Самая редкая болезнь

               

                Остановите Землю — я сойду!
                мюзикл Л. Брикасса и Э. Ньюли.


      

    Доктор Стравинский проводил последнего пациента по записи, и устало откинулся в мягком кресле, рассеянно глядя в потолок. Теперь можно было расслабиться - время близилось к пяти и сегодня пациентов больше не ожидалось.
   Иван Арнольдович обладал аналитическим складом ума, был по-мужски красив, добросердечен и обаятелен. Он блестяще владел психоанализом, гипнозом и методами нейролингвистического программирования. В его письменном столе ждала своего часа, готовая к защите докторская, на тему: «Перекодировка субмодальностей с помощью транзактного анализа». Перспектива стать доктором психологии в 30 лет не бог-весть, какое достижение, бывали доктора и помоложе, но все-таки мысль о законченной диссертации приятно грела душу.
     Засвистев легкомысленный мотивчик из «Риголетто», Стравинский дирижируя сам себе бровями, собрался уж было позвонить по селектору медсестре Людочке, чтобы отпустить ее домой, но в этот самый момент в дверь стукнули и в кабинет сунулась людочкина прехорошенькая головка:
 - Иван Арнольдович, тут к вам пациент пришел, новенький. Примете или на завтра записать?
     Стравинский скорчил страдальческую гримасу, но чуть помедлив, сказал:
- Приму.
      Людочка исчезла и вместо нее в дверном проеме возникла тощая фигурка старичка в сереньком старомодном костюме. Направляясь к столу, посетитель расставлял сухонькие ножки, как бывалый моряк, словно шел не по паркету, а по качающейся палубе корабля.
     Доктор любил, по примеру Шерлока Холмса, составлять психологические портреты пациентов, угадывать род их занятий, социальное положение и причину их появления в кабинете психоанализа. Однако, глядя на вошедшего, он был озадачен: походка морского волка, на правой руке компас. Моряк? Нет, не похож. На вид лет 70. Одет аккуратно, костюм древний, но чистый и незаношенный, туфли вычищены до блеска, седенькие волосики подстрижены и причесаны. Судя по всему, небогат. Хотя, кто знает, иногда у таких вот бедненьких старичков миллионы обнаруживаются на сберкнижке. Очки с большими диоптриями. Близорук. Личико с мелкими чертами, чрезвычайно бледное, даже с зеленцою. Видимо печень шалит. Лобик узенький. Щечки обвисли. Губы скобочкой вниз. Просто Акакий Акакиевич какой-то. Чиновник? Мелкий клерк? Учитель рисования? Тогда почему ходит как моряк? Все эти мысли пронеслись в голове Стравинского, пока старичок вразвалку ковылял к столу.
- Здравствуйте, доктор, - медленно сказал пациент, глуховатым тенорком. – Можно присесть?
- Да, да, конечно, - спохватился Иван Арнольдович, выйдя из-за стола, он придвинул посетителю специальное «психоаналитическое» кресло, в которое тот незамедлительно рухнул, вцепившись сухими пальцами в кожаные подлокотники.
- Сейчас подгоним под вас, чтобы было удобно, - заворковал доктор, подкручивая регуляторы на спинке. – Так хорошо?
- Да, спасибо, - кивнул бледный старичок.
- Вы говорите, не стесняйтесь. Располагайтесь поудобнее, так и рассказывать легче и врача слушать.
- Если можно, немножко опустите сиденье. Да, так, спасибо.
    Удостоверившись, что пациент устроился, Стравинский вернулся за стол, достал бланк для анамнеза и приготовился записывать историю старичка. Тот тем временем, немного поерзав в кресле тощим задом, с опаскою посмотрел на компас, затем снял очки, сунул их в нагрудный карман, после чего достал сложенный носовой платок и плотный бумажный пакет, положил на колени, и принял позу прилежного ученика: ноги вместе, спина прямая, лицо обращено к доктору. Иван Арнольдович с удивлением наблюдал за действиями необычного пациента (хотя каких только чудиков он не перевидал за пять лет практики!) и, заметив его деревянную позу, сказал ласково:
- Вы откиньтесь на спинку, не стесняйтесь. Расслабьтесь. Можете даже глаза закрыть. Здесь это можно и даже, между нами говоря, нужно.
- Простите, доктор, - смущенно отводя глаза, сказал старик. – Я лучше так.
- Ну, как пожелаете, - не стал настаивать Стравинский и, сделав небольшую паузу, доброжелательно сказал. – Я вас слушаю.
- Гм, гм, - прочистил горло старичок и начал монотонно перечислять. – Меня зовут Степан Фомич Лёвушкин. Мне 67 в январе исполнилось, заслуженный пенсионер. Всю жизнь проработал бухгалтером.
«Бухгалтер!» - мысленно хлопнул себя по лбу Стравинский, заполняя графы истории болезни: «Один ноль в пользу Холмса!».
  Старичок замолчал. Его кадык судорожно задвигался, а лицо напряглось и посерело, словно Степан Фомич боролся с приступом тошноты, он торопливо взял бумажный пакет, но потом отложил  обратно.
- Вам плохо? – встревожился Стравинский.
- Плохо, доктор, очень плохо, - вытирая платочком губы, подтвердил старичок, лицо его стало пепельно-серым.
- Может «скорую»?
- Нет, - отмахнулся Степан Фомич. – Сейчас отпустит. Это хорошо, что у вас окно на восток выходит, - он кивнул за спину Стравинского и добавил загадочно: -  Когда я лицом на восток, легче эту круговерть переношу.
«Однако!» - озадачился  Стравинский, пристально вглядываясь в лицо старика: «Что же у него такое? Уж не сумасшедший ли?».
    Степан Фомич откашлялся, вытер платочком рот и посмотрел на доктора глазами больной собаки:
- Укачивает меня от этой круговерти, - скорбно признался он, - ни днем, ни ночью покоя нет.
- Простите? – не понял Стравинский.
- Земля вертится.
- У Вас головокружения? Вы проходили обследование вестибулярного аппарата?
- Да, конечно, - спохватился старичок и вытащил из внутреннего кармана свернутые в трубочку бумаги. – Вот здесь УЗИ, рентген, энцефалограмма, МРТ, и анализы разные.
  Перегнувшись через стол, Стравинский взял документы и бегло пробежал глазами. Для семидесятилетнего старика они были более чем удовлетворительными. Кровь в норме, головной мозг без патологий, внутреннее ухо без изменений, висцеральные органы функционируют в соответствии с возрастом. Заключение невропатолога – нетипичная галлюцинаторная сенестопатия. Направление к психиатру.
- У психиатра обследовались?
- Нет. Я сразу к Вам. Зять настоял.
 Стравинский задумчиво побарабанил длинными пальцами по столу.
- Ну, что ж, Степан Фомич, давайте разбираться. Расскажите подробно о Вашей проблеме. Когда впервые почувствовали недомогание? Как часто бывают приступы? Замечу, что в таких случаях важна любая мелочь, любая, самая, на первый взгляд, незначительная деталь.
- Эта вот комедия началась у меня год назад, - скривившись, как от изжоги, сказал старик. – Внука хотел по астрономии просветить. И вот те на! - он, кисло улыбнувшись, развел руками. – Я, доктор, сам в этой астрономии раньше ни бельмеса не соображал. Ну, там знал: Солнце, Луна, планеты разные. Но не задумывался. Как все устроено не ведал, считал себе помаленьку, дебет с кредитом сводил, а оно вон оказывается как…
    Иван Арнольдович не перебивал, внимательно вслушиваясь в путаный рассказ пациента, фиксируя его речевые модальности.
- Купил я, значит, энциклопедию детскую, по астрономии. Думаю, сначала сам почитаю, вникну, что там к чему, а потом внуку расскажу. А там такое понаписано! Вы знаете, что Земля вращается вокруг своей оси?
   Доктор утвердительно кивнул.
- А скорость, какая бешеная! Я считал! Ум за разум заходит! – глаза Степана Фомича болезненно заблестели. – На нашей широте получается, что мы несемся со скоростью около 180 метров в секунду, а это  почитай без малого 650 километров в час. Чисто на самолете летим! День и ночь, как блохи на юле крутимся! И не соскочишь ведь! Некуда!  Как такое вытерпеть можно!
    Видя, что пациент чрезвычайно возбудился, Стравинский вмешался:
- Значит, Вы полагаете, что Ваш недуг неким образом связан с вращением земного шара?
- А с чем же еще, доктор! Раньше ничего подобного у меня не было, я и на небо-то, не особо заглядывался. Некогда было, работа у нас в таксопарке хлопотная по финансовой части – то проверки, то недостачи, то шофера нашельмуют. От ненужных знаний эта беда со мной приключилась! Жил бы себе помаленьку без этой треклятой астрономии, так нет же, приспичило внука просвещать. Вот и просветил на свою голову!
- Получается, что раньше Вы думали, что Земля?... – Стравинский помедлил с точной формулировкой вопроса, но Степан Фомич перебил его.
- Раньше я, доктор, вообще об этом не задумывался. Жил себе и жил, и не было мне никакого дела до того, плоская земля или круглая, вращается она или стоит на месте. Зачем это знать бухгалтеру? Пусть этим астрономы занимаются. А я полез, дурень старый.
- Но как же? Всякий образованный человек должен знать такие вещи.
- А зачем? – старичок вытянул шею. - Зачем мне это надобно знать?
- Ну, так сказать, для общего развития, - неуверенно сказал Иван Арнольдович.
- Вот оно ваше общее развитие, каким боком мне вышло! – бросил горький упрек Степан Фомич, словно в его несчастьи был виноват Стравинский. – Маюсь теперь, как козёл на карусели! Хорошо хоть не на экваторе живу.
- Чем же это хорошо? – удивился доктор, его познания в астрономии были весьма общими и несколько туманными.
- Там скорость вращения еще поболее, чем у нас, аж 1670 километров в час! Да и ночью точно вверх ногами висишь.
- Понятно, - откликнулся Стравинский, он был озадачен, случай был действительно нетипичный. Модель мира сложившаяся в голове пациента в целом была верной, но в силу какой-то необъяснимой буквальности или непосредственности его восприятия, оказывала на него деструктивное влияние.
- Я это не сразу осознал, - продолжил старичок. – Не сразу до меня дошло, что мы вертимся. Где-то с неделю у меня эта каша в голове варилась. Потом, чувствую, а земля под ногами покачивается и слегка так вибрирует. Вращается, значит, с запада на восток. Я потому люблю лицом на восток располагаться, чтобы вперед смотреть, не так укачивает, когда вперед смотришь. Для того и компас ношу, чтобы ориентироваться. И вот с тех пор чувствую я ежесекундно, что крутится планета, дрожит от безумной скорости. Плюс вокруг Солнца мчимся 29 километров в секунду, да Солнце еще поддает жару – по галактике 200 километров в секунду накручивает. Это ж какая сумасшедшая круговерть! Не удивительно, что меня укачивает. Спать ночью боязно, того и гляди свалишься вниз, носом в потолок. Так я на всякий случай к кровати ремнем пристегиваюсь, а саму кровать, зять мне накрепко к полу болтами прикрутил.
     Степан Фомич утомленно выдохнул, вытер платочком лоб и с надеждой уставился на доктора близорукими глазами.
    Стравинский перебирал в уме возможные варианты лечения, но пока ничего путного в голову не приходило. Пациент усвоил гелиоцентрическую систему столь специфическим образом, что она стала не просто мировоззренческой моделью, а неотъемлемой частью его мироощущения. Его кинестетическая модальность так перекодировалась, что ему стало казаться, что он ощущает вращение Земли. С одной стороны, это абсурд, но с другой, совершенно естественная вещь при допущении некоторой утонченности чувств. В самом деле, можно ли отрицать, что человек способен ощущать движение планеты, на которой он находится? То, что этого не чувствуют другие люди это еще не аргумент. «Эка, куда меня понесло, - спохватился Иван Арнольдович. – Человек к кровати пристегивается, чтобы на потолок не свалиться, а ты доказательную базу под эту чепуху подводишь. Соберись!».
- Мне бы поближе к полюсу перебраться, - неожиданно сказал Степан Фомич.
- Зачем? – не понял Стравинский.
- Там скорость вращения меньше, - раздражаясь непонятливостью доктора, просипел Лёвушкин. – На самом полюсе оно равно нулю, но на полюсе мне жить никак невозможно. В Арктике – льды. В Антарктиде – горы под три километра. И мороз за восемьдесят. А так было бы неплохо там поселиться, - мечтательно закончил старичок.
    Иван Арнольдович понимающе кивнул и, взяв в руки бумаги с анализами, сделал вид, что внимательно их перечитывает. Ему нужно было время собраться с мыслями. Он прекрасно понимал, что гипнотические внушения или рефрейминг, способны лишь временно помочь пациенту, поскольку причиной его недомогания является общепринятое представление, которое рано или поздно неизбежно разрушит любую перекодировку и сведет все усилия врача на нет. Оставался один выход: убедить пациента в том, что Земля плоская и покоится неподвижно. Но как можно убедить человека в том, во что не веришь сам? Когнитивный диссонанс!
    Стравинский прикусил губу. Итак, вариант первый: перекодируем кинестетическую модальность, огрубляем ее, понижаем чувствительность. Вариант второй: смещаем акценты и делаем из негатива – позитив, чтобы ощущаемое вращение Земли приносило пациенту не тошноту и головокружение, а радость, вроде той, что дети испытывают катаясь на карусели. Вариант третий и самый бредовый: убеждаем пациента, что Земля плоская и неподвижная. Ладно, сориентируемся в процессе лечения.
- Вы согласны на гипнотерапию? -  спросил доктор.
- На все согласен, - кивнул старичок, - а что это за терапия такая мудреная?
- Она основана на внушении, - значительно сказал Иван Арнольдович. – Ваша задача внимательно слушать меня и отвечать на мои вопросы. Уверен, нам удастся решить Вашу проблему самым положительным образом и избавить Вас от неприятных ощущений. Расслабьтесь. Закройте глаза. Вы слышите мой голос и ваше тело….
      Так начались недельные мучения Стравинского со стариком Лёвушкиным.

    Первые три сеанса не принесли желаемого результата. Психика пациента упорно отвергала все хитроумные нейролингвистические перекодировки доктора – чувствительность к вращению восстанавливалась у Степана Фомича к вечеру, а фокус с каруселью вообще не сработал, поскольку старик с самого детства не любил каруселей и отродясь на них не резвился. Вечер после приема заканчивался одним и тем же – Лёвушкин по уговору звонил и сообщал скорбным голосом галилеевское: «Все равно вертится!» и добавлял стыдливо: «Ничего не помогает, доктор».
    На четвертый день, Стравинский решился внушить старику, что Земля плоская и неподвижная (чего не сделаешь ради блага пациента!), а все эти астрономические теории про Земной шар – полные враки. На удивление, вечером Степан Фомич сообщил, что чувствует себя прекрасно и теперь понимает, сколь мудры были предки, верившие, что Земля плоская. «Не удивительно, что старые люди были покрепче нынешних вертихвостов, - весело заметил он, - Потому что в старовину люди твердо стояли на земле, а не вертелись как оглашенные».    
     Иван Арнольдович  выдохнул с облегчением, кажется, дело пошло на лад. Но, ночью к нему пришел во сне всклокоченный Галиллей и гневно замахнувшись на него астролябией, воскликнул страшным голосом: «Eppur si muove»!1  и добавил осуждающе и сердито, уже по-русски: «Идиот! Невежда! Дать бы тебе по чайнику твоей плоской Землей, чтоб ты людям головы не морочил, мракобес несчастный!». Стравинский проснулся в холодном поту, сон был настолько реальным, что он даже осмотрелся в спальне, опасаясь увидеть сутулую фигуру итальянского астронома. «Этак, если и дальше пойдет, - нервно усмехнулся Иван Арнольдович, - то глядишь, и я к кровати начну пристегиваться. Пора заканчивать с этой канителью».
  На заключительный сеанс Степан Фомич явился в отличном расположении духа. Твердой походкой он вошел в кабинет и бодро отрапортовал:
- Здравствуйте, доктор! Вы настоящий кудесник. Избавили меня от такой напасти! Всем знакомым буду Вас рекомендовать!
     Стравинский, с улыбкой глядя на порозовевшее лицо пациента, с удовлетворением отметил и уверенность его движений, и оптимизм в голосе.
- Полноте, Степан Фомич. Я Вас только подтолкнул в правильном направлении, а основную работу сделало Ваше подсознание. Надеюсь, Вам больше не потребуется моя помощь.
    Они раскланялись, и уже на выходе, Лёвушкин неожиданно остановился и, наморщив лоб, сказал:
- Знаете, доктор, - он немножко помешкал, собираясь с мыслями. – Я вот человек не особо верующий. Ну, в Бога там или в разные высшие силы. Раньше не задумывался как-то. А теперь вот думаю, если Бог есть, и Он все это создал. То… То что у Него в голове творится, если Он понаделал вот таких каменных шаров, населил их разной живностью и запустил вертеться в бесконечном пространстве? Как это можно понимать?
     Стравинский пожал плечами, не зная, что ответить, тут подчас не понимаешь, что в твоей собственной голове творится, что уж говорить о Боге.
- Извините, что с глупостями к Вам пристаю, - смутился старик и вышел.
      Иван Арнольдович долго сидел, размышляя над последними словами пациента. Какая-то иголочка засела и тревожно покалывала в мозгу, но он никак не мог понять, что его собственно встревожило. Потом он вскочил и выбежал из кабинета:
- Люда, где Лёвушкин?! – закричал он в приёмной.
- Ушёл, - перепугано ответила медсестра.
       Стравинский молча вернулся в кабинет и с досадой бросил историю болезни Степана Фомича в ящик стола. Он понял, что вопрос о каменных шарах был сигналом о его поражении.

     Три года спустя, Иван Арнольдович получил письмо, написанное корявым, убористым почерком. Письмо было от Лёвушкина.
   
       «Дорогой Иван Арнольдович!
      Через 14 дней после нашего расставания, я, к сожалению, вновь ощутил первые приступы своей распроклятой болезни. Однако, не хотел Вас больше беспокоить и морочить своими стариковскими причудами. Вы и так со мной провозились достаточно, за что я Вам сердечно благодарен и часто Вас поминаю добрым словом. Жалею только о том, что отнял понапрасну у Вас много времени и сил.
     Когда я окончательно убедился, что медицина перед моим недугом бессильна, я решил, что лучше всего будет для меня поменять место жительства. Сначала я хотел устроиться, хоть сторожем, на одну из наших антарктических станций, но там стариков не берут из-за здоровья. Но потом зять нашел через своего родственника, полковника, подходящее для меня местечко. Теперь я живу на острове Земля Александры, в поселке Нагурское, это архипелаг Земля Франца-Иосифа. Устроился истопником при Никольском храме. О Боге думаю и о Его непостижимых умом человеческим творениях. Батюшка прилетает 3-4 раза за год, рассказывает мне про Бога и про Библию. Народ здесь добрый: ученые, метеорологи и пограничники. Живем дружно. Холодно только очень. Полярный день у нас с 11 апреля по 31 августа, остальное – ночь, но я уже немного попривык. Северные сияния очень красивые бывают. Сказал бы кто, куда меня на старости лет занесет, ни за что бы не поверил. Хорошо старуха моя не дожила до такого, она у меня мерзлячка была.
    Широта здесь для меня подходящая: 80 градусов 48,5 минут Северной широты, а это значит, что кручусь я здесь со скоростью 49 метров в секунду, я посчитал, а это довольно сносно, все равно, что на машине едешь - немногим больше 176 километров в час. Выше, к Полюсу, уже не добраться, нет там жилых мест, разве что на льдине палатку разбить. Это я шучу.
   Чувствую себя хорошо, тошноты и головокружений нет, так изредка бывает, качнет и проходит. Аппетит хороший, я даже в весе прибавил на три двести.  Пишу Вам, потому что Вы приложили много усилий для моего выздоровления, а то, что не срослось, в том не Ваша вина. Желаю Вам здоровья и успехов в Вашем нелегком труде!
       С почтением, Степан Фомич Лёвушкин.

     В прошлом годе видел белую медведицу с медвежонком. Очень грациозный и внушительный зверь».

   Стравинский положил письмо на стол и бросил скептический взгляд на разноцветную табличку на стене, в которой сообщалось, что хозяин кабинета обладает ученой степенью доктора психологии. «Презанятный, однако, был случай. Да, чего только не бывает на свете. Жаль, не смог помочь этому славному старику», - подумал Иван Арнольдович, затем нажал кнопку селектора и сказал: «Людочка, пригласите, пожалуйста, следующего».

1  А все-таки она вертится!