Владыка дал приказ

Маленький, сухонький священник служил очень хорошо. Длинные волосы, собранные в пучок длинная и густая борода. Чижиков думал, что таких священников уже не осталось. О.Лев не обладал ни голосом, ни особым красноречием. И не был замечательно образован, но служил просто и верой. Чижиков любил приходить  в этот храм на вечерние службы.
За стенами храма была ночь и непогода. Шел дождь, и бушевала буря. Чижиков вышел на улицу, повернулся к храму, чтобы перекреститься на икону, но почему-то иконы на положенном месте не было. Но, обдумать это странное событие Чижиков, так и не успел, по ушам ударила бодрая маршевая песня, гремевшая наперекор дождю. "Семинаристы,  владыка дал приказ... Мимо прошел строй священников-францисканцев. Почему францисканцев? А потому, что они бодро маршировали по лужам босиком. При этом кресты качались у них как маятники часов, отсчитывая некому непонятное время. Чижиков слегка обернулся и проводил глазами странное подразделение, которым командовал батюшка в защитной камилавке. На его груди горел славный орден Патриарха Пантелеймона I  степени. Чижиков  совершенно не мог понять, что это за патриарх, но откуда-то знал, что это очень почетный орден, которым награждали за борьбу с неверующими только самых отличившихся.
Чижиков пошел дальше по темным улицам. Удивительно, но улицы действительно были темными - ни где не горел огонь.  И только в одном месте на улицу лился обильный  свет. И до него Чижикову пришлось пройти  несколько кварталов. В двух сторон светового потока стояли две темные фигуры. Подойдя ближе, Чижиков испытал истинный трепет, когда заметил, что это были монахи. Он остановился прямо на пути светового порядка и монахи тут же подхватили его под руки и почти безо всяких усилий занесли внутрь. Поставили его перед лысоватым человеком, сидевшим за столом.. Худое вытянутое лицо его взывало ужас.
- Ну-с, - сказал человек.
- Технический помощник владыки, - сразу нашелся Чижиков. Неизвестно почему он сообразил соврать.
Человечек ни на секунду не удивился:
   Сразу видно своего человека. Откинулся на спинку кресла, и стала видна его схима, прятавшаяся под накинутой курткой.
   Отец Иван, ко мне! - прокричал он,- покажите нашему гостю нашу работу.
  Благословите, - ворвался худой монах и сделал земной поклон. И он вывел Чижикова в коридор и подвел к гигантской клетке.
  Вот здесь томятся атеисты и материалисты. Учим их два раза в день плетьми - а они поверить не хотят.  И не понимают, что это для их же  пользы. А здесь сидят еще более страшные преступники, отвергающие святую церковь, не почитающие священноначалие. Эти достаточно быстро отправляем в новые номерные монастыри, где их учат святому послушанию
  По примеру Соловецкого или Суздальского..
  Что вы! Эти монастыри в царской России были не эффективны. А номерных монастырях несчастные эгоисты, ослушники быстро понимают, что такое послушание. Вот, например, на Афоне была такая келлия, где ученик что-то уронил в очаг, а старец сказал ученику: Теперь повынимай.  Ученик прыгнул в огонь и безболезненно выполнил послушание. Это используется для перевоспитания самых ослушников, которые не почитают святую иерархию. Если кто-то никак не исправляется, например, не хочет зимой идти на работы или недоволен пайком. Того исцеляют  по этой методике.  Раскаляют печь добела,  подводят преступника к печи и предлагают прыгнуть. Самых нечестивых монахи бросают в печь. Но большинство из преступников у печи начинают раскаиваться и  идут на работы и не думают о морозе или пайке. И тем более не ищут никакого заработка. Все начинают делать за святое послушание. Тех, кого приходится отправлять в печь на послушание, так в основном его и не познают  и так и уходят.
  Погибают?
  Погибают телесно, но мы даем возможность им спастись духовно. Да и для семьи большая радость, кому благословлено ее иметь, хотя, говорят, были случаи чудесного огненного исцеления. Был такой прохвост, якобы ученый, Агейгин, который уверял, что про послушание ничего не сказано в канонах, и оно относится чисто к монашескому деланию. Человек выбирает себе старца или монастырь. Отдает себя в послушание этому старцу или игумену, и каждое его слово воспринимает, как от Бога и так быстро совершенствуется, отсекает свою волю и движется по ступеням монашеской добродетели.  И всякую подобную ересь и чушь. Послушание,- это всеобщая и высшая добродетель. Поэтому все строиться на послушании   пономарь выполняет всякое желание священника, священник епископа и так далее. Так рабочий - хозяина и т.д. Все держится на этой высшей добродетели, которая выше поста и молитвы и выше всего- заговорил монах, умильно гладя бородку, и куда-то, унесся мыслями. И женщины должны быть в послушании у мужчин. Знаете, многое надо пересматривать теперь. Вот у хлыстов в свое время было полезное послушание. И вообще зря запретили смешенные монастыри, при этом, Сергее Радонежском. Так у игумена много молодых послушниц, и у игуменьи молодые юноши и никакого блуда! Вы-то знаете, напихают вместе монахов. Денег много, делать нечего вот и начинается разврат
  А что Агейгин-то. Ну, вот он проповедовал про святых старцев и монашеское послушание, ну и арест..  То есть направили на покаяние, конечно. В номерном монастыре он не хотел исправляться, твердил, что послушание основано на любви, по примеру послушания Сына Отцу, и его направили на огненное послушание. Бросили... Отправили его в печь, и он там, рассказывают, возопил небесным голосом: "Святейший владыка благослови, всегда буду творить твою волю, и печь разом угасла и он вышел из нее невредимым и преображенным.
  И можно его увидеть?
 Вероятно, но немногим по благословению. Хотя сам я не видел. Но какой-то владыка в поучении рассказывал. Ну, ладно, - заболтались мы тут, благословения не было. Наш святой астином-игумен велел дать вам рацию и записную книжку для фиксации и передачи случаев непослушания нам. А то  наших скоро развезут по номерным монастырям. Там ослушники без спасительного послушания быстро мрут, и работать некому. Так что ваше послушание от игумена-астинома пособирать данные на ослушников, кто не воспел гимн, проходя мимом портрета великого Пантелеймона, кто не так посмотрел на него,  ну и там вообще. А более мелкие ослушания записывайте в книжку. Там есть графы кто, где, когда и характер преступления. Например, перешел улицу без благословения отца регулировщика. А если не возьмете, то это будет ослушание и Чижикову не оставалось ничего другого, как взять предложенные ему предметы. Теперь вы не только будете работать на владыку, но и на нас. Чижиков поспешил убраться быстро на свободу, не забыв низко, несколько театрально, поклониться Пантелеймону и местному владыке.
Выйдя на улицу, он пошел дальше, стал плутать какими-то немыслимыми переулками и подошел к гигантскому храму, на котором было написано яркими горящими электрическими буквами:  Храм социальной работы. Чижиков, пользуясь своим  служебным положением, зашел внутрь и направился к синеватому свету.  В круглом помещении стояло четыре ультрасовременные больничные койки. Все вокруг было заставлено разными приборами, и множество людей суетилось вокруг этих четырех больных. На стенах было множество камер, которые передавали репортажи о службе милосердия по всему миру. Почему-то Чижиков понял, что светится здесь опасно и спиной бочком шел в сторону, увидел какую-то обшарпанную небольшую дверку и ломанулся в нее. В помещении, в которое он попал, было темно сыро и грязно. Помещение было забито до отказа людьми оборванными, заросшими людьми, среди, которых было заметно большое количество инвалидов. Все они кричали, вопили, ломились к маленькому прилавку охраняемому большим количеством монахов-астиномов. Периодически из здания выскакивали дополнительные силы астиномов и безжалостно дубинками и шокерами изгоняли нищих вон. Периодически из здания милосердия выносили несколько батонов хлеба и со словами: "Славьте Пантелеймона", - бросали их в толпу и с удовольствием смотрели на  в толпу и смотрели на свалку. Люди, очевидно, были голодны. Самые хитрые из нищих незаметно пробирались к прилавку и вкрадчивым голосом говорили, как они любят Пантелеймона и уважают работу милосердия и им удалось отхватить батончик, который милосердно давали понимающие монахи. Чижиков испугался, что его заменят и тут же обворуют и отколотят. Он попытался вернуться обратно, через маленькую дверь. Но путь ему преградил толстенький человек в вызывающе чистом белом халате, на голове у него не было логичной белой шапочки, а зияла начинающаяся лысина. "Опять лысый", -- подумалось Чижикову. На круглом лице, которое называют лоснящимся, сияла точно такая же лоснящаяся, медовая улыбка.
-Ну, как вам у нас? Всем мы помочь, конечно, не можем, но через несколько лет с нищетой будет покончено, сказал лоснящийся человек и протер стирильные, неупомянутые мною, очки. Потом где-то внутри лосняшегося человека промелькнул испуг. И он провел по шикарному коридору, увешенному портретами пантелеймонов с разными цифровыми идентификаторами портретов. В большой шикарнейший кабинет. Там он стал излагать какие-то социальные программы, без конца сочиняемые Пантелеймоном. А если взглянуть правде в глаза, то самим лоснящимся человечком. Пытавшийся во все вникать Чижиков неосторожно повернулся, и наружу выскочила рация. Тут в глазах лоснящегося человека загорелись ужасов, и он нажал какую-то кнопку, и в кабинет ворвались санитары в белых халатах с  носилками. Чижиков не успел испугаться, как уже спеленнутый лежал на носилках и был несом по каким-то коридорам, все более опускающимся вниз. Потом отварилась, какая-то явно тюремная дверь и Чижикова кинули прямо с носилок в камеру.
- Приветствую! Я - Василек!  - к Чижикову подошел человек лет пятидесяти, - ты здесь по пьянке или по воровству? А может, заблудил? Я старший по камере. Будешь? И протянул  Чижикову бутылку.
Пока чижиков приходил в себя после падения с носилок.
-Ну, как хочешь. Могу по себя рассказать. Я сюда стал что-то частенько попадать. Вот вчера на праздник надрались контрабандной водки с батюшками. Начали орать куплеты про Пантелеймона, стекла бить, еще что-то, не помню, ну и замели.
  Я не знаю почему, - робко вставил Чижиков.
  Ну, ну, - не поверил Василек, - ну хоть развлекись уж, раз попал сюда. Выпей, закури, или вон выбирай любую монашку   тащи в спальню, указав на отгороженный угол.
  Чижиков  с удивлением заметил в углу камеры несколько монахинь в рясах, прячущих глаза в пол.
 Не бойся, бери  любые. Страшил сюда не сажают все стройненькие ладненькие с красивыми глазками. А если  какая-то вздумает тебе отказать, то сразу сообщу куда надо, я же старший, и пошлют ее к солдатам. Это соблазнительницы, которые своим видом умудрялись даже через широченные рясы вызывать нездоровые мысли у людей, а потом еще и отказывали выдающимся людям. В древности было так называемое посестрие в монастырях. Приходил истомленный одиночеством мужик в женский монастырь и сестры оказывали ему помощь в борьбе с блудными помыслами брату. Вот и сейчас их посадили сюда для  смирения и послушания. Вперед!
Но Чижиков не успел рассказать Васильку, что не собирается впадать в блуд с монахинями, как дверь камеры распахнулся и астином поманил Чижикова:   Ты, мелкий иди сюда. И через несколько минут он уже был в кабинете лоснящегося человека, который больше не собирался лосниться.
  Ты, что, дурак? Ничего не объяснил! Ты агент моего приятеля игумена-астинома, вот и катись работать. Отведите его на место работа, только метку не забудьте поставить? - сказал он пришедшим астином. И снова обратился к Чижикову: - Иди и честно служи. Все фиксируй особенности случаи ослушания. И  поминай часто Пантелеймона, когда служишь.
-  Да как разница. Это абсолютно не важно, заметил астином.
 Чижикова опять куда-то потащили, положили на койку и засадили какую-то огромную железку в руку Чижикова. Потом Чижикова отвезли к храму, который он не так давно покинул. И тут Чижиков проснулся. В его предплечьи торчала, железная проволока, несколько месяцев как вырвавшаяся из общества себе подобных в сетчатой кровати.
Чижиков отсоединился от мировой сети. Подошел к столу, посмотрел в окно, где начинался рассвет, а потом в раскрытую книгу.
 "... Я покажу тебе суд над великой блудницею, сидящей на водах многих; С нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле". (Откр.17, 1-2).
 И подумалось Чижикову, что он не хочет видеть суда над блудницею, ему было достаточно видеть ее.