить Антоху долго, лет пять. Или десять.

Мои образованные друзья и подруги не спрашивали Антоху о детстве и родных. Они, вообще, были с ним чрезвычайно тактичны, старались говорить простым языком, не упоминая всуе Дерриду или Лакана.
Мишка Натановский, старший научный сотрудник крупного музея, учил Антоху на нашей кухне литературной жизни.
-Хороший рассказ, Бабеля, допустим, или Кафки, сравним по ощущениям с удачным половым актом. А иной роман, Антоша - Каренина какая-нибудь или Фиеста - с петтингом ни о чем длинной с неделю.
Когда мы зашли к Мишке в гости, тот  снял с полки толстую энциклопедию архитектуры и стал нежно объяснять Антохе подробности.
-И чего вы мне тут рассказываете про югендстильные фасады, вы же меня просто хотите.
Мишка Натановский краснел и тушевался. Антоха самодовольно и, даже, злобно выпивал свой коньяк и затягивался сигареткой.

-Вить, вот тебе стоит только в туалет выйти, они меня тут же лапать пытаются. Зачем тебе такие друзья? -повторял он мне в машине на пути домой.
-Они не понимают, что ты у меня не временно, как остальные, а надолго. Потом поймут, привыкнут и перестанут к тебе лезть.
-Добрый ты, Витя.
-Если кто-то из них тебе нравится, ну, больше, чем я, я тебя ни в чем не ограничиваю, да и как я могу, я тебя на семнадцать лет старше, какое я имею право тебе хоть что-то запрещать. Посмотри на меня и потом на себя в зеркало. Спасибо, что живешь со мной, иди, поцелую.
-Х**ню какую-то городишь. Хватит придуриваться, будто я не вижу, как на тебя мальчики в клубе пялятся. Особенно этот, белобрысый, из твоей прошлой жизни. Ты тут каждого второго до меня перетрахал. У белобрысого вон сиськи какие, а у меня не накачиваются никак.
-Да пойдут у тебя сиськи, дело наживное. Ты красивее его в три раза, и правильнее сложен. Ты что?
-Ой, все.
Эта неуверенность в себе шла у Антохи, понятное дело, из детдома, от недолюбленности и недохваленности в раннем детстве. Он не сразу рассказал мне правду о себе, сначала долго придумывал мифических родителей, бабушек, дедушек и дом-полную-чашу.

-Мать, ну, как, пока ее муж не бросил - нет, не мой отец, так, мужик какой-то - она нас нормально еще воспитывала. Потом пьянки начались, мужики разные, а потом она подсела на чёрный, и, тогда все совсем по п***е пошло. Не кормила нас, все из квартиры продала, а потом и саму квартиру. Лишили ее родительских. Бабка у нас с инсультом лежала, забрать некому, короче, отправили в детдом. Детдом был государственный, плохой. Мухи в манной каше, добавки не давали. Мы, знаешь, стояли часто у ворот и руки между прутьев совали, просили конфетку. Или колбаски кусочек.
Меня в пять лет один из больших заставлял **й ему сосать. В жопу хоть не трахнул, и то ок. Воспиталки суки били. Особенно сильно избили после того, как я сбежал. Ну, это я уже постарше был, лет в восемь. Пошел короче маму искать. Спасти ее хотел, вызволить, а то ведь делась куда-то. Километров восемь, может, прошел. Догнали.
-Господи. Неужели вот так беспросветно все?
-Ну, был один препод хороший, добрый такой. Возился с нами. Но педофил. Он нас не насиловал никого, нет, но любил, короче, к себе прижать, знаешь, помацать, общупать везде, и прямо трясло его при этом.
-Хоть какое-то внимание...
-Типа да. Еще одна училка в интернате добрая была. Меня потом в интернат перевели. То есть, сначала-то привезли в приют, туда всех детей отправляют, кому негде жить. Потом нашли детдом. А потом интернат. В интернате все дети вместе, даже у кого родители на неделю уехали, ну, не только сироты. И, короче, меня взяла мама, у нее был домашний типа детский дом, человек восемь детей.
-В смысле? Как мама? Ее ж лишили?
-Не, это я ее мамой тоже называю. Екатерина Максимовна. И папа, ну, муж ее. Папа добрый, учил нас всему, дрова пилить, на рыбалку брал. Мама тоже много возилась, уроки делать помогала, в кружки записала, рассказывала все, по хозяйству. У нас дом был.
-Восемь спиногрызов. Ужас. Это ж готовить на всех надо.
-Ну, старшие дети готовили, в основном. У мамы всегда был отдельный холодильник, она наше не ела. У нее диета, поджелудочная. И, вообще-то, она сама по дому ничего не делала, только распоряжалась, все делали мы и папа.
-Но уроки-то помогала?
-Уроки да. Она лежала обычно, и все к ней по очереди подходили. Строгая, за порядком следила. Позже девяти никого гулять не пускала. Сейчас у нее шестеро, восемь тяжело. Я у мамы дольше всех был. До двадцати лет. С детьми помогал, мама меня не хотела отпускать. Если б не ты, жил бы я с ними, в Афанасьево. Вить, а можно она к нам приедет? На пару дней.
-Да пусть. Самый близкий твой человек. В гостиной поспит. А она ничего не скажет, что мы, как бы, вместе в спальне? Она ж не в курсе, что ты...? Ты, вообще, что ей сказал? У кого ты тут живешь?
-Ну, я сказал, что типа у одного знакомого, хорошего человека. Временно. Потом больше зарабатывать начну и сниму. И, она, наверное, со мной спать будет, а ты в гостиной. Можно?
-Ты что, ее трахаешь?
-Нет конечно. Но мама любит со мной спать. Я ее так, знаешь, согрею, присплю, она со мной лучше засыпает. Папа у нее спит отдельно, он храпит и вообще, у них там не очень.

Екатерина Максимовна оказалась тучной и шумной женщиной. Громко выставляя на кухонный стол банки с вареньями, она посматривала на меня говорящим взглядом. Взгляд говорил, что варенье она варила не для меня, а только для Антохи. Потом я узнал, что варенье готовил папа.
-Тошечка мой любчик,-повторяла она,
-я, когда болела сильно, вообще не вставала, Тошечка меня полностью обслуживал, вы представляете, вообще все делал. Мыл. Выносил. Да.
Она проворно подбегала к Антохе, шумно дыша, обнимала и оглушительно чмокала его в губы. Он не уворачивался, хотя было видно, что это стоит ему усилий. Спать он с ней ложился тоже без энтузиазма, скорее, мирясь с неизбежностью. Мама.
Ночью они о чем-то говорили, тихо и долго. Оказалось, он рассказал ей про нас. Отношение ее к нему после этой ночи нисколько не изменилось, все те же чмоки и гуляния под ручку. Ко мне же у нее появился странный интерес.
-Я вижу, что вы очень одинокий человек, -сказала она мне вдруг на кухне, когда мы втроем пили чай.
-С чего вы взяли?
-Я вижу такие вещи. Вижу, не спорьте.
-Одиночество, это страх смерти. Нормальный страх. Я с этим, в общем, научился справляться, а вот Антошка наш - пока нет. Ему тяжело одному. Детдомовским вообще тяжелее жить.
-А Тошечка у нас совсем не детдомовский! Я у него есть. Мы. Это вы зря так. А у вас, что, вообще никогда женщины не было?
-Была.
-Ну вот видите! Может, не все потеряно еще.
И она мне подмигнула. Погладила свои пергидрольные волосы и сделала взгляд, как у проститутки с улицы.
Антоха покраснел, густо, это ему тоже очень шло.
-А пошли гулять в парк, мальчики! Смотрите, солнце.
Я отказался, они отправились вдвоем.

Трещина у нас с Антохой пошла на занятиях английским языком.
Ай эм, объяснял я Антохе, это значит - я есть. А она есть, это - ши из.
Как можно вообще не знать ни слова по-английски, проучившись в какой-никакой школе и потом еще в каком-никаком кулинарном училище? Он не знал. Антохе тяжело было понять, почему по-русски везде одно и то же "есть", а по-английски надо каждый раз думать, эм или ар или из. Еще несколько часов ушло на то, чтобы сообразить, что Лена и Наташа это тоже "ши", а, значит, тоже "из". Он вовсе не был идиотом, но совершенно не привык учиться, абстрактное мышление даже на этом минимальном уровне мучило его. И меня.

С Антохой стало скучно. Нинкино предсказание сбылось. Я тянул еще несколько месяцев, в конце концов, у нас был отличный секс и, вообще, с ним приятно было пройти по улице, на нас смотрели, на него, мне это льстило, конечно. Он вкусно готовил, следил за хозяйством, мы завели щенка, он любил его, как ребенка, кормил, возился и вытирал за ним ссаки.
-Ну и что, пусть смотрит свои сериалы, мы не обязаны всю дорогу смотреть одни и те же фильмы, -оправдывался я перед Мишкой Натановским, а на самом деле, перед собой.
На выставки я ходил один. Или не один, но без Антохи. Мне надоело быть вечным экскурсоводом.
-А это Возрождение?
-Нет, это уже барокко. Посмотри на свет и тень, прочитай уже, наконец, ту книгу по истории искусства! Я тебе ее когда подложил? Полгода прошло, ты даже не начал. Балбес.
Он обижался, замолкал, шел рассматривать пищевые натюрморты голландцев. Или, вообще, уходил домой. Я не удерживал.

На открытии немецкой выставки, которую курировал Мишка Натановский, была вся наша богема. Я знал многих. В одной компании, за дармовым шампанским от посольства, я познакомился с Иваном. Иван был художником, с всклокоченными волосами, в рубахе на выпуск, с немножко сумасшедшим взглядом. Он учился на искусствоведа, бывал в мюнхенской Пинакотеке, рассказал мне, что ее открыли в день рождения Рафаэля, в трехсотую годовщину. В 1826-м. Надо же, я не знал. По сравнению с Рафаэлем что мы, что Пушкин, примерно одинаково отдалены.

Дальше все развивалось молниеносно: мы с Иваном стали встречаться. Он был - хотя, почему был, он и сейчас есть - худой, как треска, поджарый и прочный, тонкие жилы вьются под кожей. Мне виделось в нем что-то английское: сухопарое, теннисное, независимое, слегка надменное. Иван красиво извивался, ныл, крутил свое волокнистое тело и недобро оглядывался на меня снизу. Это меня странно возбуждало. Потом мы курили, он сидел на подоконнике, окно в его квартире было старое, с обрывками грязной краски и рваными шпингалетами, он закидывал наружу голову с собранными в хвост прекрасными вьющимися волосами, с сигаретиной в узких губах, и глядел на прохожих; ноги его, длинные и сухие, как у птицы, виделись мне потом во сне. Мы трахались еще, на подоконнике, он опять курил и смотрел на прохожих; потные, мы мыли друг друга в душе, и все это время я ни на минуту не забывал об Антохе.

Антоха уже работал поваром, посменно, приходил около полуночи, усталый, раздевался в коридоре и первым делом бросал грязную одежду в стиральную машину. Сразу бежал в душ. От него пахло потом, кухней и рыбой. Я был тоже без рук без ног после вечера с Иваном. Антоха и сам не хотел секса, только требовал обнять, сжимался около меня, как ребенок. Однажды он попросил меня, чтобы я его убаюкал.
-Как, Тоха?
-А вот прямо так, как грудничка, ну пожалуйста. А-а-а, а-а-а.
-Я убаюкивал. И думал.
Почему мы должны быть ответственны за тех, кого приручили? Они разве не взрослые люди? А если бы Антоха влюбился в другого? Он разве бы жил со мной из жалости? Да хрен бы.
Хорошо, я буду ему помогать первое время. Буду давать денег, чтобы он мог снимать себе хату. Ну, полгода. Ладно, год. Ведь я не папа ему.
Тяжко.
Антоха, конечно, догадывался, что у меня кто-то есть. Мы трахались с Антохой, когда у него были выходные, но это было не то, что раньше. Он замечал, что я как-то не так все делаю и как-то не так на него смотрю. И я замечал, что он замечает. В принципе, такое у геев бывает, подумаешь, двое мужиков могут же понять друг друга - членом сюда, членом туда, уж так мы устроены. Он, может, тоже погуливал потихоньку, откуда мне знать. В принципе, ему неплохо у меня жилось, зарплата оставалась на карманные расходы, за ночлег я, разумеется, с него не брал, какой-никакой секс у нас имел место быть, а некоторый кризис отношений это ведь тоже часть отношений, кризис пройдет, отношения останутся.
Плохо жилось мне. Нет, Иван ничего не требовал, никаких ультиматумов мне не ставил и никуда не торопил. Антоха ему не мешал, он мешал развитию моей страсти, прямо вот стоял на пути.

Уже несколько раз я не приходил домой спать. Писал Антохе сообщения, что пьян, остаюсь у Зои, Светы, Наташи, ой мы тут круто затусили богемной компашкой, прости, Тошечка, тебе тут было бы скучно, и тому подобную стыдную потом фигню. На следующий день я очень старался не делать виноватых глаз, но, я ж не народный артист, в конце концов, и дом не сцена.
В конце концов я признался Антохе, что влюбился в другого. Такое бывает, сказал я, ничего ведь нового, вся мировая литература на этом стоит. Он сказал, что, конечно, догадывался, что да, бывает. Перед сном он курил траву, сказал, что не может без нее уснуть, опять свернулся у меня под боком и попросил баюкать. Все прощу, только грей.
В четверг я сказал Антохе, что хочу уехать с Иваном на выходные.
-У тебя же все равно оба дня смены.
Как бы заранее предупредил. Зачем врать, изворачиваться? Антоха ответил, что, конечно, съезди, Витя, развлекись, все равно ко мне вернешься.

Мы уехали в пятницу всей компанией на дачу к Мишке Натановскому. Два довольно известных литератора, художники и художницы, какие-то девочки, неизвестно, чьи подружки, из тех, кто не пропускает ни одной выставки и ни одного литературного вечера, особенно, если вход бесплатный. Не все остались ночевать, дача у Мишки не резиновая. Одна из девочек, демонстрируя абсолютную внутреннюю свободу, захотела спать с нами, "хочу смотреть, как вы трахаетесь". Галя, пьяная Галя. И она смотрела, даже чего-то где-то трогала, не знаю, зачем ей это было нужно. Сначала я ее стеснялся, а потом вошел в раж и стало наплевать, даже было в этом что-то. А потом Иван ее трахнул, и, теперь, я на них смотрел. Мне нравилось, что Ивану хорошо, ревности не было. Днем мы читали вслух стихи и малую прозу, Иван делал шаржи и зарисовки, Галя оказалась известным фотографом, снимала нас голыми, обещала не использовать фотошоп, все должно быть естественно. Мне давно не было так классно. Галя оказалось не просто отвязной девчонкой, но интересным человеком. Писала стихи, везде была, всех знала. Называла себя полиамурной, но, по моим наблюдениям, просто трахалась с кем хотела. Иван предложил ей пожить с нами. Я промолчал, я знал, что все не так просто.

Приехал я поздно, Антоха уже вернулся с работы, сидел на кухне сильно пьяный. Завтра у него выходной, чего не выпить.
Раздался звонок.
-Я открою, это барыга, травку привезла.
-Ну покури.
-Витя, тебе хорошо было с ним? Меня вспоминал?
-Вспоминал. Прости, Тошка, что так получилось. Тебе бы съехать надо отсюда. Я помогу с деньгами. Первое время. Ну не всю же жизнь, согласись.
-Хорошо, я уеду. После зарплаты. Он не любит тебя так, как я тебя люблю.
-Может, ты и прав, Тошечка.
Я ушел в душ, а, когда вернулся, он лежал на полу. Еле дышал, бормотал что-то несвязное, про фен, таблетки. Скорая удивительно быстро поняла, что вводить. Пока делали укол, я смотрел на Антохино разваленное на полу тело - такое сильное и красивое, когда в тонусе, а вот сейчас без - и плакал, неожиданно для самого себя.
-Вы кто ему? -спросил доктор.
-Друг.
-Вы не волнуйтесь, все будет хорошо. Только следите за ним, чтоб больше не было передозировки. Я вышел в коридор, стесняясь слез. Что это со мной? Я ведь не отец ему. Перепугался, что помрет.

Один час у психоаналитика стоил сорок долларов. Неплохо живут люди. Мне объяснили, что отношения по образцу отец/сын изначально неправильны. Я не должен заниматься им больше, чем собой и волноваться за него больше, чем за себя. Надо отпустить, пусть делает, что хочет, у него своя жизнь, у вас своя. Даже если он пережрет своего фена, он взрослый человек и имеет на это право. Ваше дело - вызвать скорую, вы ее вызвали. Все. Если не можете спать, есть быстрые методы: медитация, гипноз. Но лучше анализ, это дольше, но поможет на более глубинном уровне. Звонок будильника, сеанс окончен.

Иван иногда уже ночевал у меня, они даже общались с Антохой, вполне мирно.
Антоха сломался, стал какой-то не такой. Перестал убирать за собой, пил каждый вечер литрами дрянное пиво, курил без перерыва, перед сном обязательно трава, много, под выходные - клуб, фен, бессонная ночь, бессонный день, отходняк, от кровати к балкону покурить и назад в кровать. Детдомовские склонны к зависимостям, за все хватаются, как за соломинку, даже за горящую.
Он мстил мне, наверное: трахался везде и со всеми подряд. В клубе, в туалете, находил на сайте первых попавшихся мужиков, на каких раньше бы и не взглянул, заработал себе в тусовке репутацию последней ****и. Стало видно, мне, по крайней мере, что скоро начнет оплывать его красивое лицо, уже в пути.

Он съехал после зарплаты, но не этой, а через одну. Он оставлял грязную посуду в своей комнате, съедал самое вкусное из холодильника, вел себя, как говно, вернее, как пятилетний ребенок. Он и был им все время. Я его в конце уже ненавидел. Я составил ему план, первую его аренду я оплачиваю полностью, потом на двадцать процентов меньше и так далее.

Он жив, не волнуйтесь. Мы не переписываемся, но я слежу за его инстаграммом, жив. Если он пару дней не постит свои сториз, я начинаю немного волноваться.
Галя, конечно, совсем к нам с Иваном не переехала, но заходит часто. А недавно сообщала, что залетела от Ивана.
Но это уже совсем другая история.