СА. Глава 2

Проводы продолжались всю ночь. Квартира  представляла проходной двор. Приходили какие-то незнакомые личности уже полупьяные, им наливали, они желали лёгкой службы и пр. Уходили. Приходили другие такие же. Цикличность господствовала не только в природе. Пришла моя бывшая одноклассница (за одной партой сидели в течении одного учебного года) и по совместительству моя бывшая love. Пришла с каким-то хмырём. Через два месяца вышла за него замуж, но об этом я узнал уже в армии.

Не смотря на то, что пьянка была беспробудной, все держались на ногах, и, главное, никто не подрался. Знаменитой русской пьяной драки не состоялось. Парадоксально, но факт.

Утричком с чугунной головой, свинцовыми ве;ками и каменными, словно у атлантов, что держат небо в Эрмитаже, ногами поплёлся в военкомат. За спиной вещмешок, набитый провизией. Вокруг – провожающие. Самые стойкие.

Из военкомата на сборный пункт. Некоторым улыбается фортуна – их забирают в армию в тот же день. Но я не из везучих. Пришлось целые сутки проболтаться в этом бардаке и ночевать в вонючей казарме не раздеваясь, подложив вещмешок под голову. Впрочем, некоторые сидят на сборном пункте неделями. Но это они уже сами специально оттягивают встречу с тётей в балахоне цвета хаки и с косой-АКМ в руках.

Выкликнули мою фамилию, и вперёд на ж/д вокзал. Ехали в общем вагоне. Поезд Киев – Рига. Мечтал побывать в Прибалтике, тем более в Риге, но не в качестве армейского подневольного туриста. Целые сутки пили, жрали, орали похабные песни, бросали пустые бутылки из окон, остатки жратвы, а то и не остатки, потому что на еду было уже омерзительно смотреть. (Через несколько дней все вспоминали об этом с горечью, и так хотелось, чтобы улетевший в дремучие белорусские леса кусок жареной курицы прилетел на блюдечке с голубой каёмочкой пред очи ясные, но печальные, и утешил хотя бы своим аппетитным ароматом).

Однако до Риги мы не доехали. Ранним утром нас выгрузили на вокзале города Шяуляй. Квадратноголовые, опухшие от бесконечных возлияний, плавающие в сомнамбулических облаках полугрёз полукошмаров полубудущих видений чего-то грозящего и мрачного, исходящего из вульгарных баек об армейской службе, мы сбились в кривоватый строй и поплелись по перрону. Через полчаса оказались в громыхающей как груда металлолома электричке и ещё через полчаса вывалились на пустынном полустанке. Туман седыми клочьями, вырванными из обезумевших голов гарпий в дионисийском припадке белогарячечными силенами, висел над грунтовой, поросшей подорожником, дорогой. Видно по ней не так часто ездили. В колонну по четыре мы двинулись в серое хаотическое месиво тумана. Куда? Да не всё ли равно. Наверняка не в санаторий. Было зябко, мерзко, гнусно. Во рту привкус кошачьего дерьма и ослиной мочи (будто кто-то знает этот привкус, но все так говорят). И только одно светлое воспоминание за последние сутки.

 На станции какой-то в Белоруссии в вагон подсел паренёк. Надо сказать, что вместе с нами призывниками-обалдуями и матершинниками в вагоне ехали и обычные пассажиры. Ох и не завидовал я им! Я старался по возможности держаться в стороне от гуляй-поля чуявших последние свободные часы идущих если не на смерть, то во всяком случае, на два года подневоли.

Паренёк присел возле меня. Разговорились. Он мне прочитал замечательные стихи Асадова и вышел на станции с некрасивым названием – Жлобин. Я шёл сквозь идиотский туман и вспоминал обрывки стихотворений. Мне было наплевать на туман, на промозглое утро, на армию и даже на весь мир. Я просто шёл, во мне кружились строфы из стихотворений Асадова, Лермонтова, Есенина, Пушкина, Баратынского, Бернса, Омара Хайяма, Низами, Катулла, Овидия и зарождались протогалактики своих собственных стихов. И мне было хорошо. Нет, хорошо это не то слово. И даже тут вообще невозможно подобрать никакое слово. По дороге шёл мой двойник. А может и двойник двойника. А где был я? Это непостижимо. Нет языков, чтобы рассказать об этом. Но я был уж точно не на сырой серой дороге, ведущей, конечно, не в ад и даже не в чистилище, но в его преддверие. Судьба-злодейка толкала в спину, заставляя переступать порог этого ненавистного места, но что-то упорно сопротивлялось этим толчкам и преграждало путь, и выталкивало назад, и создавало плотную невидимую стену, не пускало и шептало: нет, нет, нет и укрывало мягкими волнистыми, тонкими покрывалами или крыльями, и не хотело выпускать из своих объятий.
Но толчок в спину оказался сильнее.