7

                (ранее http://www.proza.ru/2018/11/12/1365)


  К сожалению, на отдыхе случилась и первая наша размолвка с Ией.

  Нам было так хорошо, что я решился предложить ей пойти в наших интимных отношениях до конца.
  Мы были в номере. Она стояла на балконе. Я подошёл сзади, положил свои клешни ей на плечи и предложил:
  - Любимая… почему бы нам здесь не нарушить твоё табу? Если ты хочешь, чтоб я сделал это силой…
  Я специально выдержал небольшую паузу, чтобы неожиданно закончить фразу, а потом сказать: только намекни, как услышал чужой, холодный, с металлическими нотками голос, произнёсший такое, что руки мои сами отпустили её.
  - Силой? Одним ударом я лишу тебя возможности желать не только меня сейчас, но и кого-либо когда либо. Понял?
  Я повернулся и ушёл в комнату, а оттуда в коридор гостиницы и дальше – к морю.
  Я шёл и думал: она никогда так со мной не разговаривала. Но я никогда от неё ничего и не требовал. Может быть, она – сумасшедшая? По крайней мере, в этом вопросе. Я-то считал, что сумасшедший в нашей паре я. Похоже, я ошибался.
  Если мы не расстанемся, то при этой её мании детей у нас никогда не будет. Само по себе это терпимо, раз она сама их не хочет. Но любое рукоприкладство с её стороны или только угроза его достаточны, чтобы разрушить наше счастье. Научилась лупасить людей… Можно жить вместе без любви, когда обоим это что-то приносит – живут же – но жить вместе без уважения… не стоит.
  Я думал, что она, подобно мне, – заблудившийся в ночи ребёнок, и мы, взявшись за руки, помогаем друг другу выйти на свет, радуясь этому.
  Видимо, я ошибался.

  Откуда угодно я ожидал удара, но только не с её стороны.
 
  Вновь и вновь в ушах у меня звучал не её, а чужой голос, сказавший, что легко сделает меня инвалидом. Неужели и она – оборотень? Не дай бог… Нет, это невозможно. Нет, только не это!

  Я не знал, как поступить, куда идти. Случись это в Питере, она бы вернулась к своим, а я остался. А что делать здесь? Поменять мой билет? Не получится. Самый пик отлёта. Скоро сезон кончается. Мы сюда-то еле достали, хоть и броня была. Мне некуда идти.
  Ноги сами привели назад, и у входа я столкнулся с Тильдой.
  - Виталь, что случилось? На тебе лица нет! Что-то с Ией?
  Я опустил глаза.
  - Говори! – тормошила она меня.
  - Оставь его, - вмешалась подошедшая Лера, - Не видишь, они поссорились.
  - Поссорились? – спросила, не отпуская меня, Тильда.
  Вместо ответа я опустил голову.
  - Господи… Горе вы моё, - сказала она, - Где Ия?
  - Когда уходил, была в номере.
  - Лера, загляни к ней… позови купаться. Будто ничего не знаешь. Можешь сказать, что столкнулась с Виталиком, что-то смурной больно. Мол, с чего бы? Съел не то? Сам не говорит. 
  Лера без слов удалилась в гостиницу.   

  Теперь Тильда взялась за меня.
  - Что случилось?
  - Я бы тоже хотел это понять.
  - Значит, не понимаешь, чего она взъелась?
  - Я вообще ничего не понимаю. В жизни.
  - Это она тебе сказала?
  - Нет, это я говорю.
  - Ёж, твою медь… Как был ты недотопырём, так им и остался.
  Я удивился.
  - Кто такой недотопырь?
  - Ты! Или – Шляпа Новый год, если тебе это больше нравится. Давай рассуждать. Она тебя любит. Это – факт. Ты её любишь?
  - Ещё бы.
  - Это тоже факт. И что получается?
  - Что? – спросил я.
  - Фак-т на фак-т получается… инфаркт, вот что получается! Инфаркт у бедной Матильды. Вы с ней этого хотите?
  - Нет, конечно.
  - Тогда слушай сюда. Она была неправа?
  - Пожалуй.
  - А что надо сделать, когда женщина неправа?
  Я непонимающе посмотрел на неё.
  - Когда женщина неправа… перед ней надо извиниться! Её реакция означает, что ты её сильно обидел, потому, расстроенная,  она начинает делать глупости. Чтобы обратить на себя внимание, на то, как ей плохо. Ясно? Причину при этом ты можешь не знать. Её лучше даже не выяснять.
  «Не выясняй причин, - вспомнилось мне, - Моравиа. Как она тогда сказала? Выяснять их бесполезно, потому что ничего этим не изменишь? Боюсь, я никогда не узнаю, почему она, даже любя, не желает впустить меня».
  - Тихо, - услышал я, - Она идёт. С Лерой.
  - Привет, Иечка! Я тут твоего пытаю, чего глядит морской волной? Не говорит. Идём купаться? Окей! Беги, Виталий, в номер за полотенцем и трусселями. Мы медленно пойдём, а у тебя ноги длинные – догонишь.

  На пляже мы легли отдельно. Ия расположилась с краю, рядом с Лерой, я – на другом краю, рядом с Тильдой.
  Я старался не смотреть в иину сторону, но иногда невольно выхватывал то, как она болтает с Лерой, а то отвечает Тильде, будто ничего не случилось. 
  Когда они с Лерой пошли окунуться, Тильда, опершись на локти, проводила их взглядом и сказала:
  - Плохо дело. Даже не поглядывает на тебя. Словно тебя нет. Что ты ей такое сказал или сделал?
  Я молчал. В голове у меня вертелось: «Как она так может… Я с ума схожу, а она даже внимания не обращает».
  Тильда ещё что-то говорила, но я не слышал, приходя к ужасающему выводу. Ия не могла так поступить. Значит, это – не Ия, а оборотень. Когда ж он ей завладел? Они не изгоняются, несмотря на сказки, что существуют об этом. Она, сильная и любящая, пропала навсегда… Её действиями руководят. Иначе бы Ия ощущала ту же боль, как сейчас я. Мы же были сиамскими близнецами. Каждый сразу чувствовал, если у другого что-то не так и переживал за него не меньше, чем за себя, а, пожалуй, и больше. Это конец…
  Я поднялся с полотенца и потерянно побрёл назад.
  - Куда ты? Вернёшься? – раздалось снизу, но теперь это не имело никакого значения. Теперь ничто не имело значения. Ии больше не было. Жизни больше не было.

  «Ой, мама, мама – больно мне.
Ой, мама, мама – больно мне…» - только и повторял я, пытаясь заговорить свою боль. Помогало не очень.
  Тогда, вспомнив, что стихи не только крик миру о помощи, но и первоначально магия заклинания, как за спасительную соломинку я ухватился за знакомые слова, принявшись бормотать их, меняя на ходу...
  Однако то были не те слова, что мне требовались. Они были лишь рассказом о случившемся.
  «Она была столь прекрасна,
Что описать – нет слов.
Она как будто явилась из песен, из книг, из снов.
Она сказала: «Не смейте так на меня смотреть!
Ведь я не боюсь смерти, потому что я и есть Смерть.
Я не боюсь смерти, ведь я и есть Смерть».

И я рассмеялся, сказал ей: « Глядя на вас,
Мне хочется с вами выпить и пригласить на вальс».
Она сказала: «Не лезьте, чтобы потом не жалеть.
Ведь я не боюсь смерти, потому что я и есть Смерть.
 Я и есть Смерть».

Я не знал, что и думать, не сошла ли она с ума?
Как могло такое случиться, что есть она смерть сама?
Но она сказала: «Не верьте глазам – в них начнет темнеть.
Ведь я не боюсь смерти, потому что я и есть Смерть.
Я – Смерть».

Меня бросило в холод, тут же накрыв жарой.
Я не мог и представить, что Смерть может быть живой.
Она сказала: «На свете и не такое есть.
И я не боюсь смерти, потому что она и есть.
Я не боюсь смерти, потому что я… и есть… Смерть».

И она развернулась и медленно вышла вон.
Лишь сказав на прощанье:  «До встречи, до лучших времён».
Еще сказала: «Не смейте, тут обо мне скорбеть.
Ведь я не боюсь смерти, потому что я – Смерть».

  Недаром Цветаева писала про девочку-смерть, красивую, как принцесса… Видимо, с ней я и встретился.

  Да, «мы набьём подушку снами, и приснится любовь, как прогулка по минным полям…» Те, кто ближе нам, ранят гораздо больнее. Да, как говорят французы, предают только свои. Кто сказал: «Люди, которых мы любим, почти всегда более властны над нашей душой, нежели мы сами»? Но кто бы он ни был, он прав.  Круглосуточно прекрасная, девушка немыслимой красоты, Ия была моей смертью. Они подставили её мне, чтобы не утопился, затем вновь поманили ей, устроив встречу, после чего послали под машину, потом она вытащила меня с того света, чтобы убить сейчас. Они играли ей со мной в кошки-мышки… только и всего.
  Ашну не зря сказал: «Как ещё вы нашли друг друга… Тут явно не обошлось без постороннего вмешательства». А уж он-то знал, о ком говорит. Его собратья – Моги, чем не оборотни? Превратятся в кого угодно… Их игрушкой может стать любой.   
 
  Тебя обманули, Виталик, ты – пасынок звёзд, которые тебя не любят. Ты пожил во снах и довольно. Твоя подушка была ими набита… 
  «Не тебе глядеть Солнцу в лицо, как в глаза друзьям.
По ночам бредить Луной да перечить сну,
На заре выплеснуть боль алым облакам,
По земле песней лететь от окна к окну.
Нет… тебе упасть черной звездой к её ногам.

А к утру выпадет снег и закружит день,
Отпоет вьюга-гроза по сугробам лет,
Из гнезда пасынка звёзд не позовет метель
От земли имя принять да зажечь рассвет,
По ночам бредить Луной да перечить сну,
До небес ладить костры по седым ручьям,
По земле песней лететь от окна к окну,
Да глянуть Солнцу в лицо, как в глаза друзьям…»

  «Нет, они её заворожили, Ия ничего не знала о своей роли!»

  Бормоча это, я не заметил, как пришёл в номер и упал на постель. Но мысли не оставляли в покое. Явилось подозрение, и его озвучил противный голос:
  - А ты уверен, что она не с самого начала была оборотнем? А тебя дурила, влюбляя в себя. Чтобы сделать ведомым. Сначала привязать к себе, а потом водить на верёвочке.
  - Зачем?!. – простонал я.
  - Играя тобой. Но презирая при этом. Потому и не допуская полной близости. Мол, знай своё место сзади. Твой номер восемь, после спросим.
  - Нет! – закричал я, - Я не хочу этого слышать! Нет… А если это так, то не хочу знать!    Нет… нет…
  И я заплакал.
 
  Кто-то взял меня за плечи и строго спросил:
  - Что с тобой? Выпей воды…
  Стакан стучал о мои зубы, меня начало трясти. С челюстью было не справиться, она заскакивала.  Правая рука сама принялась выполнять круговые движения, словно я плыл. Меня положили на спину, гладили по волосам, что-то приговаривая. Сунули в рот горькую таблетку, придерживая голову, заставили выпить воды, часть которой расплескалась на меня. А мне между тем становилось всё горше и больнее. Резало в груди, боль росла. Было не вздохнуть, и я стал задыхаться, держась за сердце.
  - Чёрт, где же валидол? Я брала его, помню… Посмотри в косметичке!
  Мне сунули что-то мятное под язык, приказав рассасывать, тогда и боль рассосётся.
  Постепенно мне стало легче, и я куда-то погрузился, перестав что-либо ощущать и слышать.

  Несколько следующих до отлёта дней я провёл, как в тумане. Я, то спал, а меня пичкали снотворным или транквилизаторами, то не желал ничего слышать и говорить. Есть отказывался, принимая одно питьё. Кажется, водили в туалет.
  Дальше стало только хуже.
 
  Вокруг меня много суетились, тихо разговаривая. Но это было не важно.
  Позже всплывали малопонятные фразы разными женскими голосами:
  - Как мы его довезём? Его же такого не пропустят.
  - Будем поддерживать с двух сторон, скажем, отравился, плохо чувствует…
  - Господи, за что ж это…
  - Травма могла сказаться. Ты не кори себя.
  - Неизвестно во что это выльется.
  - О, Боже!

  Я не понял, что попал в Питер, что побывал у себя в комнате. Видимо, пребывание в ней было недолгим.  И опять разговоры с сожалениями и вздохами. Память позже воспроизводила их мне.
  - Его одного оставить нельзя. Ну, ножи я спрячу, а если из окна выпадет? Или уйдёт и под машину?
  - Даа… Придётся…

  Так я оказался в больнице, где закончил свои дни мой отец. 


                (дальше http://www.proza.ru/2018/11/12/1378)