Лев Толстой в зеркале психологии. Беседа 14

Беседа 14. Как хороша старость!

— Старость считается неполноценным возрастом в жизни человека.

— А я дорожу своей старостью и не променяю ее ни на какие блага мира. Как хороша старость! Если бы молодые люди могли так чувствовать, как я в старости!

— Обыкновенно думают, что жизнь старика суживается, сходит на «нет».

— Все зависит от того, как смотреть на жизнь. Если смотреть на жизнь, как на материальную силу, сейчас на наших глазах видоизменяющую отношения ближайших предметов и людей, то жизнь молодого человека представляется могущественной, а жизнь старика — ничтожной. Если же смотреть на жизнь, как на силу духовную, дающую духовное направление деятельности людей, то жизнь старика, чем он старше, тем могущественнее изменяет огромное количество отношений предметов и людей.

— Что является признаком старости?

— Остановка в развитии, постоянство. Однако постоянство не исключает гибкости в оценках своих и чужих действий.  Например, в старости у отца Николая Иртеньева образовался постоянный взгляд на вещи и неизменные правила, — но единственно на основании практическом: те поступки и образ жизни, которые доставляли ему счастье или удовольствия, он считал хорошими и находил, что так всегда и всем поступать должно. Он говорил очень увлекательно, и эта способность, мне кажется, усиливала гибкость его правил: он в состоянии был тот же поступок рассказать как самую милую шалость и как низкую подлость.

— Сейчас люди стареют позже.

— Это хорошо, а раньше, когда графине Ростовой было уже за шестьдесят лет, она была совсем седа и носила чепчик, обхватывавший все лицо рюшем. Лицо ее было сморщено, верхняя губа ушла, и глаза были тусклы.

— Вероятно, вся ее жизнь осталась в прошлом?

— После так быстро последовавших одна за другой смертей сына и мужа она  чувствовала себя нечаянно забытым на этом свете существом, не имевшим никакой цели и смысла. Она ела, пила, спала, бодрствовала, но она не жила. Жизнь не давала ей никаких впечатлений. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия, и спокойствие это она могла найти только в смерти. Но пока смерть еще не приходила, ей надо было жить, то есть употреблять свое время, свои силы жизни. В ней в высшей степени было заметно то, что заметно в очень маленьких детях и очень старых людях. В ее жизни не видно было никакой внешней цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и так далее только потому, что у нее был желудок, был мозг, были мускулы, нервы и печень. Все это она делала не так, как делают это люди во всей силе жизни, когда из-за цели, к которой они стремятся, не заметна другая цель —  приложения своих сил. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, как ребенок, потому что ей надо было просморкаться и т. д. То, что для людей в полной силе представляется целью, для нее был, очевидно, предлог. Так поутру, в особенности  если накануне она покушала чего-нибудь жирного, у нее являлась потребность посердиться, и тогда она выбирала ближайший предлог —  глухоту Беловой.

— Доброжелательная агрессия стариков в молодости часто раздражала вас?

— Старухи тетушки и старики дядюшки считают себя обязанными за право иметь племянников платить наставлениями, как бы они ни были бесполезны. Им даже неприятно, когда племянники такого поведения, что их советы неуместны; им кажется, что они лишены должного.

— Почему племянники так ведут себя? Ведь их тетушки беспокоятся, не спят по ночам, думая об их судьбе…

— Нет ничего тяжелее, как видеть жертвы, которые для тебя делают люди, с которыми ты связан и должен жить. Особенно неприятны жертвы, которых ты не требуешь, и от людей, которых не любишь. Самая обидная форма эгоизма —  это самопожертвование.

— В чем особенность любви стариков к детям?

— В их года любят в последний раз и любят не взрослых, готовых, оконченных, а любят надежду, задатки чего-то, что должно пережить нас самих.

— Что главное знают старики и не знает молодежь?

— Надчеловеческую силу, силу единения. Например, Кутузов долголетним военным опытом знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью, нельзя одному человеку. Он знал, что участь сражения решают не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска. Он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.

— Вы писали о трех видах старости.

— Бывает старость величественная, бывает гадкая, бывает жалкая старость. Бывает и гадкая, и величественная вместе.

— Какой была старость князя Болконского, отца Андрея и Марии?

— Жалкой и величественной, в которой была сила духа и немощь тела. Княжна Марья писала подруге: «...здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен». Она любила и побаивалась отца. Но в последние годы его жизни бывало, что в какие-то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» — думала она с отвращением к самой себе с такие минуты.

— Как воспринимают старики окружающую обстановку, жизнь других людей?

— Они часто путают место и время, да и действуют невпопад. Например, весь июль месяц старый князь Болконский был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал, не раздеваясь, между тем как не m-lle Bourienne, а мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.

          «Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда
       неприятель был уже у Днепра...
          — При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не
       видеть, — проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807-го года, бывшей,
       как ему казалось, так недавно. — Бенигсен должен был раньше вступить в
       Пруссию, дело приняло бы другой оборот...
          — Но, князь, – робко сказал Десаль, — в письме говорится о Витебске...
          — А, в письме, да... — недовольно проговорил князь, — да... да... —
       Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. — Да, он пишет,
       французы разбиты, при какой это реке?
          Десаль опустил глаза.
          — Князь ничего про это не пишет, — тихо сказал он.
          — А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же».

— С чем может быть связано беспокойство стариков?

— С невозможностью найти покой в привычных обстоятельствах.

          «Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в
       кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые
       он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все-таки лучше всех
       был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
       Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
          — Не так, не так! — закричал князь и сам подвинул на четверть подальше
       от угла, и потом опять поближе.
          «Ну, наконец, все переделал, теперь отдохну», — подумал князь и
       предоставил Тихону раздевать себя.
          Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять
       кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как
       будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не
       задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и
       передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее
       кончились эти труды, и вы бы отпустили меня!» — думал он. Он сделал,
       поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг
       вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто дыша и
       толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь.
       «Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все
       кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!» 

— Что является важнейшим приобретением в старости?

— Возрастание доброты. Не только люди к старости, но животные добреют.

— У молодых людей часто возникает ощущение иллюзии бессмертия, согласно которому смерть придет очень не скоро и не к ним.

— Эта иллюзия  появляется даже в опасных для жизни ситуациях. Например, казак Лукашка был разочарован. Как на кабана, который ушел вечером, досадно ему на абреков, которые уйдут теперь. Он поглядывал то вокруг себя, то на тот берег, ожидая вот-вот увидеть еще человека, и, пригладив подсошки, готов был стрелять. О том, чтобы его убили, ему и в голову не приходило.

— Как один из вариантов этой иллюзии — встреча с чужой смертью в  повседневной деятельности и соответствующее к ней отношение…

—  В такой ситуации мертвый человек воспринимается как объект, с которым нужно что-то сделать. Например, в романе «Воскресение»  конвойные были озабочены не тем, что умерло под их конвоем пять человек, которые могли бы быть живы. Это их не занимало, а занимало их только то, чтобы исполнить все то, что по закону требовалось в этих случаях: сдать, куда следует, мертвых и их бумаги и вещи, и исключить их из счета тех, которых надо везти в Нижний, а это было очень хлопотно, особенно в такую жару.

— Человек соотносит свое восприятие другого человека с его телом?

—  Когда тело мертво, то есть отсутствует то, что называется жизнью, что придает существованию человек одушевленность, то тело становится не более чем символом, посредством которого можно выказать свое горе. Но тело не является человеком, которого любили. Николенька Иртеньев у гроба матери смотрел и чувствовал, что какая-то непонятная непреодолимая сила притягивает его глаза к этому безжизненному лицу. Николенька не спускал с него глаз, а воображение рисовало ему картины, цветущие жизнью и счастьем. Он забывал, что мертвое тело, которое лежало перед ним, и на которое он бессмысленно смотрел, как на предмет, не имеющий ничего общего с его воспоминаниями, была она.

— Мертвое тело любимого человека пугает.

— От него исходит пугающий запах смерти. Николенька почувствовал его сразу, но не сразу соотнес его с матерью, чей запах он помнил очень хорошо. Потом пришло прозрение. В эту минуту он понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату. Мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности, лицо той, которую он любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла ему горькую истину и наполнила душу отчаянием.

— Часто на лице умершего человека застывает выражение какой-то эмоции: страха, величия, боли…

— Когда умерла жена князя Андрея, Лиза, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» — все говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старый князь Болконский тоже вошел и поцеловал ее восковую руку, спокойно и высоко лежавшую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

— Чем более человек концентрируется на теле, тем меньше он ощущает горе. Для осознания утраты человеку нужно вспомнить его живого?

— Поэтому ритуал — это одна из форм общения, объединенная не только чувством, но и жестко регламентированным поведением. Человек отделяет свои чувства от формы их выражения.

          «Дверь скрипнула, и в комнату вошел дьячок на смену. Этот шум разбудил
       меня и первая мысль, которая пришла мне, была та, что, так как я не плачу
       и стою на стуле в позе, не имеющей ничего трогательно, дьячок может
       принять меня за бесчувственного мальчика, который из жалости или
       любопытства забрался на стул: я перекрестился, поклонился и заплакал».

— Не только смерть принято обставлять определенными ритуалами, но и известие о смерти тоже?

— Да. Когда старуха-мать получила известие о смерти сына-солдата,  она повыла, покуда было время, а потом взялась за работу. В первое же воскресенье она пошла в церковь и раздала кусочки просвирок «добрым людям для поминания раба божия Петра». Солдатка Аксинья тоже повыла, узнав о смерти «любимого мужа, с которым» она «пожила только один годочек». Она жалела и мужа и всю свою погубленную жизнь, и в своем вытье поминала «и русые кудри Петра Михайловича, и его любовь, и свое горькое житье с сиротой Ванькой» и горько упрекала «Петрушу за то, что он пожалел брата, а не пожалел ее горькую, по чужим людям скиталицу». В глубине же души Аксинья была рада смерти Петра.

— Почему скорбящие рядом посторонние люди кажутся фальшивыми?

— Даже если они действительно были привязаны и испытывали чувство горечи, их выражение горя мешает процессу прощания, придает этому интимному действу обнаженно-общественный смысл. Например, все посторонние, бывшие на похоронах, были Николеньке Иртеньеву несносны. Утешительные фразы, которые они говорили его отцу — что ей там будет лучше, что она была не для этого мира, — возбуждали в Николеньке какую-то досаду. Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про детей, называли их сиротами. Точно без них не знали, что детей, у которых нет матери, называют этим именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают детям его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж девушку в первый раз назвать madame .

— Какую радость может испытывать человек, узнав о чьей-то смерти?

— Кроме вызванных этой смертью в каждом соображений о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого может вызвать у всех, узнавших про нее, чувство радости о том, что умер он, а не я.

— Вы боялись смерти?

— Смерти я не боялся, иногда даже желал ее. Но это-то и дурно; это значит, что я терял ту нить, которая дана мне Богом для руководства в этой жизни и для полного удовлетворения. Я путался, желал умереть, ко мне приходили планы убежать или даже воспользоваться своим положением и перевернуть всю жизнь. Все это только показывало, что я был слаб и скверен, а мне хотелось обвинять других и видеть в своем положении что-то исключительно тяжелое.

— Может ли смерть быть наказанием для другого человека?

— Так часто думают, но это неправда. Ошибалась и Анна Каренина, для которой смерть, как  единственное средство восстановить в сердце Вронского любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей. Теперь было все равно: ехать или не ехать в Воздвиженское, получить или не получить от мужа развод — все было ненужно. Нужно было одно — наказать его.

— Почему она была неправа?

— Потому что смерть — это захлопнутое окно, через которое человек смотрел на мир, или опущенные веки и сон, или переход от одного окна к другому. Но это не метод воздействия.

          «Неужели это смерть? — думал князь Андрей, совершенно новым,
       завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся
       от вертящегося черного мячика. — Я не могу, я не хочу умереть, я люблю
       жизни, люблю эту траву, землю, воздух…» — Он думал это и вместе с тем
       помнил о том, что на него смотрят.
          — Стыдно, господин офицер! — сказал он адъютанту. — Какой... — он не
       договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы
       разбитой рамы, душный запах пороха — и князь Андрей рванулся в сторону и,
       подняв кверху руку, упал на грудь».

— Почему приговоренный к смерти человек не бежит, не бьется за жизнь?

— Надеется. Не верит, что смерть вот-вот наступит.  Например, Пьер Безухов видел, как расстреливают пленного. Когда тому стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, которые резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, спокойно прислонился. 

— Люди по-разному воспринимают известие о смерти любимого человека.

— Первая реакция — отрицание. А потом — в зависимости от многих причин: веры, ответственности, возможности выразить горе, характера, обстоятельств…

          Вот как восприняла ложное известие о смерти брата княжна Марья: «Княжна
       не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она
       услыхала эти слова, лицо ее изменилось и что-то просияло в ее лучистых,
       прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от всех
       печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая
       была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за
       руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею. — Mon p;re , —
       сказала она. — Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе».
          Часто человек отрицает смерть, даже если она приходит к тяжело больному
       человеку. Например, старый князь Болконский лежал все так же на кровати;
       но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге
       комнаты. «Нет, он не умер, это не может быть!» — сказала себе княжна
       Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке
       его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила
       нежности к нему, которую она чувствовала  в себе, исчезла и заменилась
       чувством ужаса к тому, что было перед нею.

— Верующий человек не чувствует ужаса?

— Чувствует. Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть сам он, — сущность его, в его глазах очевидно уничтожается — перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый — ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.

— Смерть близкого человека заставляет пересмотреть свои проблемы?

— Заставляет сменить точку зрения. Например, Наташа Ростова пережила сильнейшую душевную драму и думала, что жизнь ее кончилась. Но тут пришло известие о смерти ее брата Пети. Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его  было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо. «Пе... Петя... Поди, поди, она... она... зовет...» — И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками. Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из-за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе.

— Известие о смерти близкого человека пробуждает о нем самые важные воспоминания?

— Не всегда. Это может быть какой-то эпизод, который придает смерти катастрофический, абсурдный характер. Так было, когда погиб брат Наташи. Денисов подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети. «Я привык что-нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», — вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.

— Часто мы страдаем от чувства вины перед умершим человеком.

— Когда два человека ссорятся — всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. Нет ничего хуже в смерти, как то, что когда человек умер, нельзя уж поправить того, что сделал или не сделал хорошего в отношении его. Говорят, живи так, чтобы быть готовым всегда умереть. Я бы сказал: живи так, чтобы всякий мог умереть, и ты бы не раскаялся.

— Когда же умирает человек не любимый, то процесс прощания неприятен как напоминания о неизбежном, и всех присутствующих объединяет чувство законченности сделанного?

— Да, но любящих это оскорбляет. Николенька Иртеньев, все время, покуда тело бабушки стояло в доме, испытывал тяжелое чувство страха смерти, то есть мертвое тело живо и неприятно напоминает то, что и он должен умереть когда-нибудь, чувство, которое почему-то привыкли смешивать с печалью. Он не жалел о бабушке, да едва ли кто-нибудь искренно жалел о ней. Несмотря на то, что дом был полон траурных посетителей, никто не жалел о ее смерти, исключая одного лица, которого неистовая горесть невыразимо поразила Николеньку. И лицо это — горничная Гаша. Она уходила на чердак, запиралась там, не переставая, плакала, не хотела слышать никаких советов и говорила, что смерть для нее остается единственным утешением после потери любимой госпожи.

— Слезы могут быть и выражением горя, и знаком скорби.

— Да, они как бы говорят людям о том, что вы чувствуете. Николенька, вспоминая свои впечатления, находил, что только одна минута самозабвения была настоящим чувством. Прежде и после погребения он не переставал плакать и был грустен, но ему совестно вспомнить эту грусть, потому что к ней всегда примешивалось какое-нибудь самолюбивое чувство: то желание показать, что он огорчен больше других, то заботы о действии, которое он производил на других, то бесцельное любопытство, которое заставляло делать наблюдения над чепцом Мими и лицами присутствующих. Он презирал себя за то, что не испытывал исключительно одного чувства горести, и старался скрывать все другие; от этого печаль его была неискренна и неестественна. Сверх того, он испытывал какое-то наслаждение, зная, что он несчастлив, старался возбуждать сознание несчастия, и это эгоистическое чувство больше других заглушало в нем истинную печаль. Он увидел, что в дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к Богу, она просила его соединить ее с той, кого она любила большего всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро. «Вот кто истинно любил ее! — подумал Николенька, и ему стало стыдно за самого себя.

— Когда кто-то уходит, нужно отпустить его с миром, потому что этот уход находится вне желания скорбящего?

— Конечно, отпустить, хоть это и непросто. Ожидание неизбежной смерти мучает близких людей. Например, княжна
Марья Болконская знала, что надежды на исцеление отца не было. Везти его было нельзя. И что бы было, если бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец!» — иногда думала она. День и ночь, почти без сна, она следила за ним, и, страшно сказать, часто следила за ним не с надеждой найти признаки облегчения, желая найти признаки приближения к концу.

— Когда нет надежды на выздоровление, и затянувшееся отчаяние иссушает душу, что чувствуют близкие?

— Чувствуют скорбь, а думают о разном. Например, то, что годами не приходило княжне Марье в голову — мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности  любви и семейного счастья, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться.

          «Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении,
       показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она
       проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его
       кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же». 

— Какое состояние приходит потом?

— Чувство вины. Княжна Марья думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к Богу.

— Горе разделяет или сближает людей?

— По-разному. Например, княжне Марье живо представилось положение m-lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко-вопросительно посмотрела не нее и протянула руку. M-lle Bourienne тотчас  заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя.

          В 1895 году в семье Толстых произошло несчастье. Умер Ванечка, младший, 
       любимый сын Толстого.  12 марта 1895 года Толстой записал в дневнике: «Так
       много перечувствовано, передумано, пережито за это время, что не знаю, что
       писать. Смерть Ванечки была для меня, как смерть Николеньки, нет, в
       гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к нему. И потому не
       только не могу сказать, чтобы это грустное, тяжелое событие, что это
       радостное) — не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога,
       распутывающее ложь жизни, приближающее к нему событие».

— Как смерть сына повлияла на Софью Андреевну?

— Для нее это была боль, почти физическая — разрыва, которая скрывает духовную важность события. Но она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери, и обнажилась та божественная сущность любви, которая составляет нашу душу. Она поражала меня первые дни своей удивительной любовностью: все, что только чем-нибудь нарушало любовь, что было осуждением кого-нибудь, даже недоброжелательством, все это оскорбляло, заставляло страдать ее, заставляло болезненно сжиматься обнажившийся росток любви. Но время проходило, и росток этот закрылся опять, и страдание ее перестало находить удовлетворение во всеобщей любви, и становилось неразрешимо мучительно. Она страдала в особенности потому, что предмет любви ее ушел от нее, и ей казалось, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не могла отделить одно от другого; не могла религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою, в частности. Не могла ясно понять, почувствовать, что одно из двух: или смерть, висящая над всеми нами, властна над нами и может разлучать нас и лишать блага любви, или смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе которых одно из самых значительных есть смерть, и что изменения эти совершаются над всеми нами, — различно сочетаясь — одни прежде, другие после, как волны.

— Смерть слишком важное событие, чтобы к нему относиться легкомысленно.

— Однако когда люди  слишком часто встречаются со смертью, когда они рискуют каждый день быть убитыми, они в состоянии опасности черпают силы. Опасность возбуждает их, а чужая смерть не дает забывать об опасности. Например, Полторацкий, несмотря на то, что не выспался, был в том особенном настроении подъема душевных сил и доброго, беззаботного веселья, в котором он чувствовал себя всегда среди своих солдат и товарищей там, где могла быть опасность. Между офицерами шел оживленный разговор о последней новости, смерти генерала Слепцова. В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизни момента – окончания ее и возвращения к тому источнику, из которого она вышла, а виделось только молодечество лихого офицера, бросившегося с шашкой на горцев и отчаянно рубившего их.

— С шашкой на горцев?

— Все, в особенности побывавшие в делах офицеры, знали и могли знать, что на войне тогда на Кавказе, да и никогда нигде не бывает той рубки врукопашную шашками, которая всегда предполагается и описывается. А если и бывает такая рукопашная шашками и штыками, то рубят и колют всегда только бегущих. Эта фикция рукопашной признавалась офицерами и придавала им ту спокойную гордость и веселость, с которой они, одни в молодецких, другие, напротив, в самых скромных позах, сидели на барабанах, курили, пили и шутили, не заботясь о смерти, которая, так же как и Слепцова, могла всякую минуту постигнуть каждого из них.

— Смерть — это один из видов деятельности, в котором очень ярко проявляется человек.

— Он подводит своему земному существованию последнюю черту. Например, няня Николеньки Иртеньева — Савишна совершила лучшее и величайшее дело в этой жизни — умерла без сожаления и страха.

— Как дети и подростки воспринимают мысли о смерти?

— В отрочестве эти мысли очень важны, но они не должны долго задерживаться в нормальной психике. Например, Николенька Иртеньев,  вспомнив вдруг, что смерть ожидает его каждый час, каждую минуту,  решил, не понимая, как не поняли до сих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя о будущем. И он дня три, под влиянием этой мысли, бросил уроки и занимался только тем, что, лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь романа и едою пряников с кроновским медом, которые покупал на последние деньги.

— Мысли о смерти по-разному воспринимаются людьми, живущими разумной  и личностной жизнью, а также людьми разных возрастов.

— Примечательна в этом история солдата Платона Каратаева. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности. Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что-то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.

— Что за сила заставляет людей убивать?

— Нечеловеческая. Например, в измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещеваниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно.

— Как воспринимает смерть приговоренный к ней молодой здоровый человек?

— Как нечто абсурдное.

          «Светлогуб  слушал и смотрел на лица судей. Все они не смотрели на него
       и со значительными, унылыми лицами слушали.
          В бумаге было сказано, что Анатолий Светлогуб за доказанное участие в
       революционной деятельности, имеющей целью ниспровержение, в более близком
       или далеком будущем, существующего правительства, приговаривается к
       лишению всех прав и к смертной казни через повешение.
          Светлогуб слышал и понимал значение слов, произносимых офицером. Он
       заметил нелепость слов: в более близком или далеком будущем и лишения прав
       человека, приговоренного к смерти, но совершенно не понимал того значения,
       которое имело для него то, что было прочитано.
          Только долго после того, как ему сказали, что он может идти, и он вышел
       с жандармом на улицу, он начал понимать то, что ему было объявлено.
       «Тут что-то не то, не то... Тут какая-то бессмыслица. Этого не может
       быть», — говорил он себе, сидя в карете, которая везла его назад в тюрьму.
       Он чувствовал в себе такую силу жизни, что не мог представить себе смерти:
       не мог соединить сознания своего «я» со смертью, с отсутствием «я».
          Вернувшись назад в свою тюрьму, Светлогуб сел на койку и, закрыв глаза,
       старался живо представить себе то, что его ожидает, и никак не мог этого
       сделать. Он никак не мог представить себе того, чтобы его не было, не мог
       представить себе и того, чтобы люди могли желать убить его.
          «Меня, молодого, доброго, счастливого, любимого столькими людьми, —
       думал он, — меня убьют, повесят! Кто, зачем сделает это? И потом, что же
       будет, когда меня не будет? Не может быть», —  говорил он себе...
       Он все не верил, что должен умереть. Несколько раз он, опять задавая себе
       вопрос, не спит ли он, тщетно старался проснуться. И эта мысль навела его
       на другую: о том, что и вся жизнь в этом мире не есть лишь сон,
       пробуждение от которого будет смерть. А если это так, то сознание жизни в
       этом мире не есть ли только пробуждение от сна предшествующей жизни,
       подробности которой и я не помню? Так что жизнь здесь не начало, а только
       новая форма жизни. Умру и перейду в новую форму. Мысль  эта так
       понравилась ему; но когда он хотел опереться на нее, он почувствовал, что
       эта мысль, да и всякая мысль, какая бы ни была, не может дать бесстрашие
       перед смертью. Наконец он устал думать. Мозг больше не работал. Он закрыл
       глаза и долго сидел так, не думая.
          «Как же? Что же будет? — опять вспомнил он. — Ничего? Нет, не ничего. А
       что же?»
          И ему вдруг совершенно ясно стало, что на эти вопросы для живого
       человека нет и не может быть ответа.
          «Так зачем же я спрашиваю себя об этом? Зачем? Да, зачем? Не надо
       спрашивать, надо жить так, как я жил сейчас, когда писал письмо. Ведь мы
       все приговорены давно, всегда, и живем. Живем хорошо, радостно, когда...
       любим. Да, когда любим. Так и надо жить. И можно жить везде и всегда, и на
       воле, и в тюрьме, и нынче, и завтра, и до самого конца».
          Тот самый вопрос, что будет с ним после смерти, на который он так
       старался и не мог ответить, казался разрешенным для него и не каким-либо
       положительным, рассудочным ответом, а сознанием той истинной жизни,
       которая была в нем.
          Во время переезда сознание того, что ожидает его, не нарушало спокойно-
       торжественного настроения Светлогуба.
          Только когда колесница подъехала к виселице и его свели с нее, и он
       увидал столбы с перекладиной и слегка качавшийся на ней от ветра веревкой,
       он почувствовал как будто физический удар в сердце. Ему вдруг стало тошно.
       Но это продолжалось недолго...
          Он подвинулся к виселице и, невольно окинув взглядом ряды солдат и
       пестрых зрителей, еще раз подумал: «Зачем, зачем они делают это?» И ему
       стало жалко и их и себя, и слезы выступили ему на глаза.
          — И не жалко тебе меня? — сказал он, уловив взгляд бойких серых глаз
       палача.
          Палач на минуту остановился. Лицо его вдруг сделалось злое.
          — Ну вас! Разговаривать!..
          Палач исполнил то, что хотел и что взялся исполнить. Но исполнение  это
       было нелегко. Слова Светлогуба: «И не жалко тебе меня», — не выходили у
       него из головы. Он был убийца, каторжник, и звание палача давало ему
       относительную свободу и роскошь жизни, но с этого дня он отказался впредь
       исполнять взятую на себя обязанность и в ту же неделю пропил не только все
       деньги, полученные за казнь, но и всю свою относительно богатую одежду, и
       дошел до того, что был посажен в карцер, а из карцера переведен в
       больницу».

— Вы писали, что преступник, которого ведут на казнь, и который знает, что вот-вот он должен погибнуть, все еще оглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку. А как насчет города?

— То же самое. Перед тем, как войско Наполеона вошло в город, Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.

— Что является психологическим признаком надвигающейся смерти?

— Принятие смерти. Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами  «с ним случилось это два дня тому назад». Она понимала, что это означало то, что князь Андрей вдруг смягчился, и что смягчение, умиление были признаками смерти. В словах его, в тоне его, в особенности во взгляде этом — холодном, почти враждебном взгляде — чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что-то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые, и что поглощало его всего.

— Как может выглядеть последняя нравственная борьба между жизнью и смертью?

— Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и — по той странной легкости бытия, которую он испытывал, — почти понятное и ощущаемое.

— Что чувствует человек перед возможностью умереть?

— Страх боли и ужас небытия. Князь Андрей прежде боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его. Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним, и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней. Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнью. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: на что ж, тем лучше. Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого. Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.

— А второй раз?

— Он видел во сне, что лежат в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед ним. Он говорит с ними, спорит о чем-то ненужном. Они сбираются ехать куда-то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие-то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. От того, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все-таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно-неловко подползает к двери, это что-то ужасное, с другое стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что-то не человеческое — смерть — ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия — запереть уже нельзя — хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется. Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер. Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся. «Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение!» — вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята его душевным  взором. Он чувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его. Это-то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи.


КОММЕНТАРИИ К БЕСЕДЕ 14
«…так чувствовать, как я в старости».  – Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. – М.: Гослитиздат, 1959, с. 157.
«…суживается, сходит на нет». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч., т. 22, с. 154.
«…огромное количество отношений предметов и людей». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч., т. 22, с. 154.
«…не исключает гибкости в оценках своих и чужих действий». – Размышления составителя.
«…милую шалость и как низкую подлость».  –  Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 39.
«…верхняя губа ушла, и глаза были тусклы». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 288-289.
«…выбирала ближайший предлог –  глухоту Беловой».  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 289.
«…кажется, что они лишены должного». – Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 г. / Соч. Т. 21, с. 39.
«…форма эгоизма –  это самопожертвование». –  Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 г. / Соч. Т. 21, с. 39.
«…что должно пережить нас самих». – Толстой Л.Н. Письмо А.А. Толстой от 12 октября 1859 г. / Соч. т. 18, с. 534.
«…насколько это было в его власти». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 256.
«Бывает и гадкая и величественная вместе». – Толстой Л.Н. Холстомер / Соч. т. 12, с. 11.
«…противоречий и делается раздражителен». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч.  т. 5, с. 241.
«…отвращение к самой себе с такие минуты». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 313.
«…читал ему; то он ночевал в столовой». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 112.
«…Ну, я сам не выдумал же». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т.  6, с. 113-114.
«…найти покой в привычных обстоятельствах». – Размышления составителя.
«…бывало с ним почти каждую ночь». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 115-116.
«…чтобы оставили они меня в покое!»  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 117.
«…старости, но животные добреют». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 / Соч. т. 22, с. 183.
«…убили, ему и в голову не приходило». – Толстой Л.Н. Казаки / Соч. т. 3, с. 183.
«…как объект, с которым нужно что-то сделать». – Размышления составителя.
«…хлопотно, особенно в такую жару». –  Толстой Л.Н. Воскресение / Соч. т. 13, с. 351.
«…тело не является человеком, которого любили». – Размышления составителя.
«…ничего общего с его воспоминаниями, была она». –  Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 96.
«…горькую истину и наполнила душу отчаянием». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 99.
«…сердито отвернулся, увидав это лицо». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 46.
«…свои чувства от формы их выражения». – Размышления составителя.
«…перекрестился, поклонился и заплакал». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 96.
«В глубине же души Аксинья была рада смерти Петра». – Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат / Соч. т. 14, с. 57.
«…интимному действу обнаженно-общественный смысл». – Размышления составителя.
«…девушку в первый раз назвать madame». –  Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 98.
«…радости о том, что умер он, а не я».  –  Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича  / Соч. Т. 12, с. 55.
«…в своем положении что-то исключительно тяжелое». – Толстой Л.Н. Письмо В.Г. Черткову от 6-7 июня 1885 г. / Соч. т. 19, с. 65.
«Нужно было одно – наказать его». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 9, с. 345.
«…переход от одного окна к другому». –  Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. Т. 22, с. 167-168.
«Но это не метод воздействия». – Размышления составителя.
«…подняв кверху руку, упал на грудь». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 262.
«…ровно поставив ноги, покойно прислонился».  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 47.
«…возможности выразить горе, характера, обстоятельств». – Размышления составителя.
«…от меня, будемте плакать вместе». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 38.
«…чувством ужаса к тому, что было перед нею».  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 149.
«…боится внешнего раздражающего прикосновения». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 182.
«…она мгновенно забыла себя и свое горе». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 186-187.
«…придает смерти катастрофический, абсурдный характер». – Размышления составителя.
«…подошел к плетню и схватился за него». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 161.
«…человеком, которого уже нет больше».  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т.7, с. 233.
«…чтобы всякий мог умереть и ты бы не раскаялся». – Толстой Л.Н. Письмо А.А. Толстой от 18-23 января 1865 г. / Соч. т. 18, с. 626.
«…утешением после потери любимой госпожи».  –  Толстой Л.Н. Отрочество / Соч. т. 1, с. 176.
«…других заглушало в нем истинную печаль». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 97.
«…ему стало стыдно за самого себя». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 98.
«…неизбежной смерти мучает близких людей». – Размышления составителя.
«…найти признаки приближения к концу». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Том 6, с. 143.
«…Чувствуют скорбь, а думают о разном». – Размышления составителя.
«…молитва, и она пыталась молиться».  – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 144.
«…сказала себе, что было все то же».  –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 145.
«Чувство вины».  – Размышления составителя.
«…она находилась, обращаться к Богу».  –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 154-155.
«…княжну, делая себя участницей этого горя». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 155.
«…ложь жизни, приближающее к нему событие». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 гг. / Соч., т. 22, с. 11.
«…одни прежде, другие после, как волны». –  Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 гг. / Соч., т. 22, с. 11.
«…с шашкой на горцев и отчаянно рубившего их». – Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат / Соч. т. 14, с. 43.
«…всякую минуту постигнуть каждого из них». – Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат / Соч. т. 14, с. 43.
…этой жизни – умерла без сожаления и страха». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 107.
«…не должны долго задерживаться в нормальной психике». – Размышления составителя.
«…которые покупал на последние деньги». –  Толстой Л.Н. Отрочество / Соч. т. 1, с. 166.
«…видал его взгляда, и поспешно отошел». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 168.
«Нечеловеческая». – Размышления составителя.
«…служили орудиями ее, было бесполезно». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 109.
«Как нечто абсурдное». – Размышления составителя.
«…истинной жизни, которая была в нем». – Толстой Л.Н. Божеское и человеческое  / Соч. т. 14, с.262-266.
«…карцер, а из карцера переведен в больницу». – Толстой Л.Н. Божеское и человеческое / Соч. т. 14, с. 269-271.
«…отношения жизни, которым привыкли покоряться». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 313.
«…умиление были признаками смерти». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 62.
«…понять живые и что поглощало его всего». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 63-64.
«…– почти понятное и ощущаемое». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 66.
«…покоренный припадок ужаса перед неведомым». –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 67.
«…легкость, которая с тех пор не оставляла его». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 70.
«…за два дня до приезда княжны Марьи». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, см. 71.