Долгое эхо войны. Часть 1. Глава 9

Стояла чудная сентябрьская ночь. Небо было высоким и темно-синим, звезды, разбросанные гроздьями, напоминали бриллиантовые украшения. Луна сияла особенно ярко, и настроение у дежурного врача Лаврова было безмятежным и лирическим. Сейчас ему явно не хватало общества друга, который вот уже вторую неделю болтался в постоянных перелетах между Хабаровском и Южно-Сахалинском.
Венедикт открыл небольшой томик Есенина и с наслаждением предался чтению поэмы: «Анна Снегина», которою, впрочем, как и почти все произведения поэта знал наизусть, но проверяя себя, следил за произносимой им рифмой, иногда самовольно перефразированной.
«Какое счастье, - думалось ему, - очутиться где-нибудь в барской усадьбе, ходить на охоту, бродить по полям и лесам часами, вдыхать воздух среднерусской равнины, сидеть на берегу под ивами с удочкой и быть счастливым уже от одного того, что ты жив, полон сил и впереди у тебя невероятные свершения».
Он так увлекся мечтами, что вздрогнул, когда в дверь ординаторской постучали.
«Неужели, что-то случилось? Во время вечернего обхода все было в порядке», - подумал Лавров.
Он еще  не успел ответить, как дверь распахнулась и на пороге возникла знакомая фигура Леши Зайцева.
- Не спишь!? О чем мечтаешь? - весело произнес друг. Говоря это, он уже обнимал Венедикта, похлопывая его по спине.
- Как я рад! Не поверишь, буквально несколько минут назад я думал о тебе и грустил, что тебя нет рядом в такую красивую ночь, и мне не с кем поговорить, помечтать, поспорить.
- Телепатия, брат! Я тоже всю дорогу думал о тебе, вот мои мысли тебе и передались.
Алексей достал из кармана куртки две пачки цейлонского чая, страшного дефицита по тем временам, и плитку шоколада, который выдавали всем летчикам перед полетом.
- Это чтобы тебя в сон не клонило на посту! Чай вскипятить мы сможем?
- Пошли в мой кабинет, там все есть для приготовления чая, да и чувствовать мы будем себя свободнее.
Венедикт прошел на пост дежурной медсестры. Сегодня там находилась опытная и всегда дружелюбная Евдокия. Венедикт относился к ней с уважением и абсолютным доверием. Есть такие женщины на Руси, которые будто созданы для того, чтобы разделить боль и невзгоды с любым встреченным ими на жизненном пути человеком. Именно такой виделась Венедикту Евдокия. Он предупредил ее, что будет в своем кабинете, и попросил организовать кипяток для чая
Пройдя в кабинет, друзья устроились валетом на диване.
- Устал? - спросил Лешу Венедикт.
- Есть немного. Что ты там читал? - поинтересовался Алексей и, получив ответ, сказал:
- Твоя любовь к Есенину мне понятна, я иногда с удовольствием читаю его лирику, особенно впечатляют картины русской природы, которые ему удаются на славу.
Венедикт, вдохновленный словами друга, взахлеб стал читать отрывки стихов любимого поэта.
Евдокия принесла кипяток, и Венедикт заварил настоящего цейлонского чаю, нахваливая друга за его заботу.
- Чай как нельзя к месту, тем более такой отличный. Совершенно не хочется спать, и Есенин мне составил неплохую компанию.
Разговор зашел о жизни Есенина, его  человеческих качествах, которые в глазах Алексея были весьма сомнительного свойства, в то время как Венедикт, верный поклонник таланта великого поэта, заступался за него, горячась и даже подковыривая Лешку, что тот просто завидует славе великого поэта. Такой несправедливый упрек друга сильно задел Лешу, и он, вскочив с дивана, молча засобирался домой, а Веня, поняв, что переборщил, стал извиняться. Внезапно оба полетели на пол, лампа на потолке совершала невероятные вращения, стены деревянного помещения, в котором располагался госпиталь, затрещали и незадачливые любители литературы, мгновенно вскочив, выбежали в коридор.
Туда уже выбегали больные, и Венедикт, распахнув двери черного хода, стал пропускать их, попросив Алексея проверить все палаты. Дежурная медсестра Евдокия, вместе с санитаром Сашей, выносили пожилого интенданта, на которого с потолка упала балка. Здание госпиталя деревянное, старое и обветшавшее, не выдержав семибалльного землетрясения, буквально рассыпалось на глазах.
Все пациенты, имевшие силы и не травмированные внезапно обрушившейся на них стихией, помогали персоналу выводить тяжелобольных и раненых на улицу. Через двадцать минут к зданию прибыли пожарные и спасатели, начальник госпиталя и весь состав работающих в нем врачей.
Алексей, вытащив из полуразрушенной палаты молодого лейтенанта, получившего травмы ноги и головы, ринулся за соседом пострадавшего, и тут на него свалилось полстены примыкавшего к палате коридора. Леша упал, и его буквально накрыло рухнувшими сверху штукатуркой и досками.
Именно в этот момент в проеме появился Венедикт, хватившийся друга и разыскивающий его.
За ним спешил санитар, который мгновенно оценил положение и бросился за помощью к спасателям. Венедикт же, не обращая внимания на продолжавшие падать бревна и доски, с каким-то невероятным остервенением старался разобрать завал, накрывший Алексея. Он уже наполовину вытащил друга, не подававшего признаков жизни, когда Леша открыл глаза.
- Вень, опять ты спасаешь меня... - И, недоговорив, потерял сознание от боли в ноге, за которую ухватил его друг. В пылу раскопок Венедикт умудрился сломать себе два пальца на правой руке. Причем от страха за жизнь Леши даже не почувствовал этого.
В результате оба «спасателя» оказались в гипсе. Начальник госпиталя пытался выяснить, что в ночное время делал майор Зайцев на подведомственной ему территории, но получил в ответ от Венедикта наскоро придуманное объяснение, что Алексей оказался на месте трагедии совершенно случайно, что называется, проходя мимо. Петрищев только хмыкнул и, покачав головой, махнул рукой на друзей. Да и не до того ему было. Он спешно решал, куда размещать больных, учитывая, что в относительной целости осталось одно небольшое крыло госпиталя. Правда, имелись два небольших флигеля еще дореволюционной постройки, тоже старые и деревянные, однако выстоявшие, и потому туда спешно заселяли больных и раненых, которых стало чуть ли не на четверть больше, чем до начала землетрясения.
Прилетевшая утром комиссия во главе с самим командующим округом приняла решение временно отдать под госпиталь помещение Дома офицеров и немедленно начать строительство нового кирпичного здания госпиталя в пяти километрах от старого, отдельные фрагменты которого в срочном порядке тоже капитально ремонтировались.
В обустройстве палат и лечебных кабинетов были задействованы практически все силы гарнизона, но, конечно, особая тяжесть, как само собой разумеющееся, легла на плечи персонала госпиталя. Коллектив работал по двадцать часов в сутки, практически без выходных.
Венедикт с загипсованной рукой и не покидавшей его болью в кисти правой руки принимал в работе самое активное участие, но травма руки оказалась очень серьезной и последствия ее, по утверждению хирургов, могли быть весьма плачевными.
К тому же переломы, полученные Венедиктом, ударили по главному инструменту хирурга – по рукам, а он мечтал всерьез заняться пластической хирургией. Обиднее всего было то, что сломанные пальцы никак не хотели восстанавливаться и причиняли изнуряющую, постоянную боль. Вопрос стоял об их ампутации. Веня не мог забыться даже во сне, проклятая боль не оставляла его ни на минуту.
Алексей, быстро оправившийся от перелома ноги, прихрамывающий и опирающийся на палочку, предпринимал активные действия, направленные на спасение рук Венедикта. Ему было не до своих болячек, так тяжело переживал новую трагедию, обрушившуюся на друга. Он добился для него консультации у известнейшего хирурга - Аркадия Александровича Василевского , который возглавлял хирургическое отделение в военно-морском госпитале Владивостока, и доктор, внимательно изучив рентгеновские снимки, подтвердил правильность поставленного коллегами диагноза и объяснил Алексею, что у Венедикта суставы среднего пальца получили не просто перелом, а практически раскрошились. Известный врач согласился сделать  операцию Вене сам, не гарантируя, однако, стопроцентное восстановление подвижности суставов. Кроме того, маститый врач и ученый считал, что возможно одной операцией дело не обойдется.
Венедикт, измученный постоянными болями, был согласен на все. Алексей понимал его и поддерживал его решение. Леша не хотел оставлять друга в такое трудное для того время. Поэтому он подал рапорт начальству и получил две недели отпуска, чтобы постоянно находиться рядом с Венедиктом, осознавая и то, что Антонине, которая тоже не хотела расставаться с мужем, а желала быть рядом с ним, нужно будет для поездки во Владивосток куда-то пристроить дочь, да и ее постоянные слезы и переживания навряд ли помогут Венедикту. Скорее всего, другу будет намного тяжелее от сознания того, какие волнения  он доставляет любимой женщине. Леша убедил Тоню доверить здоровье ее драгоценного супруга ему, обещая постоянно держать ее в курсе всего происходящего с Венедиктом.
- Пойми, Тоня, Венедикту и так нелегко, а у тебя все время глаза на мокром месте. Да и Марину ты не можешь оставить одну. Веня все это понимает, ему от твоих страданий будет еще тяжелее, а со мной ему проще. Меня он пошлет ко всем чертям, если я ему надоем, а тебя никогда.
В общем, после долгих препирательств и уговоров Леша сумел убедить ее оставаться дома, не переживать и своим видом поддерживать мужа, а не огорчать его.  Он полетел с Венедиктом во Владивосток.
Операцию Василевский делал в три этапа, но пальцы восстановил, правда полностью избавить от чувствительности суставы к любым перегрузкам ему не удалось, однако замечательный хирург был уверен, что со временем, при правильном лечении и выполнении комплекса физических упражнений по его программе, эта чувствительность пройдет. Венедикт полностью доверял доктору и тоже не сомневался в том, что рекомендации Аркадия Александровича со временем вернут пальцам их былую подвижность. Главное - его покинули изнуряющие боли в кисти травмированной руки.
Возвращались в гарнизон друзья вместе.
- Леша, спасибо тебе за все, - неоднократно обращался к другу Венедикт. - Я просто с ума сходил при мысли об ампутации пальцев. Может, я трус, но, думая об этом, мне не хотелось жить. Сейчас я могу признать свое малодушие, но были моменты, когда мне хотелось умереть.
- Ты знаешь, Веня, я чувствовал примерно то же, как только понял, что из-за меня ты лишился пальцев. Хотя и сейчас еще меня вопрос подвижности твоих травмированных пальчиков волнует серьезно. Зато я знаю абсолютно точно, что ты никогда не был трусом, более того, я не знаю человека, равного тебе по мужеству и порядочности. Честно!
- Все-таки, Лешка, ты абсолютно не объективен ко мне. Тоже мне, нашел героя! И потом, в чем ты виноват? Что значит, из-за тебя я лишился пальцев? Выброси эту мысль из головы. Я в ту ночь много кого вытаскивал, так что, если суждено было свыше мне получить эту травму, то не важно, кого я доставал из-под обломков в тот злосчастный момент.
- Думаешь, я не понимаю, что именно из-за меня ты позабыл об осторожности? Не хитри, Венечка! Одно меня радует, что мы сумели попасть к самому Василевскому.
- Только благодаря тебе, Леша. Так что не умоляй своих заслуг. Спасибо тебе огромное, друг мой!
- Будем надеяться, что все обойдется, Вень, и по этому поводу не зайти ли нам с тобой в местный кабак, да не выпить ли по фужеру шампанского? Мы ведь опять проскочили опасную черту, а это, я думаю, стоит отметить.
- Отличная мысль, Леша. Ты прости меня за ту глупость, что я сморозил, говоря, что ты мой лучший друг, завидуешь славе Есенина. На самом деле у меня и мысли такой никогда бы не возникло, просто вошел в раж в глупом споре, но никогда о тебе такого не думал, поверь мне. Даже сам понять не могу, с чего вдруг ляпнул такую чушь.
- Верю! Верю! Верю! Господи, все это такая ерунда по сравнению с пережитым нами, что я и думать о ней забыл. Главное - мы живы, надеюсь, будем здоровы, и все у нас впереди.
Друзья зашли в ресторан «Золотой якорь» и отметили свое возвращение «в строй».
Дома их с нетерпением ждали Антонина и Марина, Дятловы и весь коллектив госпиталя.
К моменту их возвращения военный городок, хоть и тяжело, с большими трудностями, но возвращался к нормальной жизни. Результаты землетрясения были весьма плачевны: восемь разрушенных старых деревянных домов, не считая здания госпиталя, девяносто человек, получивших травмы различной степени тяжести, трое погибших и двенадцать человек пропавших без вести.
В отделении Венедикта, получившем временную прописку в одном из старых, дряхлых флигелей, все еще царил настоящий хаос. Петрищев, осунувшийся, страшно уставший, обрадовался возвращению Лаврова, как родному.
- Слава Богу! Рад тебя видеть, Венедикт, и очень рассчитываю на твою помощь в восстановлении нашего хозяйства. Но, перво-наперво, приведи в порядок свое отделение. Его следует обустроить заново, с больными разобраться серьезно, по возможности, всех более-менее здоровых выписать, а кое-кого использовать на восстановительных работах. Я договорился с начальником гарнизона об этом, так что действуй!
Венедикт весь ушел в наведение порядка, почти не появляясь дома, поскольку рабочий день его начинался с пяти утра и длился до ночи. Приходилось создавать отделение практически из ничего. Лавров рыскал по частям и складам в поисках кроватей, шкафов, столов, стульев, электрических лампочек и даже керосиновых ламп. Утварь, посуда, склянки - все добывалось с трудом.
Антонина, желающая помочь мужу и хоть изредка иметь возможность видеть его, после работы приходила к нему в отделение и помогала мыть полы, чистить подоконники и стекла на окнах, отдирая с них скопившуюся более чем за столетие грязь. Ведь флигели уже несколько десятилетий были забиты старой сломанной мебелью, утварью, тряпками, снарядами,  и разобрать все это было весьма непросто. На помощь пришло семейство Дятловых: муж чинил или делал из старых столов и стульев новые, жена помогала Антонине. Вера белила потолки и красила стены, а ее любимая ученица Марина, которая не хотела оставаться дома в одиночестве и везде сопровождала маму, раскрашивала и разрисовывала стены под руководством тети Веры. Получилось так уютно и стильно, что заглянувший к ним начальник госпиталя просто ахнул от восхищения.
Женщины сообща шили и вешали шторы на окна. Причем рукоделием приходилось заниматься исключительно по ночам. Одна вышивала гладью, вторая крестиком, но вместе они создавали прекрасные образцы вышивки.
Особой гордостью всего коллектива отделения стала комната отдыха, в которой Василий Дятлов, починил и поделил камин, а Вера с Мариной разрисовали стену за ним, обставили комнату цветами, украсили занавесками. Василий смастерил два журнальных столика и большой книжный шкаф, а Алексей достал десять мягких стульев, и отдал два своих собственных кресла. В углу комнаты повесили большое зеркало, оно зрительно увеличивало  площадь и создавало атмосферу изысканности.
Совместная работа так сплотила людей, что им и расставаться не хотелось. Домой они уже не спешили, между работой частенько усаживались в комнате, пели совместно песни, читали стихи и басни, играли на гитаре или просто грелись у камина.
- Такое единение, - сказал как-то Алексей, постоянно навещавший друга, - у нас было только на фронте.
- Считай, что мы и сейчас находимся на передовой! - ответил Венедикт, искренне радовавшийся тому чувству дружбы и поддержки, которое царило в его отделении с момента начала восстановительных работ после землетрясения.
Энтузиазм коллектива отделения  на общем собрании, посвященном итогам ремонтных работ, был отмечен знаком «Лучший коллектив госпиталя».
Военный городок, готовился к празднику 7 Ноября в приподнятом настроении. И тут произошла трагедия, потрясшая всех жителей городка.
Понятно, что жилищные условия того времени на краю земли, как часто называли дальневосточные поселения, оставляли желать лучшего. Приезжающие на службу офицеры были счастливы, если получали на семью одну комнату в общем бараке или хотя бы в землянке. Некоторые из этих ветхих строений находились возле подступавшей к городку тайги. А в ней водились, между прочим, дикие животные: медведи, рыси, волки. И населению категорически запрещалось в одиночку ходить в лес. Но понятно, что никто этих запретов не слушал, и все ходили в тайгу за ягодами и грибами, а мужчины и охотой не брезговали. Однако старались, чтобы дети без ведома родителей туда не ходили. Но и детки, беря пример с непослушных родителей, тоже постоянно устраивали игры, выходя за границы городка, или отправлялись в лес за ягодами. Один такой старый деревянный барак, в котором жили и Антонина с дочерью, пока не переехала к Венедикту, находился почти в лесу. В бараке проживали восемь семей - по числу имевшихся в нем маленьких комнат. В одной из них жили Мускатаевы, семья из трех человек: папы - Владимира Афанасьевича Мускатаева, летчика, командира экипажа, майора, мамы - Тамары Андреевны, и их дочери, Вари, которой было шесть лет от роду. Девочка частенько оставалась одна, когда родители уходили на работу, и ей строго-настрого было запрещено посещать лес, который начинался прямо за дверью барака.
И вот в один из хмурых осенних дней пропала Варенька Мускатаева. Последней ее видела соседская девочка Лидочка, семи лет. Она и сказала, что Варя с корзиной в руках направилась в тайгу. Больше маленькая свидетельница ничего сообщить не могла, поскольку, по ее словам, учила стихотворение к празднику и  ей было некогда.
В военном городке горе одной семьи становится всеобщей бедой. Поэтому почти сразу после исчезновения ребенка была создана поисковая группа, отправившаяся по следам девочки. Но прошло уже три часа, а группа не возвращалась. Мама пропавшей Вари, Тамара Андреевна, не находила себе места, а папа был в командировке на Курилах.
Прошло семь часов и поисковики вернулись ни с чем.
Весь городок не спал. Несколько соседей-мужчин самостоятельно отправились искать Варю. Но не успели они пройти и километра, как им навстречу вышел капитан Скворцов с девочкой, буквально истекающей кровью, на руках. Оказалось, заядлый охотник, он ходил на охоту и, уже возвращаясь домой, услышал крик ребенка и рык медведя. Через несколько минут ему предстала ужасная картина: дрожащая от страха маленькая девочка и наступающий на нее медведь. Капитан выстрелил, но медведь успел лапой почти снять скальп с ребенка. Однако девочка была жива, и летчик, перевязав ей рваную рану головы, поспешил к городку.
Варю сразу прооперировали и для восстановления лица пригласили Венедикта. И тут случилось то, что буквально потрясло Лаврова. У Венедикта больные пальцы правой руки утратили былую чувствительность. До травмы он мог ими улавливать по температуре оперируемого органа, по пульсации внутренних капилляров, по движению тела пациента и по множеству других мелких деталей точное  место необходимого разреза или шва. Пальцы сами устанавливали промежуток ткани между двумя ходами иглы. Сейчас они утратили все прежние чувства восприятия. Правда, его внутренний голос или "голос свыше", как он считал, подсказывал ему точки проникновения иглы, и Венедикт, страшно переживавший за ребенка, молил этот "голос" не оставить его во имя спасения девочки и ее внешности насколько это возможно. Напряжение, которое переживал в эти минуты доктор, не поддается описанию.
Лавров оперировал вместе с молодым лейтенантом Николаем Васиным. Николай был в курсе последствий травмы Венедикта, всем сердцем хотел быть полезным ему. Молодой врач понял состояние Лаврова, но умения у него, конечно, не хватало, да и такой чувствительности, как у опытного, прошедшего войну врача, у него не было.
- Венедикт Петрович, вы мне только скажите, как и где, я все сделаю, не переживайте.
- Спасибо, Коля! Сделай шов между щекой и ушком. Помельче, помельче шажки!
Венедикт закончил работу лишь к утру. Он еле стоял на ногах. Пережитый им ужас от сознания потери чувствительности пальцев дал себя знать. Кардиологи констатировали предынфарктное состояние и оставили его у себя под постоянным контролем заведующего отделением.
Впервые за последние годы ночью его опять мучили кошмары пережитого им во время Сталинградской битвы нечеловеческого напряжения. Ему снилось, что он делает операцию раненому политруку и вместо того, чтобы наложить швы, заклеивает рану красным клеем, совершенно неотличимым от цвета крови. И в этой ране ползают микробы размером с червя. От ужаса он несколько раз вскакивал с кровати. Дежурившая у его постели сестра по распоряжению доктора вынуждена была колоть ему успокоительное снотворное.
Благодаря интенсивной терапии инфаркта у Венедикта в этот раз  не случилось, но нервная система явно дала сбой.
И тут нежданно-негаданно прибыла замена майору Лаврову. Нужно было ехать на новое место службы в Закарпатский военный округ. Тяжело было расставаться с коллективом госпиталя и своего отделения, в которое было вложено столько души, труда и любви, но по-настоящему суровым испытанием стала предстоящая разлука с самым близким и дорогим ему человеком - Лешей Зайцевым, верным другом, готовым всегда прийти на помощь.
Десять лет службы на Дальнем Востоке кончились. Начиналась новая полоса жизни на материке, на Украине. Ох, как не хотелось ему уезжать! Но военная служба предполагает работу там, где ты нужен государству, и после недельных сборов семья Лавовых покинула край, в котором была так счастлива. Сердце Лаврова болело, и снились все те же страшные сны Сталинградской битвы, которая продолжалась в них и сейчас, не утихая, а становясь намного страшнее и тяжелее, чем была на самом деле. Чаще всего снился сон, что он попал в плен, и ему переломали все пальцы на руках. Он просыпался в холодном поту и мучился, стараясь разгадать значение своих сновидений, подсказку, как быть, но тщетно.
День его отъезда был для него не просто грустным, а воистину мрачным, несмотря на то, что провожало его множество людей: семьи Дятловых и Завадовских, Мускатаевых и Петрищевых, коллеги по работе в госпитале и почти все сотрудники его отделения, но не было рядом Алексея Зайцева. Именно в этот день он находился в командировке во Владивостоке. И Венедикт был мрачен и неразговорчив. Он еле сдерживался, чтобы не расплакаться.
«Как баба, ей Богу!» - ругал он себя, но ничего не мог с собой поделать.
Тоня понимала его печаль и старалась успокоить.
- Я не сомневаюсь, что Леша непременно появится в Хабаровске (там у них должна была состояться пересадка с военного борта на гражданский).
Венедикт лишь качал головой.
- Не успеет, - с тоской говорил он.
Но Алексей был бы не Алексей, если бы не появился в номере их гостиницы вместе с семьей Игоря Хабенского, чтобы проводить Венедикта.
Их появление вывело Веню из того ступора, в котором он находился последнее время.
Леша привез ему привет от Аркадия Александровича Василевского и целую программу лечения и профилактики суставов рук, разработанную самим доктором и предполагавшую постоянную тренировку пальцев, рассчитанную не менее чем на три года.
- Не горюй, дружище, следующим летом мы непременно встретимся. Обещаю, что мы с Зиной прилетим к вам в гости, а если у нас что-то сорвется, я уверен, ты сам вместе с семьей приедешь в Ленинград. Уж это место встречи изменить точно нельзя! Буду рад, если и вы, господа Хабенские, примкнете к нашей компании.
Хабенские заверили, что непременно постараются прибыть в условленное место.
Появление Лешки и Хабенских подняло дух и настроение Лаврова, и он отвлекся от своих мрачных мыслей. Надолго ли? Жизнь покажет.