Ушла

И завяли цветы, лютый холод
Разошёлся в душе моей,
Знает только тот, кто был молод
Упоенье …

Дальше листочек был оборван. Я смотрел и смотрел на эти глупые пошлые строки. Кажется, там рифмовалось с «дней». Минувших? Да, они у нас были… Символично...
Она ушла.
Ушла, а ведь всё шло к этому. Разве не замечал я все последние дни, что она как будто готовится к этому? Что стала смелее, увереннее… И как будто стыдится… И вот — этот обрывок… Она не знала, что он остался у меня, я спрятал его в задний карман. Видимо, крепко я спал, потому что она чётко отделила свои вещи от моих и забрала только своё.
Если я начну говорить сам с собой — а я уже начинаю — я свихнусь. Поэтому я пишу. Вот, взглянул на верхнюю строчку, а там написано: «Она ушла». Надо же. Вроде, мгновение, оп — и здесь была. И на ночь мы, как и всегда обнялись, и поцеловались, и пожелали всего доброго… Отчаяние? Непонимание? Нет, нету ничего подобного. Наоборот, полная ясность и злость на свою слепость. Конечно, слепость. А те её слова, разве не были намёком? Но да, я расценил их как забавную шутку. Вот тебе и шутка.
А может, она пошутила и вернётся? Она тут, недалеко, сидит и подглядывает? Нет. Не то время и не то место, чтобы смеяться. Но вдруг? Отложу пока карандаш и поищу вокруг...
… Прошло два часа, и вновь началась стрельба. Но это уже не так, как в прошлые дни. Стрельба совсем рядом, менее километра. Конечно, она знала, и заранее был уговор. Не смогла прямо сказать… Да, видеть, как она уходит, было бы ещё тяжелее для меня. Но может… Пойти к ней? Ведь я знаю, где землянка, где прячется отряд. Но как я смогу подойти к ней? Что скажу? Я сейчас подумал, что, быть может, этот лист как следует спрятать. Вряд ли я выживу — чужие примут меня за партизана; свои — за шпиона. Это плен, пытки. Свои, может, потом докопают по документам и расстреляют как дезертира. Нет. Не хочу. Если придут сюда — а выстрелы сейчас уже со всех сторон — перебегу поляну под очередью. Поэтому пусть этот листочек, который я начал в глупой романтической форме, сохранится…
Да, я дезертир. Всем бы быть такими дезертирами! Я дезертир не по трусости, но по убеждениям. Я против войны и насилия, я не хочу убивать. Не я поделил этот мир на квадратики. И поэтому я не могу прийти к ней. Разве не за мои взгляды она полюбила меня? Или, если не полюбила (а раз ушла, значит, не любила, или разлюбила), то просто была со мной? И явиться сейчас в отряд — это предать свои убеждения. Она посмотрит на меня и расстроится. Я окажусь в её глазах обыкновенным кобелёнком, волочащимся вослед дурманного объекта. Нет. Пытаюсь вложить в эти фразы состояние, но выходит криво — пусть. Мне нечего стыдиться, я не поэт. Слышали фразу «плох тот солдат, что не мечтает стать генералом»? Я её перефразировал так: «плох тот, кто солдат».
Предать свои убеждения… А разве она не продавала свой патриотизм, будучи со мной? Разве она не пела тогда у костра? Не знаю, возможно. Но она свой выбор сделала. И я был помехой для её долга. Что ж, пусть тогда последнее её воспоминание обо мне будет, когда она смотрела на меня спящего. А она долго смотрела и ходила вокруг, я уверен.
Выстрелы уже шмыгают по поляне. Уселся за широким деревом и быстро дописываю. Успеть бы спрятать. Но не могу оторваться теперь, этот листочек словно связывает меня с ней. Как она там? Может, уже убита? Почему бы не принять смерть вместе? Но нет, так у неё были шансы, а я обречён. Хватит тешить себя иллюзиями. Надеюсь, что коробочку с листком найдут уже в мирное время. Держитесь, друзья. А я дождусь, когда из леса выйдут солдаты, и побегу им навстречу, думая о ней.