СА. Глава 4

Командовал ротой новобранцев сержант по фамилии… Я уверен, что любой человек, обладающий мало-мальским воображением, назвал бы фамилию сержанта тотчас бы как только бы увидел его лицо. Ему бы приделать только остроторчащие волчьи уши и даже гримировать не надо – вылитый волк. Не надо быть специалистом в генеалогии или этнографии, чтобы понимать, что его род принадлежал к тотему волка. Тотемизм – это не суеверие, как думали советские этнографы, это реальная родовая цепочка, соединяющая людей с животными в один нерасторжимый биологический узел. Итак, фамилия сержанта была Волков. Парень суровый и жёсткий, откуда-то из Центральной России.

В нашей роте было много представителей горно-кавказко-азиатских племён. Некоторые из них не то что впервые на поезде ездили – впервые в жизни вообще оказались на ровной местности, вне привычных скал и ущелий. Шутка «Спустился с гор за солью и был забран в армию», относящаяся к ним, была вовсе не шуткой, а горькой правдой, иногда трагической. Некоторые дезертировали, попадали в штрафбаты, совершали преступления по причине своей первобытной дикости и невозможности адаптироваться в чуждом социуме. Правда, я с этим воочию не сталкивался, а узнавал из многочисленных циркулярных телеграмм, будучи телеграфистом на узле связи… Но об этом позже.

Вся эта вольно-горно-гордая стихия не хотела подчиняться Волкову. Они брыкались, как необъезженные кони, на которых нацепили седло. Видно было, что Волкову тяжело справляться с этой братией. Мне даже было его где-то жалко. И не только мне. Как-то на послеобеденном отдыхе (полчаса после обеда – свободное время) ко мне подошёл парнишка из Еревана и поделился своими размышлениями. У него было умное положительное серьёзное лицо, как говорят, обезображенное интеллектом. Его забрали в армию после первого курса Ереванского университета. Не помню какого факультета.

- Волков не дурак и не сволочь, - сказал он, - нормальный сержант. Не может же он с нами чаи распивать и обниматься, он такой же солдат как и мы, ему приказывают нами командовать, он и командует, а эти придурки с гор этого не понимают. Тёмный народ. Некоторые из них даже с трудом читают. Но ты не думай, на Кавказе не все такие.

Да я и не думал. Придурков везде хватает. Жаль, что умных меньше.
Чем закончилось противостояние сержанта Волкова и полудикой своры (волка, окружённого сворой собак) я не знаю, ибо через несколько дней был отправлен с ещё семью новобранцами (все из Киева) в стольный град Прибалтийского военного округа – Ригу для прохождения дальнейшей службы, как пишут в официальных документах.

 Нам дали вещмешки, суточный паёк. Из шинелей пришлось сделать скатку и надеть её через плечо,  ибо на улице всё-таки май месяц. Только теперь я на своём горбу ощутил как это таскать скатку. Много раз я видел в фильмах про войну солдат со скатками, но не подозревал как это неудобно и тяжело носить скатку на себе. Хорошо что у нас не было с собой оружия, подсумка, фляги и котелка. И хорошо, что не было войны. В общем нести на плече скатку не бог весть какое лишение.

Колонной по одному мы шли по просёлочной дороге, а вокруг до горизонта расстилались цветущие луга жёлто-бело-зелёными хитонами лимониад, сброшенными в страстном вакхическом танце и хранящими запахи возбуждённых тел. Эти тонкие, сладкие, пряные ароматы перебивали грубые запахи кирзы и нового армейского сукна, и от этого становилось легче на душе. И от того, что где-то пел невидимый жаворонок, и стрекотали кузнечики, и жужжали пчёлы, и мчались по небу тяжёлые белые, словно наспех обработанные скульпторами-гигантами куски каррарского мрамора, облака, и ярко светило солнце. И радовали даже обыкновенные одуванчики своим простым, но таким жизнеутверждающим, искренним цветом и светом. Словно улыбка солнца, пройдя сквозь голубое стекло небес, размножилась на миллионы улыбающихся крохотных эльфов-солнц, воплотившихся в цветах. И каждое это солнечное радостное послание можно было взять в руки и прижать к щеке и ощутить, что ты человек, а не машина, созданная для работы и войны.

 В эти минуты, не смотря на оболочку униформы, в которой предстояло находиться ещё почти двадцать четыре месяца, я чувствовал себя идиллическим Орфеем в окружении обнажённых нимф, сочиняющего гимны вечной красоте и дифирамбы неувядающей страсти. На несколько мгновений я забылся и перенёсся в мир мифологической Эллады, где фавны играют с юными дриадами, где стремительные кентавры похищают аркадских девственниц, где менады мчаться под изумрудной луной, изрывая одежду о колючий кустарник и исцарапывая до крови свои белые нежные тела, и где под переполненным звёздами ночным небом возле жарких костров аэды экспромтом создают новые мифы.

Внезапно налетели чёрные тучи, и было видно как вдалеке идёт дождь. И где-то там за дождём вдруг воссияла радуга. Семицветный мост, соединяющий небо и землю; Ирида – вестница богов – в семи платьях, возвещающая миру послание с небес. Цвета радуги были сочные, насыщенные, без размытых границ, будто нарисованные воздушным художником-гиперреалистом. Это было символично. Это был хороший знак. Поздравительная открытка богов со словами утешения.

На полустанке нас поджидал сержант Пегий. В дальнейшем это будет наш главный мучитель. А сейчас он улыбался, шутил и подбадривал нас как мог.
- Едем в Ригу хлопцы. Вам повезло. Полк связи. Телеграфисты. Работа при штабе ПрибВО. Непыльная. «Аристократы», как нас называют. В Риге в увольнение хоть есть куда сходить – не то что здесь, кроме солдатского клуба тут и пойти некуда. Знаю, сам здесь служил. В нашем полку почти все хлопцы с Украины и России, чурбанов мало. В общем служба – лафа.

Сам Пегий был с Западной Украины. Хитрый, коварный, наглый и скользкий галичанин. Змей подколодный. Мне он сразу не понравился. Бегающие глазки, крысиная вынюхивающая мордочка и тупое самодовольство в каждом движении.

В размеренно трясущейся электричке на Лиепаю я сошёлся со Стёпой Сыченко. Я приметил его ещё на сборном пункте. В нелепой шляпе, странноватый, с добрым и наивным выражением лица, он выделялся среди толпы. Но только теперь мы с ним разговорились. Оказалось, что он тоже пишет стихи. Меня это нисколько не удивило. Разговорчивость Стёпы превышала всякие меры. Я, как всегда, был хорошим слушателем. Наивность и доверчивость его не знала границ. Я и сам такой, однако Стёпа далеко опережал меня. Мне стало его как-то сразу жаль – тяжело ему придётся в армии. Во враждебном окружении всегда надо держать ухо востро и не расслабляться. И включать холодный разум, чтобы остудить на время романтическую улётную горячку, которая иногда мешает оценить обстановку верно.

Утром следующего дня десантировались на рижском вокзале. На флегматично ползущем трамвае перекатились на другой берег Даугавы. Рига, рассечённая на две половины рекой, напоминала Киев. В горле запершило, слёзы подкатили, воспоминания нахлынули… Нет! Прочь ностальгию и меланхолию! Эдак ты долго не протянешь парень. Смотри, верти головой, впитывай новые впечатления, не думай о прошлом. В армии жизнь не кончается. Даже в тюрьме люди живут.
И началась будничная цикличная армейская жизнь в учебном подразделении.