Белгородщина. Советская закалка!

«Главное, ребята, сердцем не стареть!»
                Из песни А.Пахмутовой и Н.Добронравова

                Баба Рая, 24-го года выпуска, как она гордо и c юмором о себе заявляет, чуть свет начала шелестеть пакетами, греметь тремпелями, примеряя перед зеркалом шкафа в длинном  коридоре свои немудрёные наряды. Сердцем чувствует, что единственный сын сегодня появится, притом, во сне его видела. Мимо прошла заспанная внучка в ванную комнату, бросив на ходу:
— Ба, что  спать не даёшь, толчёшься с пяти утра? Для Валерки вырядилась, как попугай?
— Я сама знаю для щщиво я так одеваюся. Не перед вами мне отщитываться, а перед Богом.
Баба Рая из села, где букву «Че» заменяют на «Ще». Там она имела почёт и уважение. Поэтому  по праву борется за них и в городе, в семье у родственников, взявшихся её досматривать, а также во дворе своей девятиэтажки среди соседей всех годОв, так как её поколение уже почти ушло с арены жизни.

                В их квартире – бабье царство! Дочка, внучка, правнучка, соседка по общему коридорчику. Плюс вековушка да вдовушки с сельским менталитетом, слетающиеся с других этажей. Возглавляет женское разновозрастное племя единственный мужчина, пятилетний джентльмен, её праправнук Филлипок. Гуртом рОстят его с рождения… Поэтому зовёт он их по именам. Как и прапрабабуля,  знает себе цену!

                А пока «мужичок с ноготок» подрастает, чинят люстры, розетки, утюг, ремонтируют краны, замки, починяют стулья, подзаряжают аккумулятор на машине, кому повезёт. А точнее, соседские парни, родственники, знакомые в мужском обличье. С удовольствием помогают  женщинам решать все  бытовые вопросы, как испокон веку принято на Руси. В их  многолюдной квартире к кухне присоединили кладовку; получилась просторная столовая. По традиции все помощники угощаются здесь после окончания услуг. Большой обеденный стол постоянно засервирован вкуснятиной.

                Доченька моя в Германии очень любит рассказывать подружкам об этих чудо-русских: «Представляете, мне 10 лет. Я в России смотрю у родственников телевизор. Бабушка – на прогулке. Остальные – на работе. Но двери открыты для всех. Заходит незнакомая женщина: «Здравствуй, Тоня! Хочешь, жареной картошки с яичницей и огурчиком?» Почистила, пожарила, положила на тарелку и ушла. Оказывается, соседка с третьего этажа. Вобщем, не жизнь, а мечта! К ним столько народу приходит… И бабушка у них  старенькая, деревенская  употребляет современные молодёжные словечки: бобло, слинял, крутизна, еврики, зелёные, тачка подана к подъезду. Обхохочешься! Мне с другом приходилось секретничать по телефону на английском, потому, что она понимает немецкий. Хорошо училась в школе. Она даже спасла жизнь своему отцу и мужу. Пришли немцы, наставили на них пистолеты: «Хэндэ – хох! Партизанэ?» А она объяснила: «Кайнэ партизаны! Один – старый, другой почти слепой, зрение минус 15. Поэтому они не в армии, а дома». Вот такая она мультикультурелле ома (суперсовременная бабушка)!

                С праправнучком Филлипком у бабы Раи – полное взаимопонимание: она в курсе всех его событий в детсаду, во дворе в песочнице. Непременный гость на детских праздниках. Иногда капризничает для порядка, а больше – для юмора:
— О-о-ой, девки! МОзги болять, усё болить, они ж по усем костям тякуть.
— Не буровь, мам, – говорит дочка.
— Шо, не буровь? Реально  тякуть! Кости грызёшь у курицы, они сладкаи. Мозги – увезде. Воспаление идёть по усем костям, по швам, рёбрам, позвоношнику. И усе сосуды захламлены у меня; врачи правильно говорють. И как йих лечить – хтозны…
— Раиса, вызвать скорую? – предлагает сердобольный Филлипок.
— Та не. Это я так, буровлю.
— Точно, буровишь?
— Ага-а.
— Тогда сменим тему. Ургант или Путин? Каша или конфеты? Байдон или Трамп?
— Да лишь бы Асад победил… Конечно, я как все, за Путина. Дай, Бог, ему здоровьица!

                В сегодняшнее утро нарядная баба Рая втайне, (шоб не сглазили), ожидает визита единственного сына  Валеры. Поэтому ей и не спалось… В течение получаса женский батальон их квартиры помылся, оделся, собрался, но не позавтракал. Филлипок поцеловал в щёку со словами: «Не грусти, Раиса. И не вздумай умирать. До вечера». Помахала им с 6-го этажа, отъезжающим на крутой чёрной тачке. Заодно полюбовалась панорамой круглого многолюдного рынка, на который ходила за молоком, творогом для праправнука. Но в последние два года, к сожалению, не дают ей никаких серьёзных поручений.

                Тем временем я накрыла стол и пригласила бабу Раю к завтраку:
— Доброе, утро! Приятного аппетита!
Старушка, медленно отпив глоточек чаю,  молчит. Думает.
— Как дела? Как поживается? – спрашиваю.
— Порою с квасом, порою с водою, – отвечает она пословицей, желая угодить, так как хвалю её за меткие народные выражения.
— То есть, как с водою?
— Э-э-эх, Халка! Была я молодая, была моя власть и жизнь была всласть! – опять вставляет  русскую поговорку.
— Браво, Раиса Ивановна!
— А уборочная у вас идёть? Как там пенсионеры у вас у Германии живуть?
— Хорошо. Много долгожителей. Все женщины подстрижены под мальчиков. Ходят без шапок и платков даже зимой. Почти все в очках. В куртках и  брюках.
— Во-о-о! А как же йих от мужиков отличають? По запаху?
— Женщины надушёны «Шанелью №5». Обычно супружеские парочки идут за ручку, как близнецы: одинаковые очки, куртки, брюки, рюкзачки за спиной, седые волосы. Им без разницы, что не поймёшь, кто из них кто. Бывают случаи, что мужчина переделывается в женщину и наоборот. Главное, чтоб были деньги на операцию.
— Свят, свят, свят! – баба Рая перекрестилась.
— Живут материально очень хорошо, Ивановна! Всё время едут куда-то с чемоданами. Кто в сауны с бассейнами, кто в санатории, кто в дальние страны отдыхать летят самолётами.
— Во-о-о, барыни! А у них типа колхозов нетути? Послать йих за трудопалки поработать, как я работала.
— Ба-а-а! Какие колхозы? У нас их давно нет, – раздаётся женский голос из общего коридорчика.
— Нинка! Шо дверь расшагакала? Шоб соседей подслушивать? Все тайны наши знать?
— Ба-а-атюшки, мои! Тайны парижскаи у них за ночь накопилися, – соседка, всплеснув руками, качает головой, – добра утречка вам!
— С добрым утром, Нина! Вам чаю, кофе или какао?  – предлагаю соседке.
— Та мне всё равно. Наливай, чего не жалко.

                Пьём чай с бубличками. Баба Рая молчит; значит думает. Потом, вдруг, улыбается и берёт слово:
— Слухайте, девки, хохму. Учарася возили меня у контору хату мою переохвормлять. Там мужика зустрела с села нашего. Пришёл гражданство мертвецу получать. Гастарбайтыр у него угол сымал и был прописан. Анадысь помер. Кажу ему: Федька,  ты спятил или дерябнул? Какое гражданство покойнику? У него уже есть два метра.  – А как я докажу, что он не бразильянец какой? С меня требують свидетельство о смерти на его. Во, бюрократы! Хоть стой, хоть падай… Когда Маяковский писал: «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» я ещё в школе проходила.

                Вдруг, раздаётся резкий звонок. Кидаюсь  вправо к двери, щеколду сдвигаю налево. Валера.
— Вот и гость к столу, – обрадовалась баба Рая. Предчувствие её не подвело.
— Можно? Здрасьте! Я того, зашёл проведать.
— Валерочка, дорогой, "Солнца и Ветра брат", как я рада! Сколько зим, сколько лет, – кидаюсь в объятья, - проходи, не раззувайся.
— Был тут на базаре, думаю: мать давно не видал, да и тебя, Галку-поливалку. Родню заграничную.
— Тебе чайку или кофейку?
— Мне, что посветлее, попрозрачнее.
— Молока ему. Он любить, – заботится старушка, – если хочешь быть здоров…
— …закаляйся, как сталь! – перебивает сын.
— ТОто, слухай мать. Она плохого не скажить.
— Шутка. Не беспокойтесь, девушки, я только что поел.
— Тогда давай, рассказывай, как жизнь твоя проходит, мэровский тесть?
— А ничего особенного… Обычно я скрываю, что мой зять мэр города. Неудобно, как-то. Теперь я, считай, холостяк. Свою Лариску вообще не вижу. Она там, в хоромах, с внуками. Их – семеро. От двух девок моих.
— О-о-о! Богатый дед. Какого возраста?
— Не знаю. Вот такие: от горшка – два вершка. Ра-а-азных возрастов. Мальчики, девочки. Имена их путаю. Редко там бываю.
— Почему? Не приглашают?
— Зовут… Да мне неудобно как-то под ногами у них путляться.
— А кто же тебе готовит, ухаживает?
— Я ж не барышня, за мной ухаживать. Шмотки – в стиралку, суп-харчо – в пакете. Любимое блюдо – «Горячая кружка», на пакетах всё написано: 90 миллилитров воды – в кофеварку, потом – на плиту. Вкусня-я-ятина!
— Ты что-то пошёл на поправку, Валера.
— Ага. Я грузный теперь.
— Помню тебя стройным тополем на твоём выпускном вечере в нашем ГРТэ, техникуме геолого-разведывательном.
— Да я всю жизнь тощим был. В экспедициях не зажиреешь: то холод, то жара, то «звёздные огни аэродромов». Короче, позавчера прыжком, как грохну на диван! Пружина вылезла. Звоню своим. Обещают новый диван. А на хрена мне новый?  Ходить вокруг него, беречь?
— На новый, конечно, прыжком жалковато.
— Вот именно. Я к этому привык. Пусть перетянут старый.
— Заботливые.
— Ага. Был на днях в больнице, приболел чуток. Сердечко прихватило. Палата на одну койку, душ, личный туалет. Простыни крахмальные. Лежу под проводами, как космонавт. Персонал передо мной – на цыпочках: «Что желаете? Вам удобно? Вы довольны?» Бесит меня всё это! Не по моему; я люблю, чтоб всё просто, по-человечьи. Короче- по справедливости.

— Ой, сынок, они говОрють, переселют тебя кудый-та на кулички к чертям собачьим. Далече будет меня проведывать.
— Не-а, ма, я уже отказался. К чему мне 160 квадратов в «Дремучей роще»? Мне и в однушке не хило на своём микрорайоне. Какой бассейн на крыше и позолоченный унитаз?
— Не заливай про позолоченный унитаз, – перебивает соседка, – ты ж не Янукович.
— В натуре, там в туалетах, что железное, всё под золото блестит. К чему мне спортзал и картинная галерея в полукруглой гостиной? На хрена мне это! Их железяки и сказки по стенам охранять?
— Валера, какие сказки? Что-то до меня не доходит, – спрашиваю.
— На картинах Васнецова. Сестрица Алёнушка с братиком Иванушкой. Притом, на третьем этаже без лифтА. Тут у меня первый этаж, земля, природа – вотына! Привык. Соседей, продавщиц, собачников – всех знаю. А под окном романтика: лавочка под берёзкой. По вечерам  – семечки, гитара. Увлечения там всякие: домино, картишки, русское лото заполняем, «Золотой ключ» называется. У соседа – голуби, их подкармливаю. Притом старушка-мать под боком. Ну что мне ещё надо до полного счастья? Ни-и-чи-иво!!!
— Ой, сынок, чуить моё сердце неладное, погубют они тебя, погубют! Сопьёсся один, как сыч, в этой дремучей роще. Я догадалась: «Йим надо в энти квартиры прихватизированные своих прописать. Они шо хощут, то и ворощиють. Наверно, бобла у йих немерено, зелёными евриками…
— Не бойся, мам, я их припугнул. Сказал: «Хорошо, перееду, но найду любовницу молодую. Вот удивится, когда приведу и своим ключом дверь открою».
— Свят, свят, свят… Типун тебе – на язык, – старушка крестится.
— Ма, я ж пошутил, смекаешь? У Лариски моей глаз задёргался. Заикаться начала.
— Бедная, она и сама не рада, шо у раскаряку живёть.
— Ма, им меня не понять. Не смогу я у люксАх обитать. Нечестно это… Как буду людЯм в  глаза  глидеть? Я ценю равноправие, хочу жить, как все! Твоё воспитание…
— Поди сюда, сынок, обнимемся.

                Валера охотно садится рядом, приобнял мать за плечи. Она расцеловала его три раза, по-христиански, крепкими сухими поцелуями и от счастья заплакала.
— Ты не голоси, ма.
— Я не плачу, а слеза сама Идеть, – старушка достала беленький кружевной платочек, утёрлась, – сынок, а ты помнишь, как я молодая, у сяле у красном сарахване плисала у поваляку?
— Помню, помню… И красную землянику в лесу помню. Грибы, орехи, тёрен собирали. Жёлуди свиньям.
— А ты хитёр был малЫм. Ягоды из корзинки – и в рот. Говорил: они вкуснише, чем с земли. Бывалче, в жару у лес с тобой прИйдешь, ты пить захочешь. А там под деревцем акала берёзки – лужица прохладная, ключевая. Ладошкой почерпну –  и напою тебя, и умою.

                Сегодня Раису Ивановну морщинки вовсе не старят, а облагораживают. Не зря она наряжалась, говорят,  последний мужчина, которому женщине хочется нравиться, её сын. Счастливое лицо старушки светится заслуженной гордостью за хорошего сына. «У нас с тобой, Валер, советская закалка и с пути нас не свихнёшь! –  посмотрев по сторонам и не обнаружив соседки, воскликнула: О-о-о! А када ж Нинка слиняла, я и не заметила…»

РS. Предчувствие матери-старушки сбылось. Через год Валера умер от инфаркта в хоромах той самой «Дремучей рощи» в полном одиночестве; некому было вызвать врача. А Раиса Ивановна  разменяла сотый десяток и продолжает дружить с праправнуком Филлипком!

На фото: акварель автора 50Х60 см.