Прялка

ПРЯЛКА

     Множество летоисчислений знает человечество: по греческим Олимпиадам, до Рождества Христова, после него    Надо же знать, что было прежде, объяснял нам Дмитрий Иванович…  Правда, он не говорил «До Рождества Христова и после него», он говорил «До нашей эры». Это потом в одной старой книге, где были чуднЫе буквы «Ъ» (твёрдый знак на конце слова)и буква «ять» в середине многих слов вместо буквы «Е», я встретил такое обозначение! До Рождества Христова. Я спросил мать, что это?, она объяснила. Я задумался. На отрывном календаре на листочках вверху было написано: Тридцать два года Октябрьской революции.

- А мы когда живём – до Р. Х., или после Р.Х.
- Конечно, после, только так не радо говорить…
- А 32 года Октябрьской революции, как в календаре?
Мать тоже задумалась:
- Ну, это чтобы мы помнили.
- Что помнили?
- А что была Революция, и мы теперь живём по-другому: началась новая эра…
- А что такое «эра»?
- Совсем замучил! Видишь, мне бежать надо.
Мать всегда бежала. В Правлении дел невпроворот, а, она – секретарь.

     Няньча крикливого братишку, я соображал о новых и старых эрах, о которых пока ничего не знал, только у Витьки Пирского в «Родной речи» прочитал про Геракла, это была старая эра!

     Пару лет спустя я открыл свою собственную эру и пришёл в восторг! Восторг быстро прошёл, ибо все вокруг пользовались этим летоисчислением: «Когда я был в первом классе», «Когда я учился во втором классе»… Всё очень понятно просто!

     А пару десятилетий спустя, когда я уже учился на первом курсе аспирантуры (ага!) я сделал новое открытие относительно личного мировосприятия. А дело было так. Мы беседовали на кафедре с Анной Сергеевной Ромм. Она расспрашивала меня о моих корнях. Я говорил о предках с материнской стороны, то ли запорожских казаках, то ли чумаках… И вдруг меня осенило: да это же сплошная мифология! И каждый из нас плавает в ней , как дельфины в Эгейском море. Почему в Эгейском? Да понятно, мифология якобы родилась в Греции! Мне стало ясно, нигде она не родилась, а если родилась, то вместе с рождением человека, племени, народа и так далее! И сам я, живя, творю личную мифологию, как и множество других вещей, как к примеру, личное летоисчисление. Не потому ли человеку трудно понять другого, что сталкиваются две разных мифологии!

     Когда я окончил третий класс, мы покинули Шумейку и на целый год поселились в Смеловке. Наш маленький дом в Шумейке мы продали, а на эти деньги купили много всего: две «пуховых» козы, чтобы связать матери оренбургский пуховый платок, а отцу сшить полушубок. Купили и овцу с ягнёнком, сдать шерсть государству, не тратя на это каждый раз деньги. Они были очень худые, особенно овца, её недавно остригли, а ягнёнок был просто маленький. За зиму мать-овца так обросла шерстью, что на неё было любо-дорого смотреть, такая она стала толстая. Но тут пришла соседка с большими чёрными ножницами, у которых не было никакого гвоздика посредине, а вместо колец было некое подобие упругой пружины. Овцу повалили на скамью, вытащенную из дома, и соседка защёлкала ножницами, шерсть стекала с овцы, как волна. Она, шерсть, так и называлась «вовна». Когда всё было кончено, овца опять стала худой и несчастной. Наверное, ей было холодно, она ничего не могла понять, бродила по двору и блеяла, но быстро успокоилась и стала жевать сено, которое я ей подбросил. Вечером мать, собирая ужин, сказала отцу:
- Надо бы теперь купить прялку, буду сама прясть шерсть, смотри сколько нам всего надо: варежек, носков не накупишься! Ты будешь в Эмтеэсе, поспрашивай,где можно достать.

     Достать, оказалось, невозможным, а есть один старичок на Опытной, он сделает, и не очень дорого. К зиме старик сделал прялку. Новенькая, даже покрытая коричневым лаком. Она украсила красный угол, где стояла под жестяным портретом Клима Ворошилова.
     По вечерам мать пряла. Она нажимала ногою на педаль, большое колесо быстро крутилось и через два крепких шнура заставляло вращаться вьюшку с крючками, куда поступала тонко расчёсанная шерсть и скручивалась в шерстяную нитку которая сама кр во укладывалась на катушку. И само зрелище и журчание колеса, и мелькание спиц в колесе, всё было замечательно.
- Мам! Ты всё равно, как молодая пряха у окна сидишь.

     В ту осень, когда я уже был в четвёртом классе, нам провели радио, из которого я узнал эту песню. Матери же летом того года исполнилось тридцать лет. Позади были военные годы, голод сорок седьмого, и у нас был новый отец. И всё было хорошо! С этого года у нас началась зарождаться новая, семейная мифология: « А помнишь, как Илья гонялся за нашей Бандиткой (коровой) по степи, а телёнок перепрыгнул через Галку, и она потеряла речь, а бабка Шпунтыха выливала ей «переполох».

     Тихо журчала прялка, мирно спал маленький братишка, а мы все вместе создавали свои мифы, сказания, предания о нашей семье. От всего этого в натопленной на ночь избе становилось особенно уютно и весело.