художник-аниматор

В детстве я подолгу жил у своих тёток в доме  69 на Среднем проспекте Васильевского острова. Он и сейчас стоит, только уже не деревянный, а кирпичный и живут в нем чужие мне люди. Сегодня булыжную мостовую у дома заменил гладкий асфальт. Пропал куда-то Яшка еврей, вечно непричесанный, похожий на цыгана в своей нестиранной рубашке в крупную клетку, пиликающий у дома на обшарпонной скрипочке один и тот же пассаж из чардаша в попытке получить от прохожих мелочь на водку и где та телега с большими автомобильными колёсами, которую понуро кивая головой тащит белая кобыла, оставляя на серой брусчатке следы тёплого навоза и только трамвай по-прежнему мешает спать, грохоча колёсами по рельсам и трезвоня пешеходам, предупреждая, что они рискуют жизнью, перебегая перед ним дорогу.
Когда старый дом сломали и построили новый из силикатного кирпича, моим теткам на двоих дали в этом доме над аркой небольшую комнату в трехкомнатной квартире. Дети блокадного Ленинграда, по мнению чиновников, большей площади не заслуживали. Две остальные комнаты занимала бездетная пара. Он художник, кем работала его жена я не знаю, тогда мне это было неинтересно. Звали соседа Анатолий. Он то и привил мне любовь к живописи, особенно к той ее части, которую дети называют мультиками, его основной профессии.
Я сидел в его просторной мастерской на большом кожаном диване и часами следил за волшебством, который демонстрировал этот превосходный художник-аниматор. На простой бумаге удивительно быстро возникал и оживал созданный им рисованный мир. Видя мой интерес, Анатолий приучал меня к карандашу, кистям, краскам, заставляя вычерчивать заголовки журналов и газет, рисовать скучные буквы и цифры. Их безжизненность утомляла меня. Я все бросал и убегал, а назавтра вновь сидел с ним рядом и мечтал, что когда вырасту буду таким же отличным художником, как и он.
Однажды Анатолий пропал. Полина, его жена, ходила из комнаты в комнату с красными распухшими глазами, нервно перебирая концы шерстяной шали, которую она набросила на плечи, а тетки , как могли, её успокаивали. На мои вопросы, где Анатолий, никто не отвечал. Чуть позже мне сказали, что он в больнице. Прошло около месяца, как в один из дней в квартире стало шумно. Я услышал возбуждённые голоса, среди которых выделялся знакомый голос Анатолия. Я с радостным криком ворвался в его комнату, бросился обнимать старшего друга и мы неожиданно оба свалились на пол. Я быстро вскочил на ноги и увидел растерянный взгляд Анатолия. Он пытался, хватаясь руками за стул, подняться. Одной ноги у него не было.
Вроде бы ничего не изменилось. Мы также вместе рисовали. Играли в картины. Удивительная игра. В коробке сто двадцать репродукций без названия. Надо угадать художника, название самой картины и попытаться рассказать, что на ней нарисовано.
Через два месяца Анатолия вновь увезли в больницу, где ему ампутировали и вторую ногу.
Но гангрена уже пустила свои корни. Анатолия выписали умирать. Прекрасно понимая свое положение, он работал и днем, и ночью. Я не выходил из его мастерской. Мы стали настоящими друзьями. Всю боль своей жизни этот человек выплеснул на мою неокрепшую душу. Однажды ночью он разбудил меня, в его руках было все самое дорогое его сердцу: палитра, краски, кисти, трафареты и громадный альбом с рисунками. Все это он сунул мне сонному в руки и уехал на своей каталке, как оказалось навсегда. Я не слышал как приехала скорая помощь, как мертвого моего друга завернули в простыню, как на руках его вынесла Полина - ничего этого я не слышал и не видел. Я крепко спал и в руках моих были кисточки, которыми рисовал Анатолий, скромный художник-мультипликатор.