Падший Ангел

Свой взгляд на тему Падшего Ангела в свете романа М.А. Булгакова мы довольно давно представили в детективе «Еще не вечер», но лишь с большим опозданием выяснилось, что эта вставка в детективный сюжет чужеродна главному действию и потому прочитывается совсем без внимания как незначимый, и даже утомляющий, эпизод. Возникло желание дать этот материал в виде самостоятельного и вместе с объяснением некоторых наших позиций.

Нужно прежде всего отметить, что тема Падшего Ангела очень слабо показана в христианских религиозных писаниях. Сам этот актор мелькает там почти исключительно в искушающем модусе, а история его отпадения от Бога состоит в очень кратком сообщении о возникшем у некоего херувима - причем, лучшего из всех ангелических творений - желания сделаться равным Богу.
"У лучшего" - случайная непонятно зачем деталь?
Однако в Священном писание не может быть чего-то «непонятно зачем», иначе это была бы незначительного качества беллетристика.
К тому же, ангелы - не личности, они - слуги Бога лишенные воли. Тогда: как вдруг явился бунтарь, сумевший (по слухам) даже увести за собой часть других ангелов.
Наконец, чего им не жилось в «Божественных чертогах», при том что быть недовольными материальными условиями они никак не могли из-за полного отсутствия подобных потребностей?
Следовательно, недовольство - несогласие, разочарование, протест и т.п., всё это было вызвано совсем другими причинами.
Какими?
У церковных схоластов есть замечательная отмычка для всех такого рода затрудняющих ситуаций, называется одним словом - «гордыня». Однако поместить в нее можно любой поступок человека (и ангела), где он хоть как-то себя проявляет, поэтому данный способ объяснений мы сразу отбросим.
Отсутствие проработок в богословской и религиозно-философской литературе темы Падшего Ангела, конечно, не означает полного к ней равнодушия. Тем более что смысл явления этой фигуры непосредственно связан с проблемой Добра и Зла.
На наш взгляд, известный роман М.А. Булгакова посвящен именно этой связи, а отнюдь не Мастеру, лишенному притягательности, не вызывающему даже чего-то похожего на эмпатию. И Маргарита интересна прежде всего в той мере, в какой она соприкасается с новым открывшимся миром.

Естественно предположить, что проблемы «бытийных глубин» вообще не решаются чисто рассудочным способом. Эмоции суть не просто реакции - это и познавательный инструмент, а в вопросах этики часто опережающий аналитическую оценку сигналом доверия или фальши.
«Начала» чего-либо, не являясь составными по смыслу, требуют и обще инструментального подхода к своему изучению, то есть вместе и умственного, и чувственного исследовательского участия: иначе - использования художественного метода. Неразделенность этой пары можно сравнить с гонкой с меняющимся лидером - когда второй всегда рядом и заменяет отдавшего силы первого.
Однако для нашей темы нужен еще третий участник: огромная воля, позволяющая заглянуть во внечеловеческое.
Гёте это не удалось - он не преодолел человеческую плоскость, и потому оба известных героя томятся в ней, ощущая безнадежно запертое состояние, и Мефистофель начинает походить на скучающего денди. (А «Фауст» и писался во время модного начала дендизма).
Лермонтов почувствовал и передал нечеловеческую стихию, но только как хаос - «и вновь остался он, надменный, один, как прежде, во вселенной», хотя проблема космична.
Трагедия всегда космична (если она такова по сути, а не по жанровой принадлежности).
Как верно и в другую сторону - космичность в главном своем содержании трагедийна.
Нам очень хотелось обратить внимание на такое Булгаковское мироощущение.
Хотя это всего лишь частная точка зрения среди многих, признаем сразу - очень субъективная.
Нередко встречается другая, где Михаил Афанасьевич фигурирует комбинатором чужих мотивов и образов, проецирует, в виде аллюзий с заменой знаков, Священное писание и проч.
Пусть так.
Однако уместно задать, например, вопрос: имеют ли краски какое-то отношение к изображению на картине?.. Угадывается уверенное: «да!» Тогда - а воздух, которым дышал художник работая над картиной?
Ни воздух, ни краски - а только сам художник.
Всё остальное - обычно, общедоступно и не обладает творческой силой.
Разумеется, из этого не следует, что нужно ограничивать изучение средств и приемов творчества, просто необходимо понимать смысл и значение познаваемого, тем более - сам предмет.
Наконец, творческий результат (если это не серийное ремесло) всегда уникален. И именно потому, что там присутствует авторская индивидуальность. Внешность для нее обязательный, но лишь - материал, и материал из которого производится уже новый. В этом обогащенном - преобразованном - виде материал возвращается откуда явился. Таким образом осуществляется и продолжается акт творения мира, правильнее со-творения, то есть совместного творения Человеком и Богом. Масштаб участия человека может быть самым разным, как и исходный для творчества материал.
Итак, у Булгакова был свой материал, а у нас - сам Булгаков.

/// Молодой сотрудник прокуратуры расспрашивает пожилого настоятеля храма в связи с убийством одного из священников - продолжение диалога.
…
- А по-моему, человеку концом лопаты в висок - зло в чистом виде. Ну как вот такое попущение? Священнику-то за что?
- Вы не сердитесь, - очень дружелюбно сказали ему. - Зло причиняющего может и не быть злом для претерпевшего.
- В том числе и убийство?
- Смерть постигнет всех нас. Разница в том, что неверующие или смутно верующие люди отодвигают ее всеми силами из сознания. Но истинно верующие не страшатся, их сознание измеряет каждый шаг и поступок, как если бы смерть случилась сейчас.
Владимиру не очень понравилась такая «интерпретация», но возражать было нечего - каждый живет как ему нравится.
- И почему, сын мой, вы считаете, что внезапная немучительная смерть от зла была злом для усопшего?
Это совсем, совсем смешало недоумение и протест. Собственно, от такой психологии всего один шаг до «непротивления злу насилием», а там - и до ликвидации правоохранительных органов недалеко.
Владимир, желая дать выход негодованию, сосредоточился и сразу нащупал очень верную мысль.
- Вот вы сказали сейчас «смерть от зла». Заметьте, вы произнесли слово «зло».
- Заметил! - крайне весело согласился священник.
- Предположим, смерть от зла не всегда может быть, э... ну, неважно. Однако это не ликвидирует само зло. Оно-то, как таковое, зачем нужно Богу?
- Совершенно не нужно. Но ведь зло идет не от Бога.
- Ладно, от Сатаны. Почему же Бог его в самом начале, как там, когда тот Падшим Ангелом начал быть…
Удивительно - его справедливая и такая понятная мысль вызвала у старого человека почти детскую радость.
- А что Бог должен был с ним сделать? - в глазах неуместная к теме веселость. - Предложите, как сейчас принято говорить, альтернативу.
- Очень просто, и ничего нет смешного, в пыль его превратить.
Что же такое, это старика еще больше обрадовало.
- В пыль, хе-хе-хе? Пыль - всего лишь очередная форма материи. Не материя действует в мире, сын мой, а то, что ее наполняет. Да, но начало мирового действия вы очень правильно угадали, - он ласковым взглядом попросил дать время на продолжение: - Падший Ангел… ангелы были Божьим твореньем, а всё сотворенное снабжается силой. Но сила толкает к самостоятельности.
Владимир все-таки не удержался:
- Ангелы ведь созданы хорошее делать.
- Отменно правильно! Только сие означает, что ангелы должны знать, что есть - «хорошее» и что есть - «плохое». Полное же знание об этом имеется только у Бога. Первое знание, нам известно, было получено ангелами, а не человеком, вот один из них и решил, что знает всё обо всём. Тут нет удивительного - любая в мире возможность означает, что это рано или поздно случится. Отправляться в дальний неизведанный путь ожидая в нем всякого - таково условие для рожденья истории. Или никуда не отправляться, то есть вообще не начинать ничего.
- Если я правильно понял, Падший Ангел был, таким образом, предусмотрен?
- Неизбежен, точнее сказать.
- Так, но ясно не до конца. Почему он стал вредить человечеству и сотворил зло?
Священник сдвинул брови, впрочем, без выражения гнева.
- Тут страшная путаница, сын мой, - он даже махнул от себя рукой, - Падший Ангел зло не сотворил - он узнал о нем после собственного сотворения. И наличие в мире зла увеличить вовсе не в его силах - это просто наличие того возможного, что не связано с деланьем доброго. Доброе, - прозвучало громче: - нужно делать! Порой всего лишь небольшими усилиями, но иногда и жертвенными. Всё остальное в жизни, как вам сказать, небелого цвета… немало есть черного, но больше - серого, оно как сильно разбавленный яд, не чувствуемый, но уничтожающий постепенно. И эта дрянь тоже Падшему Ангелу не нужна.
- Так что ж ему надо, для чего он старается?
- Для себя. Он уже слишком погружен в ссору с Богом, в этом его трагедия. - Священник словно извлек что-то из памяти: - О, это был когда-то самый умный из ангелов, а ум не желает оставаться покорным. Мир, как хочу я вам донести, может быть сотворен лишь во всей полноте, и кто-то из ангелов должен был получить ум в крайней степени. Но даже простой человеческий ум всегда находится в каком-то конфликте с действительностью, и от этого рождаются недовольство, обида. А полнота мира требует обиды даже на само мироздание или, во всяком случае, на свою в нем судьбу.
- Ну и диалектика… постойте, ангел, стало быть, был обижен?
- Почувствовал себя так.
- А какого этого, ну, не хватало ему?
- Очень просто - его судьбой распорядились не спрашивая о том. Человек волен в своем жизненном выборе, он может, в конце концов, выбрать смерть в борьбе за свою земную свободу. А ангел, назначенный служить Богу и людям, ничего этого, по замыслу о себе, не может.
- То есть опять - не может, но должен найтись, который сможет?
- Который захочет - правильнее сказать. И что ему оставалось в своей борьбе? Раз Бог учит не совершать ничего греховного - значит, он будет искушать грехом человека. Хотя занятие это для него нерадостное совсем.
- Вот, теперь понял. Нет, маленький еще вопрос: а без ангелов было нельзя? Ну, что называется, «напрямую»?
- Напрямую… а вы своей волей сюда ко мне пожаловали?
Ответ подсказался из «классики»:
- Волею пославшего мя прокурора города.
- То-то.
Оба улыбнулись друг другу, Владимир хотел встать-попрощаться, но вспомнил вдруг, что с реалистическим образом Сатаны сталкивался в литературе всего один раз, и редкая возможность беседы с таким человеком подтолкнула на, может быть, смелый слишком вопрос:
- А к Воланду из «Мастера и Маргариты» вы как, простите, относитесь?
Он даже голову слегка опустил, опасаясь, что сотворил неуместное что-то, бестактное.
- Ох, интересно вы, сын мой, сейчас спросили! - искренне прозвучало в ответ, и у Владимира, что называется, отлегло. - Да-а, очень в канву нашего разговора.
Хозяин улыбнулся, показалось - не только гостю, но и себе самому, потер руки, готовя ответ…
- У Булгакова была гениальная интуиция, - заговорил он. - А что это как не связь с миром, лежащим за пределами наших непосредственных знаний?
Гостю формулировка понравилась, он согласно кивнул.
- И вторая черта - непримиримость, стояние на своем. Михаил Афанасьевич на допросе в ОГПУ в 26-м году прямо сказал: советскую власть признаю как исторически состоявшуюся, а в революции был полностью на стороне белых.
Хозяин приостановился, заметив, что молодой человек этим фактом весьма удивлен.
- Не понимаю, как оно ему сошло, - растерянно проговорил тот. - И зачем он вот так в открытую?
- Я вам про готовность к смерти раньше чуть говорил: важно не когда ты умрешь, а каким. У Булгакова, сын мой, была священническая натура, не по жизни, а глубоко родовая - кровная.
- Я знаю только, отец был профессором богословия.
- Оба деда священники сельские. Про бабушек нет точных данных, однако известно, что за простых, особенно сельских, священников замуж чаще всего отдавали поповских дочек.
Опять какая-то товарищеская манера, исходящая от настоятеля, подвинула Владимира на рискованное высказывание.
- Однако в жизни Михаил Афанасьевич был небезгрешен, а по вашим сейчас вот словам - даже мятежным был человеком.
Священник взглянул на гостя с показавшимся в глазах уважением.
- Вы очень точно смысл передали, очень. Мятежность, да, рожденная двумя полюсами: страстью к жизни и финальным ее ощущением. У натур средних тоже есть этот конфликт, но он мало говорит о себе, сокрытый под мелочами жизни. Однако недюжинная натура, слыша все голоса, различает среди них главный. А кровь и семейное воспитание напоминали ему постоянно про главную цель прихода Иисуса Христа в этот мир: показать людям - жизнь человеческая не находится в конфликте со смертью и не заканчивается на ней, показать своим жертвенным ради них претерпением. Собственно, в этом и метафизика романа, который не есть в обычном смысле роман, это раздумья последних двенадцати лет жизни Булгакова, осмысление глубинных своих ощущений, и опять - не для себя самого, а чтобы выразить людям. Это путь, с одним окончанием - и романа и жизни. Но путь, по которому он мог пройти только с Воландом.
Прозвучало так неожиданно, что гость вздрогнул.
- Вам это кажется странным?
- Кажется, - захотелось быть вполне откровенным: - даже очень странным.
- Я несколько не договорил про Падшего Ангела, о его обиде на Бога.
Владимиру, наоборот, представлялось всё завершенным, и он позволил себе:
- Вы сказали, обида была на служебную роль, на отсутствие выбора, дарованного человеку.
- Верно. Поэтому, во-первых, он выбор все-таки сделал: сопротивление Богу.
- Получается - выбор в том смысле, чтобы данное ему не принять?
- Именно так. И обратите внимание: талантливый человек никогда не принимает вполне данность жизни, его тяготят ее рамки. Мятежность Булгакова - проектность самого Воланда, вы правильно абсолютно почувствовали. А во-вторых, напомню о главном: это был самый умный и сильный ангел. И самый близкий, сначала, к Богу. Какую же судьбу он - избранный - считал вправе себе хотеть? Или спрошу по-другому: к кому мог создателя своего возревновать?
Подсказка совсем очевидная, однако Владимир почувствовал - он не может произнести Имя, и сказанное священником страшновато ему своей истинностью, от которой на мгновение мир стал много больше привычного.
Ответ, впрочем, и не понадобился, священник продолжал:
- А теперь вспомним финальную часть романа Булгакова, когда Воланд глядит на Москву с верхней площадки дома Пашкова.
- И к нему является…
- Да, апостол Матвей. В этом месте Булгаков не высказал напрямую словами, но сумел оставить главное впечатление, заложить его в подсознание каждому читателю - едкую, необоримую зависть Воланда ко Христу, и его укор Богу - зачем он, а не я! Но ведь сразу за этим неизбежно возникает вопрос: а смог бы я? И каждый раз, задавая себе этот вопрос, Воланд становится человеком. Вот вам разгадка Падшего Ангела, понятая до конца гениальным Булгаковым. Здесь же и судьба всей страдальной компании - бесконечный путь звездной печали, ведь и им неведом конец истории - срок Судного дня.
Ощущение верного, но необычного очень - и угаданное, а не показанное ведь самим Булгаковым.
- Простите, явного такого в романе я не помню.
Хотелось еще добавить - роман он зачитал в юности «до почти наизусть», и в классе был среди первых по цитированию и ассоциациям всяким.
- Вы правы, это домысливание. Но согласитесь, любое сильное произведение тем и сильно, что производит в нас умственные и чувственные движения - они погружают людей не только в сюжет, где мы, иногда, начинаем двигаться сами, но и в авторское ощущение мира, а оно не всегда до конца осознанно самим автором, - священник поднял руку для особенного внимания: - И надо понимать: не всякая глубина ощущения до конца выражается словом.
Вплоть до этой фразы все выглядело со справедливо претендующим смыслом, здесь же возражение явилось незамедлительно:
- А как тогда - сначала было Слово, и Слово было Бог?
- Вы сами сказали - Бог. А мы, в несовершенном к Нему подобии, несовершенны и в Слове.
Хозяин ласково улыбнулся и назидательно, чуть, добавил:
- Не бойтесь домысливания, без него далеко не все можно понять.
- Странно, - помолчав, произнес Владимир, - я и не знал, что Церковь стоит на таких интересных позициях.
Однако священник несогласно качнул головой:
- Нет, сын мой, не Церковь - отдельные умы Церкви в ее прошлом и настоящем. Официальная же доктрина опирается на Апокалипсис, где сказано, что все отошедшие от Бога силы объединятся против него в черное войско во главе с Сатаной.
Владимир быстро потер пальцами переносицу, очень не хотелось, чтобы хозяин заметил пробежавшую по лицу гримасу.
- Что, сын мой, вам не нравится?
- Однозначность. Если наперед известно, что дальше будет, исчезает самое ваше главное - выбор.
- Очень правильное замечание. Поэтому Апокалипсис был включен в Священное писание при многих мнениях против. И правильнее всего к нему относиться, как к предупреждению - предупреждению человеку.
- То есть вы хотите сказать, что человечество своим поведением продиктует тот или иной конец христианской истории?
- Пять с плюсом, сын мой! Да может ли быть иначе, если из-за человека, ради человека всё замышлялось и строилось? Вот и Сатана, - взгляд священника ушел мимо гостя куда-то в иное пространство, - смотрит на нас и думает: «как ему все-таки действовать дальше»?
Пауза наступила… отстраненная ото всего тишина… ///

Заключить хотелось бы словами Н.А. Бердяева из известной его работы «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого».

* У людей есть непреодолимая потребность в козле отпущения, во враге, который виновен во всех их несчастьях и которого можно и даже должно ненавидеть.
* Когда найден козел отпущения, то человек чувствует себя лучше. Это есть объективация зла, выбрасывание его во внешнюю реальность.
* Остается непонятным, как из доброй природы человека и самого дьявола, из райской жизни в лучах Божьего света, благодаря свободе твари, которая понимается как высший дар Божий и знак богоподобия, возникли зло и злая жизнь человека и мира, напоминающая ад. Нужно допустить существование несотворенной свободы, предшествующей бытию…
И последнее:
* Нужно человечно, с добротой относиться и к дьяволу.
Бердяев не поясняет этот тезис.
Позволим себе предположить, что здесь не совсем, вернее, не только про дьявола и, конечно, не про снисходительность ко злу. Скорей это - максима, говорящая, что человек в своей задаче богоподобия не должен никому отказывать в свободе, и прежде всего, в свободе движения к Свету, моральном праве такого выбора в любой момент бытия.