Егор, у нас тут вор!

    Аделаида Сергеевна скосила глаза на очередного непрошенного свидетеля её огородных усилий – бывший благоверный так и не удосужился сменить редкозубый забор на сплошной, и теперь она осталась единственной белой вороной на всё садоводческое товарищество «Буратино» - все остальные попрятались за глухими заборами.  Бросив раздражённый взгляд на сухонького старичка, дававшего безмолвную оценку её вынужденной позе на грядке, Аделаида Сергеевна продолжила сажать руколу – свой любимый салатный ингредиент, придававший любому сочетанию зелени, как она любила говорить, «перчинку».
   Из-под соседнего куста за процессом с ленцой наблюдала ещё одна пара глаз – янтарных с чёрными вертикальными щёлочками, что не раз заставляло Аделаиду Сергеевну поразмыслить об инопланетном происхождении её друга и всего его рода. Эта пара глаз принадлежала её коту Егору. Имя досталось ему в наследство от прежнего хозяина, бывшего мужа, который, недолго думая - а долго думать он просто не умел - назвал кота в честь самого себя. Теперь – после развода – это имя стояло на пути её добрых отношений с котом. Понимая, что животное не само себе выбирало имя, Аделаида Сергеевна предприняла три попытки его переименовать, но все безуспешные: на «Ваську» кот почему-то шипел и вздыбливал шерсть. Верившая в реинкарнацию Аделаида даже решила, что в прежней жизни у Егора был малоприятный хозяин Василий, которого жена, по-видимому, иначе как «Васькой» не называла. Аделаида Сергеевна представляла себе неопрятного выпивоху, который при всяком удобном случае запускал в её Егора тапкой или, что ещё ужаснее, бутылкой. В такие минуты сердце её разрывалось от сострадания к коту, и она прижимала его к своей пышной груди, видимо, полагая, что та послужит Егору наилучшим утешением в этой жизни.
  Затем была попытка назвать его по-иностранному Гансом – это казалось логичным, потому что имя это было вырезано много лет назад на её тогда ещё девичьем сердце и осталось в виде сладких шрамов на всю жизнь – первая любовь к соседу по парте, сыну обрусевших немцев, была одним из ярчайших воспоминаний Аделаиды. Кот, словно чувствуя тепло, исходившее из груди хозяйки всякий раз, когда она окликала его этим именем, стал было отзываться. Но тут сентиментальность взяла верх над рациональной составляющей существа Аделаиды Сергеевны, поскольку образ белокурого сероглазого Ганса настолько не вязался с полосатым, чёрно-серым с янтарными бусинами глаз обличием Егора, что всякий раз, когда на её призыв из воздуха материализовался кот, женщина испытывала тяжёлое потрясение.
  Последнее имя появилось само по себе пару месяцев назад. Оно вырвалось из её уст после того, как кот неожиданно выпрыгнул на неё из недр сарая, и бедная женщина с испугу уронила тяпку, которую несла поставить на место, одновременно наступив на грабли и тут же получив по лбу. «Чёрт полосатый!» - звонко крикнула она вслед улепётывавшему бандиту. Она тут же решила, что это имя подходит коту лучше всех, потому что описывает разом все его ипостаси. Но кот, судя по всему, придерживался другого мнения и на её призывы лишь задирал хвост у столбика забора, этим незамысловатым действом выражая своё отношение к новому имени, да и к самой хозяйке. Махнув рукой, Аделаида Сергеевна вернулась к мужниному имени, но тут чертовщинка блеснула в её глазах, и их общение с котом перешло с того момента на новый уровень – творческий.
- Ну что, Егор-помидор, - обращалась она к нему, когда накрывала плёнкой помидоры, или:
- Вот прёт Егор-развали-забор, - если кот, гордо выпятив грудь, вышагивал по забору, словно эквилибрист в цирке. Её творческой изобретательности не было предела. Некоторые свои перлы она даже записывала в заведённую специально для этого тетрадочку. Иные, впрочем, заставляли её краснеть, как только материализовались на бумаге, и она нещадно замалёвывала их, стыдясь самой себя.
  Зато такое новое вольное обращение с именем бывшего мужа хорошо успокаивало её нервную систему – кто-нибудь мог бы назвать это психотерапией.
  Аделаиду Сергеевну лишь с некоторой натяжкой можно было считать одинокой. У неё была взрослая дочь, которая вышла замуж в Германию и выписывала туда мать раз в год в рождественские каникулы. Аделаида не очень любила эти поездки, потому что совсем не любила мужа дочери, немца по имени Клаус. В тайне от дочери она звала его Дед Мороз и никогда бы не призналась себе, что не пришёлся он ей только по одной причине – как и её Ганс, он был немцем и, к своему несчастью, воплощал, правда в троекратном размере и весе, её несбывшиеся мечты. Аделаида Сергеевна завидовала дочери и не могла отказать себе в удовольствии всегда и во всём придираться к своему добродушному зятю. Она делала это с лучезарной улыбкой, а поскольку Клаус плохо понимал по-русски, то не только не обижался на свою тёщу, но и недоумевал, почему его жена так редко зовёт её к ним в гости.
  Аделаида Сергеевна наконец выпрямилась, растёрла затёкшую спину, поясницу и сладко потянулась.
- Хозяйка, работа есть? – услышала она порядком надоевший ей за лето вопрос, который по четыре раза на дню кричали проезжавшие на велосипедах или проходившие мимо пешком таджики.
- Егор, у нас есть работа? – переадресовала она вопрос коту.
Таджик устремил глаза к дому, решив, что она разговаривает с мужем.
- Мяу, - сказал Егор.
- Егор говорит, работа есть – денег нет, - процитировала она любимую фразу мужа на подобный случай.
- Ну какой-то денег есть? – в надежде заулыбался таджик.
- Егор, говорят, у нас с тобой есть лишние деньги, - Аделаида недовольно посмотрела на кота, как будто подозревала его в том, что он зажал те самые деньги и не хочет с ней делиться.
 Таджик продолжал неуверенно улыбаться, не понимая, обломится ему здесь что-нибудь или нет.
- Иди-ка ты, милый, своею дорогой, - разбила в пух и прах все его надежды Аделаида. – В этом доме денег отродясь не водилось.
 И тут её взгляд упал на высокую мужскую фигуру, которая стояла за забором несколько правее таджика. Мужчина собирал и отправлял в рот ягоды с её вишни, которая, не подумав, развесила свои ветки на все четыре стороны. И если три четверти из них попадали во двор Аделаиды, то одна, направленная на восточную сторону, оказалась за его пределами.
  От возмущения Аделаида Сергеевна раскрыла рот так широко, что чуть не заглотнула пролетавшую мимо рыжую стрекозу.
- Егор, тащи топор, у нас тут вор! – неожиданно для себя разродилась она сразу двумя новыми рифмами на уже изрядно истрёпанное имя своего бывшего.
- Какой же я вор? – добродушно отозвался мужчина. – Сколько хожу мимо, птицы у Вас ягоды клюют не переклюют, а я, что же, хуже воробья? А вишня, надо признаться, вкусная у Вас. Если б мог дотянуться, я бы всё до последней ягодки обобрал.
- Да Вы просто… - от гнева у Аделаиды Сергеевны перехватило дыхание. Она даже покраснела от напряжения – надо было что-то срочно сказать, что-то очень обидное:
- Вы просто наглый бобёр! – выпалила она, сама удивившись тому, что срифмовала оскорбление всё с тем же незадачливым именем.
- Правильно говорить «бобр», - невозмутимо поправил её незнакомец, не отрываясь от трапезы.
- А Вы – бобёр! – не унималась Аделаида. – Во всяком случае, моя дочь всегда так отзывается о подобных Вам особях! И отойдите от моей вишни немедленно, а то… - она запнулась, подыскивая, чем бы таким пригрозить нахалу.
- Ну и что же Вы сделаете? – спокойно спросит тот. – Лучше берите лестницу, да кастрюльку на верёвочке, и давайте наперегонки, а то у меня руки-то длинные.
  Последняя угроза не на шутку взволновала Аделаиду Сергеевну, и через пару минут она уже тащила к дереву лестницу, а под грудью у неё болталась кастрюля на верёвке, перекинутой через шею.
 Сказать по правде, Аделаида никогда раньше не собирала вишню. Варить из неё варенье, вынимая из каждой ягоды косточку, было по её мнению средневековой пыткой, а продавать она не умела и никогда даже не думала об этом. Раз в два-три дня она подходила к дереву, чтобы съесть пару пригоршней, и на этом все сборы заканчивались. Но с какой стати подарить весь урожай этому наглецу?!
  В ближайший час проходившие мимо члены СНТ «Буратино» с удивлением узнали, что Аделаида Сергеевна уже не одинока. Кто-то за неё порадовался, кто-то позавидовал – да и то сказать, мужчина ладный, высокий и по возрасту подходит. Одно странно: что это он себе всю вишню прямёхонько в рот кладёт, а подруга его, как положено, в кастрюльку собирает?
  Этот немой вопрос, видимо, во весь рост стоял в их озадаченных взглядах, потому что Аделаида, в конце концов, поставила на землю мешавшую ей развернуться кастрюлю и вступила теперь уже в равную схватку с незнакомцем, отправляю пригоршню за пригоршней в быстро ставший вишнёвым рот.
- Ой, Аделаида, какой статный мужчина тебе помогает! – услышала она неприятно визгливый, как будто горло ему было слишком мало и он с напором прорывался в маленькое отверстие, голос Натальи с участка напротив. Она стояла у распахнутой калитки и с интересом разглядывала мужчину. – А как зовут-то помощника?
И прежде, чем незнакомец успел что-либо ответить, Аделаида Сергеевна зло выпалила:
- Бобёр его зовут!
- Что это за имя такое? Разыгрываете? – протянула Наталья.
- Так ещё совсем недавно не было запрета ни на какие имена, вот его родители, биологи, и назвали своё чадо именем любимого животного, – тщательно пережёвывая вишню пробурчала Аделаида.
- А Вы злая, - услышала она тихий голос «вишнееда».
- Зато Вы добрый, на чужое добро рот разевать!
- Бобёр, - соседка с сочувствием повторила нелепое имя незнакомца. – А по отчеству-то как? – попыталась она спасти положение.
- Вора-беевич, - не долго думая, сообщила Аделаида, намеренно разделив слово на слоги и превратив первый из них в слово. – Это у них ещё всё с деда началось, - вдохновенно продолжила она, явно собираясь описать генеалогическое древо слегка оторопевшего мужчины. – Он орнитологом был и всех своих детей разными птичьими именами обозвал – ну кому что подходило. А потом пошло-поехало! А фамилия ваша какая? – вдруг шепнула она незнакомцу через забор.
- А вам какое дело? – запротестовал тот.
- Тогда не обижайтесь, - примирительно сказала она, и в тот же миг они оба вновь услышали тот же неприятный голос:
- И всё-таки вы меня разыгрываете! Может, у него ещё и фамилия из животного мира?
- И фамилия тоже, - не моргнув глазом, подтвердила Аделаида Сергеевна, лихорадочно подыскивая реальную «животную» фамилию. – Бобёр Воробеевич Сорока! – с гордостью за свою смекалку сообщила она.
- Так ты, Аделаида, тоже Сорокой будешь или уже? – неприятно засмеялась Наталья.
- Конечно, не одной же тебе быть сорокой на просторах нашего СНТ, - отрезала Аделаида.
  От негодования Наталья аж подавилась воздухом. Так и не найдя, что ответить, она скрылась за забором, громыхнув на прощание калиткой.
- Вот видите, как нам пригодилась ваша необычная фамилия, - удовлетворённо сказала Аделаида.
- А фамилия у меня действительно необычная, - заговорщически проговорил «Бобёр Воробеевич».
- Теперь это уже не имеет значения, - отрезала Аделаида Сергеевна.
 - В смысле? – не понял мужчина.
- Сегодня к вечеру всё СНТ, во всяком случае его дамская половина, будет знать, что Вы – Сорока, - обескуражила его Аделаида Сергеевна.
- Ну уж нет! Это вы – сорока, и соседка ваша тоже сорока, а я – Птица.
Воцарилась целая минута молчания – Аделаида Сергеевна просто впала в ступор. Но минута закончилась, и всё СНТ вдруг огласил заливистый с некоторой даже сумасшедшинкой хохот.
- Бо-бёр Во-ро-бее-вич Пти-ца! – заикаясь от смеха и роняя только что сорванные вишни, гоготала Аделаида Сергеевна.
 Незнакомец был повержен в смятение таким бурным водопадом смеха и, перестав рвать вишню, уставился на помиравшую со смеху женщину. А вид перед ним открывался захватывающий: все части тела не обиженной формами Аделаиды Сергеевны ходили ходуном. Казалось, что вот-вот – и некоторые из них выпрыгнут из одежды.
 Но время шло, а Аделаида не могла успокоиться, и мужчине, наконец, стало обидно, что его сделали посмешищем.
- Что ж, - произнёс он неожиданно жёстким тоном, - пожалуй, свою дозу витаминов на сегодня я принял, пора и честь знать.
 Аделаида Сергеевна мгновенно перестала смеяться:
- Да Вы, что ли, обиделись? Ну это напрасно. А вот я вас уже простила, Бобёр Воробеевич, ой, простите…
- Меня зовут Ганс, - сказал мужчина. – Ганс Фогель, что в переводе с немецкого означает «птица».
  И тут с Аделаидой Сергеевной начали происходить такие удивительные превращения, что, кто не видел, не поверил бы:
Сначала она ахнула так, что рот занял почти пол её лица. Потом, осознав это, она прикрыла рот рукой. Затем бросила вдруг испуганный взгляд на свои пережившие не один дачный сезон бриджи. Дальше она схватилась за голову и начала её ощупывать – таким образом Аделаида Сергеевна пыталась понять, как со стороны выглядит давно не заботившая хозяйку причёска. Наконец, крикнув: «Я сейчас! Только не уходи… те!», она бросилась в дом, из которого вышла пять минут спустя, будто за это время успела побывать и в парикмахерской, и в бутике.
- Ганс, - голос Аделаиды Сергеевны тоже кардинально преобразился: будто надорвался, - я тебя не узнала. Ты так изменился, - проворковала она быстро-быстро и заглянула ему в глаза, совсем как двадцать пять лет назад.
- А ты совсем не изменилась, Ада, - усмехнулся Ганс. – Может, пройдём хотя бы во двор?
- Почему же во двор? - услышав ласковое «Ада», Аделаида Сергеевна совсем растаяла. - Пойдём в дом.
  Они пошли по плиточной дорожке к крыльцу. Войдя в дом, Аделаида Сергеевна побежала на кухню поставить чайник и тут же вернулась с плетёной корзинкой сладостей.
- Присядь, Ада, - скомандовал Ганс, и она тут же послушно села. Если бы это видел её бывший, его глаза не просто бы на лоб полезли, но и утащили бы за собой брови – настолько непохоже это было на Аделаиду Сергеевну.
- Я не знаю, что услышу в ответ, но… - Ганс перевёл дыхание: видно было, что в глубине души  он нервничает, - ты больше не замужем. Дочь твоя выросла и живёт в Германии. Знаю, что у тебя есть Егор, – именно он заставил меня вначале усомниться в том, что ты живёшь одна. Я ведь уже две недели как приехал сюда и снял домик неподалёку – стал впервые дачником. В первый вечер, проходя мимо твоего участка, услышал, как ты разговариваешь с Егором, и засобирался уж было домой, решив, что вы с мужем снова сошлись. Но потом меня удивили фразы, с которыми ты всякий раз к нему обращалась.
Аделаида Сергеевна сильно покраснела.
- Я стал прохаживаться мимо каждый день и ни разу не слышал, чтобы муж возразил тебе, и не увидел, чтобы он сделал то, о чём ты его просила. Окончательно я всё понял, когда ты завизжала: «Фу, Егор, куда ты мышь припёр?!»
Аделаида Сергеевна расплылась в улыбке и, повернувшись к крыльцу, позвала:
- Иди к нам, Егор, поддержи разговор.
- Да-да, я сразу заметил, что Егор будит в тебе творческие порывы, - рассмеялся Ганс.
Кот, между тем, лениво вошёл на кухню и подозрительно посмотрел на гостя.
- Как же ты разыскал меня? – Аделаида Сергеевна разглядывала подзабытые черты человека, которого когда-то очень любила, и чувствовала, что любовь никуда не уходила, а лишь затаилась на время.
- Навещал родителей в Германии и заодно зашёл к своему студенческому приятелю Петру, уехавшему туда после университета на ПМЖ. Брат его жены, немки, два года как женился на русской, и теперь у Петра появилась русскоговорящая родственница под боком. Сказал, что красавица и для подкрепления своих слов показал мне фотографию. Я сначала решил, что пива перебрал – на фото Ада моя, как будто не прошло двадцати с лишним лет. Потом разум включился, и я спросил, как зовут мать невестки. Он мне удивлённо отвечает: «Аделаида, отчества не помню». А дальше всё просто: Пётр им позвонил, и вечером твоя дочь с мужем к нему зашли на чашку чая.
- Ну партизанка, а мне ничего не сказала, ни единого слова, - Аделаида почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. – Знаешь, Ганс, а ведь я всю жизнь жалела, что замуж за тебя сразу после школы не вышла. Всю жизнь…
- Не всю, - Ганс накрыл её небольшую ладошку своей широкой с выпуклыми венами, - мы ещё молодые с тобой. Что такое сорок три года? Детский сад. Я тоже всю жизнь жалел, что послушал тебя и согласился расстаться.
- Я это тогда не сама придумала. Мама настояла. Говорила, что мы жизни не видели, людей не видели. Потерпите, говорит, лет пять, разойдитесь. Если за это время не найдёте никого достойного, тогда и поженитесь, - Аделаида Сергеевна тяжело вздохнула.
- И ты нашла… - Ганс сжал её горячую ладошку.
- Нашла, - Аделаида Сергеевна не могла больше сдерживать себя и последнюю фразу произнесла сквозь потоки слёз, - через двадцать пять лет.
  В этот момент бесстрастно наблюдавший за всем Егор, мягко ступая лапами, подошёл к Гансу, потянулся, разминая всё тело от головы до хвоста и весьма фамильярно запрыгнул гостю на колени. Аделаида Сергеевна ахнула:
- Первый раз такое. Он и ко мне-то редко ластится, - сказала она, растирая слёзы по лицу.
- Егор хитёр, - подмигнул ей Ганс, и они вместе счастливо рассмеялись.