свет звезд

And we were dancing
Like we were made from the starlight



Вы задумывались, что останется от вас, когда вы уйдете? Уйдете навсегда, настолько безвозвратно, насколько это возможно. Однажды одна девушка, можем назвать ее, не знаю, к примеру, Лера, заправила свои кудрявые волосы за уши, посмотрела мне в глаза, улыбнулась, и сказала: «Ты же понимаешь, что все заканчивается? И ты тоже закончишься, и это единственное, что на самом деле должно быть важным для тебя».
Я не знаю, почему я выбрал это имя. Ей бы оно не понравилось, но, скорее всего, мне хотелось, чтобы это было что-то милое. Хотя милой она была только в ту ночь, когда она танцевала в небольшой кофейне, где были только я, она, бариста и Тейлор Свифт. Я смотрел на нее и думал, что если бы даже эти танцы были единственной причиной для создания альбома RED, он создавался не зря. Я никогда больше не слушал ни одной песни с этого альбома, ну почти, но она говорила, что один раз не считается.
Мы познакомились чуть меньше чем за три года до той ночи, когда она сказала, что хочет танцевать. И мне казалось, что она самый поверхностный человек в нашей группе по французскому языку. Она часто поправляла кудрявые светлые волосы, закатывала глаза, громко смеялась в перерывах между парами и скучала на занятиях, потому что ее французский был порядком выше, чем у всех в том кабинете. И она раздражала, кажется, подавляющее большинство тех, кто ее знал. Уже позже мне сказали, что она никогда не притворялась, чем и отталкивала всех от себя. И в этом была своя правда.
Та группа появилась случайно на втором курсе, когда пришел новый преподаватель, и нас собрали из разных групп где-то в конце октября или даже ноябре. Спустя пару месяцев после того, как мы оказались в одной группе, она подождала меня после пары и, заправив волосы за уши, сообщила мне, что она думала, что у меня есть успехи, но ей просто показалось. После чего пожала плечами и ушла. Я тогда посчитал это флиртом, но она ограничилась этим. И  хотя после этого она не сказала мне ни слова, за исключением редких парных заданий, к марту я понял, что мне хочется ее поразить своими знаниями.
 
Но она просто смотрела на меня из-под густо накрашенных ресниц и молчала. Лера заставляла меня нервничать, потому что в ее голове творилось что-то, что я не мог себе объяснить, но видел это по глазам. Весь учебный год она скучала, выводила из себя молодую преподавательницу и иногда говорила так бегло и быстро, что ее никто не понимал. Я не понимал, как за весь курс она не сказала ничего, кроме того, что от нее просила преподавательница. После третьего курса занятия по французскому языку закончились, мы сдали последний экзамен и, как мне казалось, разошлись окончательно. Собирая свои вещи в кабинете после, она посмотрела на меня, улыбнулась, сказала «merci». А потом улыбнулась, пожала плечам и ушла.
 
Нет, конечно, у нее были друзья, я постоянно видел ее в компании других парней и девчонок, с которыми она смеялась, шутила, дарила воздушные поцелуи и была той милой девочкой, которую могли бы звать Лера. Она игнорировала всех из группы, кто пытался с ней заговорить вне учебы, и у нас появилась шутка о том, что у нее есть список с требованиями, и если человек не подходит под них, она просто вычеркивает людей из жизни.
Но похоже самым странным ее талантом, который я увидел за два года совместного обучения было то, что она мастерски скрывала свою жизнь. Как-то раз она призналась, что никогда не говорила правду, когда ее просили рассказать что-то о себе или она отвечала на личные вопросы. На немой вопрос учителя, она на отличном французском ответила, что ее не просили рассказывать правду о ее детстве, ее просили говорить о детстве на французском. Потом поправила волосы и со скучающим видом уставилась в книгу.  Она никогда не врала о том, что чувствует по отношению к другим людям.
 А еще я знал, что она любит виниловые пластинки. Вы представляете, сколько приличных оффлайн магазинов винила было в нашем городе? Да, правильно, один. Я жил на два этажа выше и, когда мне исполнилось шестнадцать, папа купил мне проигрыватель для пластинок. Я заходил в магазин почти каждый день, чаще поболтать с продавцами, послушать музыку, которая мне нравилась, но не ту, что купил бы домой. Лера приходила дважды в месяц. Сначала целенаправленно шла к одному из стеллажей, искала пластинку, если не находила, доставала из сумки листок бумаги и шла по написанному там списку, пока не найдет что искала. А потом всегда шла к букве «S», пластинки стояли по алфавиту фамилий исполнителей, искала что-то, пару раз громко материлась и шла оплачивать одну пластинку. Так было каждый раз, однажды я спросил у продавца, что она ищет, но тот ответил, что она никогда не говорила об этом.
На последнем курсе я подумал, что мне не хватает знаний языка в жизни и пошел на факультативные занятия французского разговорного клуба. Занятия были раз в неделю и строились по схеме одну неделю кино плюс обсуждение, одну неделю просто тема для разговора. На первом же занятии она села рядом со мной и даже улыбнулась. За лето, которое, к слову, она не посещала магазин с винилом, она обрезала волосы и теперь они были чуть ниже плеч. Я написал ей записку: «Тебе очень идет новый образ». Она  написала одно слово: «знаю». 
В середине сентября я зашел в магазин, точно зная две вещи: во-первых, мне ничего не нужно; во-вторых, она там будет. Она сидела на скейте и искала пластинку исполнителя на букву «S». Ее волосы были туго затянуты на макушке, рядом с ней лежал ее плащ, на котором лежала пластинка Ланы Дель Рей и сумка. Лерины глаза светились от азарта, и она была невероятно красива.
- Черт, - сказала она, взяла плащ и уже выбранную пластинку «Born To Die», закинула сумку на плечо и, встав на скейт, собралась катиться в сторону кассы.
- Серьезно? Дель Рей? Я думал, ты только олдскул слушаешь, - я стоял рядом уже около пятнадцати  минут, так что ее изумленное лицо удивило и меня.
- О, эта девочка создана для винила. Это вне времени. Ты следишь за мной, да?
- Вообще-то я тут живу, а не ты, - я улыбнулся, а она, сделав свои огромные глаза еще более круглыми, добавила:
- О, тогда все понятно. Язык подтянул по песням? Я слышала тут хорошая коллекция французской музыки, - и тут она улыбнулась. Улыбнулась, как улыбалась своим друзьям.
- Ох, если со мной «все понятно», - я специально передразнил ее, - то зачем тебе этот разговорный клуб? У тебя же нет проблем с языком.
- Что ж, придется сказать тебе правду, - она помедлила, - мне нравится заставлять преподавателей чувствовать себя ничтожествами. Это моя месть. И за тебя, кстати, тоже.
Я рассмеялся, подумав о том, как часто меня принижали во время учебы и как часто я думал «так тебе и надо, старая грымза», когда Лера заставала ее врасплох.
- Слушай, мне нужно идти. А ты, если никогда не слушал Дель Рей на виниле, купи «Honeymoon», поставь его своей даме, налей красного вина и пригласи ее потанцевать под «Swan Song», а завтра расскажи мне, что после этого секс был намного лучше, - она сказала это так просто, как будто это был рецепт. Но тут я понял, что она откуда-то знает, что у меня есть девушка.
За время моих смущений, внутренних рассуждений и небольшого экзистенциального кризиса Лера оплатила свою покупку и вышла из магазина. Я подошел к стенду «D», нашел альбом, который она мне посоветовала, поднялся в квартиру, отключил телефон и понял, что Лера имела в виду, когда говорила, что Лана Дель Рей создана для винила. А когда заиграла «Swan Song» я правда понял, что хочу танцевать под нее. Только так и не смог ответить себе, с кем я хочу под нее танцевать.
На французский разговорный клуб, который был на следующей день, я пришел раньше. Не столько потому, что это очень нужно было, скорее я знал, что Лера придет раньше, и мне было интересно, будет ли она общаться со мной. Она зашла в кабинет, когда я уже был там и читал «Скотный двор», кроме меня в кабинете была Леся, второкурсница, с которой никто не общался, и наша преподавательница. Лера перекинула сумку через стол, села рядом и начала молча и задумчиво меня разглядывать. Она никогда не здоровалась, это было не в ее стиле. Но то, что она молчала и смотрела на меня  уже около десяти минут, сводило меня с ума. Я дочитал главу, закрыл книгу и посмотрел на нее. Она заправила прядь за ухо и громко сказала:
- Нет, - потом театрально закатила глаза, покачала головой и начала рыться в сумке, - нет. Нет. Нет! Ты не занимался сегодня ночью сексом.
- Что? – я был настолько обескуражен этой репликой, что дальше я мог только удивленно шипеть на нее, - во-первых, почему ты говоришь это так громко? Во-вторых, какое тебе вообще дело?
- Во-первых, все занимаются сексом. Ты, я, наши родители, наши друзья, да даже она – и Лера указала на Лесю, которую мы явно смущали, - касательно второго пункта… что ж, я посоветовала тебе заняться сексом этом ночью, а ты меня не послушал.
Она говорила это так просто, будто посоветовала мне книгу. Я не знал, что ответить и, отчасти, мне казалось, что именно это и доставляла ей удовольствие. Ей было безразлично, что скажут остальные. Она не хотела притворяться. И это притягивало к ней.
К зимней сессии я знал, что у нее есть списки почти на каждый случай жизни, все они записаны от руки, но с собой она носит только список с пластинками. Это было время, когда она допустила меня к поискам пластинок. Я уже знал, что альбом, который она искала это Тейлор Свифт – RED.
- Почему ты не можешь просто его заказать? – я спросил, видя, что она злится.
- Потому что это скучно. Я, как будто, охочусь за сокровищем. Тут классный выбор.  – она оторвалась от поисков и начала указывать на отделы, - есть старые мюзиклы, старый джаз, классический рок и что-то из современного. У меня неплохая коллекция и всю ее я купила здесь, так что я просто жду, когда она появится здесь.
- Можно же просто заказать и все.
- Я мечтаю… - она, казалось бы, начала, но тут же прервалась, - ты не поймешь.
- Чего я не пойму?
 - Ты не мечтаешь. Ты ставишь цели и достигаешь их. А если что-то идет не по плану, ты просто останавливаешься, делаешь пару вдохов, смотришь на ситуацию трезвым взглядом и исправляешь все, - я промолчал, потому что она была права, - там, где есть холодный расчет, нет мечты. Мечта это страсть, желание, порыв. Вспомним хотя бы тот случай про… Как ее звали?
- Оля, ее звали Оля, - я быстро понял, о чем она.
- Она не вписывалась в план «жить долго и счастливо», и как только ты понял, что все выходит из-под контроля, ты просто сбежал. Даже не поцеловал ее, по твоей версии, хотя вам этого хотелось. А все потому, что влюбляться начал.
- О, ну то, что ты не одобряешь мой выбор меня должно задевать, да? Я просто контролирую себя…
  - Ну а я живу. Да, я мечтаю, мечтаю о чем-то большом. А ты даже не умеешь мечтать.
Мы были разные, и меня почти не задели эти слова. Да, я исходил из рационального ощущения, что женщина, которая рядом со мной, не предаст, она мой лучший друг, и это единственный правильный выбор. Но все-таки что-то из Лериных слов не давало мне покоя.  Я думал о своих мечтах, больших и маленьких, - и не находил ни одной. Были цели, планы и задачи. Лера мечтала о глупостях, мечтала о чем-то неосуществимом и совершенно реальном. Она была уверена, что невозможного не бывает. И под ее холодным взглядом было самое горячее, жаждущее сердце.
Мы часто говорили по ночам. Когда я оставался один, я мог позвонить ей и проговорить несколько часов напролет. Она рассказывала о фильмах, которые она посмотрела и книгах, которые читает. Я много и нелепо шутил, и сам факт того, что она поддерживала эти разговоры и смеялась над шутками, как будто подбадривал меня. Мне казалось, что я вошел в определенную касту людей, куда очень сложно было попасть. Я был ее другом.
Последний семестр был самым тяжелым. В разговорный клуб перестали ходить почти все выпускники, и хотя Лера еще какое-то время держалась, потом и она сдалась, сказав, что без меня там просто скучно. Мы созванивались все реже и еще реже виделись. Я часто заходил в магазин, но мы наши разговоры были коротки и мимолетны. Чаще всего мы пересекались в магазине, чтобы поболтать, но это были простые и дежурные фразы. Она не писала первая, никогда не звонила. Будто я заходил в ее жизнь, был там какое-то время и потом просто уходил, а в ее жизни из-за этого ничего не менялось. Я смотрел, как она просматривала одну пластинку за другой, и понимал, что все так же не знал о ней ничего.
Я знал, что она была влюблена и что ее последний разрыв она называла одним из самых взрослых в своей жизни: «быстро, больно, без лишних слов и драмы». Я знал, что она хотела снова любить. Знал, что она ходит на свидания, вне зависимости от того, что происходило в ее жизни, это была ее личная медитация. Свидания, музыка и красное сухое. Она не перезванивала парням, считала, что с первого взгляда поймет, что она снова чувствует. Но все-таки у нее были вещи, о которых она не говорила не только со мной, но и с многими другими. Намного легче быть язвительной поверхностной стервочкой, сбежавшей из «бестолковых» или «дрянных девчонок», чем рассказывать об РПП или проблемах с семьей.
В конце мая, за пару дней до государственного экзамена, мы стояли уже двадцать минут у полки с Адель. Лера, которую, видимо, учеба тоже вводила в кризис, уже долго выбирала между «21» и «25». Я никогда не видел за ней таких проблем выбора. Она всегда приходила, находила и уходила, но сегодня что-то шло не так. Она смотрела на две пластинки и хмурилась, казалось, что она определенно выбрала одну, но потом она смотрела на другую и ее бровки снова съезжались в кучу. Она поджимала губы, потому чуть приоткрывала рот, будто хотела что-то сказать, но передумывала, вздыхала и снова уходила в себя.
- Просто возьми обе, - не выдержал я почти через полчаса ее мук.
- Я никогда не беру больше одной, - Лера пробурчала себе под нос.
- Оставь одну до следующей недели.
- Отстань, - она посмотрела на меня поверх своих очков.
- Я сделал Юле предложение, осенью мы поженимся, - я собирался сказать это Лере давно, но почему-то именно этот момент показался мне оправданно странным.
 - Ммм… - она снова уставилась на пластинки.
- Просто «ммм»? Больше ничего сказать не хочешь?
- Ты ее любишь? По-настоящему? Коленки трясутся? Дышать рядом с ней сложно? – она смотрела на меня так, будто я ее разочаровал.
- Я не хочу так, - наши глаза встретились и я почувствовал то, что не ощущал уже несколько лет, с той самой ночи, когда я чуть не поцеловал Лерину хорошую знакомую - Олю. Я точно знал, что готов поцеловать Леру, и что она ответит на этот поцелуй. И я знал, что она тоже чувствует это.
 - Ну, значит «ммм» будет достаточно. В мою жизнь, такой брак никогда не уложился бы. Но это не значит, что он не уложится в твою, - она выпалила, кажется, первое, что пришло в ее голову, взяла обе пластинки и пошла к кассе, а потом резко остановилась, обернулась и с чуть дрожащим голосом сказала, - почему мне кажется, что у тебя есть возможность лететь, но ты просто идешь? Почему ты не живешь в полную силу, будто звук или яркость выключены? Что останется от тебя в конце? Ты же понимаешь, что все заканчивается? И ты тоже закончишься и это единственное, что на самом деле должно быть важным для тебя. Начни уже жить, хватит контролировать себя.
Потом она положила несколько купюр на кассу и, не дождавшись чека, вышла из магазина. Я молча пришел домой, разделся и лег в постель. Взяв конспекты, чтобы попробовать снова подготовиться к экзамену, я осознал, что не могу сосредоточиться. В голову лезли мысли, что стоит ей написать или позвонить, а может приехать к ней, поцеловать ее, признаться в любви. Включить звук, как бы сказала Лера. Но, я все еще помнил, что на самом деле любить на полную - это слишком больно. Всю ночь я думал о том, что она мне сказала. Мне снилась огромная кошка Тейлор Свифт, которая ела мою голову и кричала на вполне русском языке «недостаточно!». С утра я понял, что она расстроена, поэтому мне казалось, что лучше дать ей время остыть и позвонить позже. Я решил набрать ее только перед выпускным, у меня уже был подарок для нее и я знал, что он ей понравится.

Лера позвонила через четыре дня после защиты диплома. К тому времени мысли о том, что я люблю ее сменились холодными мыслями о том, что свадьба будет самым правильным решением, что все должно быть так, как я запланировал. Ведь если подумать – гораздо лучше быть вместе со своим лучшим другом, чем с той, которая сводит тебя с ума только тем, что просто есть в твоей жизни. Я знал, что защита у нее уже прошла и что она получила пятерку, как и за гос. экзамен.
- Как твои дела? – ее голос звучал бодро и более, чем радостно. От того, как дрожал ее голос в прошлую нашу встречу, не осталось и следа.
Я ответил, что все отлично, мы перекинулись парой слов и, пока я не стал пускаться в странные шутки, она предложила встретиться вечером, обосновав это тем, что на выпускной все равно не пойдет, а отметить окончание нашего обучения стоит. Вечер у меня был свободным, и я сказал, что с радостью встречусь с ней. Я и правда был рад увидеть ее, мне не хватало ее. С надменным взглядом, доброй улыбкой и миллионом историй, которые никогда не повторялись.
Она ждала меня у кофейни, в которую мы часто заходили по вечерам. Там почти никогда никого не было, но она работала круглосуточно, чем и привлекала нас. Июнь был в самом зените, красное платье, в котором была Лера, чуть развевалось на ветру. Она чаще ходила в джинсах, поэтому сейчас было видно, что она готовилась к встрече. Красное платье ниже колена, джинсовая куртка, уложенные локоны – в ней было что-то такое, чего не было раньше. По ней в тот вечер, как и всегда, можно было прочитать, что она думает. И она была рада видеть меня, и она знала, что это взаимно.
Я не могу сказать, что эта встреча была особенной и чем-то отличалась от всех наших предыдущих. Мы пили кофе, много смеялись. Я рассказывал о магистратуре, о планах на лето и свадьбу. На разговоры про то, что я все-таки женюсь, Лера реагировала совершенно не так, как еще пару недель назад. Она была спокойна, и я верил в те слова о том, что она рада за меня. Бариста смотрел на нас, как на дураков. Мы отмечали наш впускной не в баре, не с шумной компанией. Мы были вдвоем. В небольшой кофейне с видом на набережную, где Майлз Девис мурлыкал со старой потрепанной пластинки.
- У меня есть для тебя подарок, - неожиданно сказала Лера, когда я спросил у нее про магистратуру, и достала из сумки конверт, которые обычно дают в фотомастерских с распечатанными фотографиями.
Внутри и вправду были наши фотографии, сделанные за все время нашей странной и до сих пор, спустя все это время, непонятной для меня дружбы. Они все были сделаны на наши телефоны, в этой кофейне, или магазине пластинок, или в клубе французского языка. Я смотрел на них и улыбался, а в голове проносились все эти моменты. Между нашими фотографиями была вложена записка: «и когда твои дети спросят, кто на этих фотографиях, расскажи им обо мне».
- Это Тейлор? – я повернул записку к ней лицом, она улыбнулась и молча кивнула, - а теперь хватит ностальгировать и отдай мне мой подарок.
Я был удивлен, что Лера не потребовала его сразу, потому что она точно знала, что это. Она вытащила из пакета, разорвала оберточную бумагу и посмотрела на меня чуть ли не плача.
- Я все-таки заказал тебе RED из интернета, прости, но так бы ты его никогда не купила. Ты не злишься на меня?
- Господи, нет! Спасибо тебе. Я послушаю его прямо сейчас!
Ей не нужно было разрешение, чтобы поставить свою пластинку, поэтому уже через несколько минут Тейлор Свифт играла на полную громкость. Лера подпевала чуть ли не вслух. В какой-то момент началась одна из песен, и тут она просто встала и начала танцевать, будто вся эта энергия, которая была в ней, просто хлынула наружу. Она была прекрасна в том красном платье и свете звезд.
- Вставай, пошли танцевать, - она потянула меня за собой. Песня не была медленной, но она будто описывала нас, кружащихся под чудесную мелодию, сделанных из света звезд, и я правда не хотел забывать эту ночь и то, как мы танцевали.  Мир переставал существовать, а голова кружилась. На бридже, который был намного медленнее всей песни, она обняла меня, и мы начали танцевать обнявшись.
- Если ты еще раз услышишь эту песню, ты будешь помнить обо мне и о том, как мы танцевали в свете звезд, - это звучало, может и слишком поэтично, но в тот момент это было то, что нужно. И я поцеловал ее. Мы целовалась в свете звезд, и музыка была  громкой даже для меня.
Я слабо помню о том, как мы дошли до ее дома, но уже стоя на ее пороге, я почувствовал безумную тревогу, потому что я больше не контролировал то, что происходило. У меня земля уходила из под ног, когда я смотрел в ее огромные глаза. Она улыбнулась и отвела взгляд.
- Я упрощу это все, - она сделала глубокий вдох и заправила волосы за уши, - я получила грант и уезжаю изучать французскую литературу. В Париж. Поэтому не думай о том, что прошло, хорошо?
- Ты поэтому поцеловала меня? – мне как будто ударили в живот ногой.
- Пожалуйста, будь счастливым. Настолько, насколько сам себе позволишь быть счастливым. Думай обо мне, как о самой странной девушке в твоей жизни. Но не думай обо мне слишком часто. Только когда услышишь эту песню. Договорились?
- Да, договорились.
Она поцеловала меня в щеку, потом стерла след от помады и, уже открыв подъездную дверь, обернулась:
- Спасибо, Слав, да я тебя не понимаю. Но я все равно люблю тебя, и я берегу эти воспоминания.
Она скрылась в дверном проеме быстрее, чем я успел спросить, когда она уезжает или что значит последняя фраза. Я просто стоял и пытался прийти в себя. Солнце уже поднялось, когда я вернулся домой, в ушах все еще был звон ее смеха, а где-то внутри снова горело желание ехать к ней, уговаривать остаться и признаваться в любви. Но холодный душ привел меня в чувства и я понял, что отпустить ее и самому вернуться туда, где меня никто не обидит, будет самым правильным решением. Для нас обоих.
Я последовал ее совету. Положил фотографии в коробку, чтобы однажды рассказать детям о ней, хотя точно не знал, что рассказать. Говорить ли, что она была самой большой любовью в моей жизни? Говорить ли, что она была самым живым человеком из всех, кого я знал? Говорить ли о том, что я больше ни с кем не танцевал в свете звезд? Говорить ли о том, что ни по кому никогда не скучал, как по ней?
Я не забывал о ней, но и не вспоминал. Никогда не задавался вопросом, не сбежал бы я, если бы она не выставила меня за дверь своей жизни практически насильно. Я просто был счастлив, но ровно настолько, насколько я сам себе позволил. Потому что я уже не мог включить яркость в своей жизни на полную мощность. И дело было не в том, что это невозможно было бы без нее, а в том, что я уже не хотел этого сам.
Однажды, спустя почти восемь лет, в одной кофейне в Праге, куда я приехал с лекцией, мне показалось, что я услышал ее смех. Он был таким же ярким, заливающим все вокруг светом, как в ту ночь, когда мы танцевали под Тейлор Свифт. Я искал ее глазами, кого-то хоть каплю похожего, я искал светлые кудрявые волосы, серые огромные глаза, но через несколько минут я понял, что это смеялась маленькая девочка, сидящая на коленках у отца. Да, мне бы хотелось, чтобы это была ее дочь, я не знаю зачем, но именно таким был мой первый порыв. И я подумал, что она ушла и оставила после себя легенду о девушке, которая умела мечтать. Вернувшись в номер в тот вечер, я нашел тот самый альбом RED и послушал его полностью. Единственный раз, конечно, за исключением той ночи, когда мы танцевали, а мир разрушался в пух и прах.