Сентябрь в заводе. Спирт. 1983

                Сентябрь в заводе.

    Опять конец месяца. И не только месяца, но и квартала.
Снова сверхурочная смена. Сколько их  было и ещё будет? Вторник. Сегодня работу закончили в час , завтра в два ночи, послезавтра в три. Последние же сверхурочные в субботу и воскресенье придётся «пахать» по шестнадцать часов сплошняком.

     Пока же можно и вздремнуть, восстановить силы.
Ещё не окончательно протрезвевший от дополнительной «ночной дозы», я выкуриваю сигарету «Астра».
-Где бы примоститься, приткнуться, чтобы скоротать ночку? – одна только мысль заполняет ум.

   Отопление в заводе ещё не пущено, и потому надо бы отыскать местечко без сквозняков.
Ленин, прищурившись строго и ласково взирает со стены. Он выжжен на квадратной фанерке, повешенной под самым потолком.

   Под ним большое панно не стене, написанное масляной краской. Созидательный труд советского народа изображен не нем.
Пашут трактора, подъемные краны поднимают  панели. Ученые держат в руках  модели атома.

   А внизу проверяют герметичность прибора. Гарантия электронной машины 10 лет, потому надо обеспечить длительную сохранность.
Падение водяного столба более 50 мм не  допускается.
Если где-то утечка, то начинается самая муторная, и в чем-то творческая работа.
Надо проверить все сочленения, клеевые швы, крышки боковые и верхние, передние и задние. А проверяют герметичность способом известным при помощи кисти и банки с мыльной эмульсией.

  Мажешь, мажешь тубус, а оказывается, дырка на самом корпусе из проклеенной стеклоткани.
Мастер эпоксидной смолой подклеит приборчик, а на другой день его надо чуть ли не весь заново красить, да ещё номер не повредить.

   Отмывать после проверки герметичности прибор очень трудно. Белые разводы очень заметны на тёмно-зелёном фоне трубы.
На укупорке холодно. На сборочном участке хоть и не дует, но слишком свежо.

  Ага, вот куда надо бы себя разместить.
В  «каптёрку», где стоит огромный сейф с разными химикатами, я приношу дюжину поролоновых  брусков и укладываю их прямо на бетонном полу, покрытом линолеумом.
Сейф стоит крепко, огромный, словно «железный гость». Однако он скорее всего – хозяин. Всего и вся на участке. Ведь именно к нему по утрам и вечерам выстраиваются очереди рабочих.  В этом железном шкафу «старшой», «страшный мастер» Петрович хранит десятилитровую канистру со спиртом. 

   Подходят к металлическому секретеру и мастера. Картохин, книголюб и автомобилист, по слухам, приторговывает спиртишком,  служащим жидкой валютой в России, особенно после знаменитого «сухого Указа» Горбачёва.
Я ложусь отдыхать, укрываясь своим белым застиранным и заношенным халатом.
Часто и жадно дышу, чтобы согреться. По полу рядом с моим «ложем» ползают пауки и мокрицы.
Жужжат перед сном последние осенние мухи, но комаров уже нет.
Постепенно усталый слесарь всё же засыпает.

   Мне снится бабушка. Она ласково смотрит на меня откуда-то с высоты и говорит: «Ангел ты мой милый, что ж это с тобой? Зачем ты творишь с собой такое?
Вставай быстрей, миленький, холодно ведь. Поднимайся, Федюнька, домой пошли. Ты ведь Фёдором не зря назван. Имя твоё значит – дар Божий. Нам так в церкви батюшка сказал, когда тебя крестили».
Бабушка была глубоко верующей, однако по слабости не могла посещать  единственный в семидесятые года века двадцатого действующий  в городе Христорождественский храм.

     Хотела бабушка Анна и меня маленького приобщить к религии, но после нескольких классов школы и запойного чтения книг по атеизму, а также журналов «Наука и религия», «Знание – сила» стал мальчик атеистом, хоть и не убеждённым.
   Как всё же странно представить ребёнка десяти лет, заявляющего о себе – Я атеист!
Конечно, я лет в десять просто говорил милой «бабусе»,  что Бога нет.
Частенько старенькая напевала песни «По муромской дорожке стояли три сосны…», «Никто замуж не берёт девушку за это…». Грустно…

   Меня же бабушка в самом раннем детстве называла ангелом и была отчасти права.
Пятилетним мальцом он прижимался к ней и ласково произносил: «Бабусенька ты моя миленькая!»
Бабушка моя была хворой, а в последние годы жизни ещё и страдала от рака.
К тому же больную сильно донимали клопы, что буйно и бурно плодились в деревянном доме. Места обитания гнусных насекомых были за обоями.
   «Вымаривать» мерзких существ было трудно, поскольку они переползали не только из квартиры в квартиру, но и из комнаты в комнату.
Кровопийцы усеивали стену над кроватью старушки. Бабуся лежала в постели и ночью и днём, редко вставая и постоянно служа жертвой для полчищ  крохотных ненасытных тварей.
   Я старался облегчить муки немощной, и потому методично ловил и нещадно давил крошечных вонючих монстров, хоть это и было очень неприятно.
   А за дощатой межкомнатной переборкой во всю мощь своих динамиков надрывался проигрыватель, выдавая разухабистые мелодии:
- От зари до зари, от темна до темна, о любви говори, пой, гитарная струна… -
- Но тропинкою, пусть завьюженной, до Сатурна дойти пешком, чтоб кольцо принести для суженой…»
Гремело и нечто иноземное, как потом оказалось, «битловское»

Obladi oblada life goes on brahhh
 Lala how the life goes on
Obladi Oblada life goes on brahhh
Lala how the life goes on

- Облади, обладай, обладонка, налафи ма дон, дон…-
Так слышалось через стенку и звучало в этом напеве что-то по-русски похабное.
Входя в подростковый возраст, я всё меньше слушал родимую «бабусеньку». Один раз даже грубо оттолкнул её.

   Бабушка скончалась в 1973 году, когда ей было шестьдесят девять лет, а мне всего двенадцать.
Именно в том холодном сентябре в жутко далёкой Чили произошёл военный переворот.
Доброе и светлое лицо убитого на своём посту президента Сальвадора Альенде светилось на сером экране телевизора.
И почти в те же дни я в последний раз посмотрел на бабушку.
Всё в комнате было каким-то жёлтым – пожелтевшее лицо родимой, лимонного цвета шторы на окнах, жёлто-оранжевые восковые свечи, воткнутые в стаканы с пшеном, золотые листья липы, растущей у дома.

   …В заводе настало утро. Проснувшись от осеннего холода, я подскочил на своей постели.
Зубы отбивают барабанную дробь подъёма. На участке почему-то никого из рабочих, ни слесарей, ни настройщиков.
Где же они, неужели пораньше ушли? Но почему же? Кто их смог заставить?
Придя на другой день на работу, я узнал, что парторг завода вместе в председателем профкома нашли себе новое занятие.
Вооружённые фонариками, социальный работник вместе с идеологическим бойцом ходили по ночным цехам, отлавливая и выискивая дремлющих после сверхурочных работ людей.
Вместо того, чтоб устранить причину сверхурочных и отладки поставки вовремя узлов и деталей для высокоточного и дорогостоящего прибора, не нашли ничего умнее, чем покарать
Вывели всех найденных «нарушителей» пропускного  режима, кроме меня, залёгшего в кладовке. Слова сама покойная бабушка ангелом Хранителем оберегала стояла на страже возле моего ложа.