Ну, где ты шлялся-то всю ночь?

«Ну, где ты шлялся-то всю ночь?»
Попыталась строго спросить Татьяна Романовна.

Когда Санька Бармин по возможности тихо переступил порог квартиры, за окнами только-только брезжил хмурый рассвет. Как ни старался он не шуметь в темноте узкой и тесной прихожей и побыстрее проскочить к себе, Татьяна Романовна всё же услышала и поднялась с постели. Впрочем, она и ночь-то провела в полудрёме, то со страхом, то обречённо (большой стал - куда денешься?) гадая, где безвестно запропастился сын и ожидая его шагов по подъездной лестнице. Саньке не так уж давно исполнилось восемнадцать. Он тоскливо думал о призыве в армию и иногда не без злости упрекал мать, что не нашла ни средств, ни связей, чтобы отмазать его от казармы, как это делают другие.

Те «другие» в воображении Саньки были красивыми, стильными женщинами, ездили за рулём собственных авто, носили модную, а потому всегда новую одежду и покупали продукты исключительно в дорогих супермаркетах. Как, например, мать его приятеля Яна Гаврилова. А какой у Яна отец! Пообещал купить сыну машину, если он нормально закончит гимназию. Санька от зависти просто чернел и страшно страдал. Он бы, может, вовсе перестал дружить с Гавриловым, чтобы избавиться от этих неприятных ощущений, но его неудержимо тянуло бывать в шикарном доме Яна, слушать там музыку, «гонять» на велотренажёре, играть в компьютерные «стрелялки» и есть то, что его мама даже не мечтает принести из магазина, а Ян спокойно достаёт из холодильника всё подряд и угощает. Правда, глаза у него при этом становятся такие, будто он милостыню подаёт и гордится своим великодушием. Ну и хрен с ними, с глазами. Хуже было, когда Янчик, глядя, как он жуёт, порой приговаривал: мол, рубай, крепче будешь, в телохранители потом возьму…

Получив хиленький аттестат о весьма среднем образовании, Санька принялся, что называется, шлындать. Татьяна Романовна устраивала его на работу то туда, то сюда, но он ни на чём особо не зацикливался: зачем, если скоро придётся напялить солдатскую форму? А что мать мотается между двумя конторами, чтобы на столе еда не переводилась, так на то она и мать. Санька никогда не вдавался в подробности, каким образом эта худенькая, невысокая женщина зарабатывает. Он знал, что мать за него любому войну объявит и, если надо, костьми ляжет, поэтому сохранял полное спокойствие. Ладно, отслужит - провались она, эта армия! - тогда и посмотрим, что да как. Папаша Яна намекал: если всё будет в порядке, возьмёт к себе в фирму водителем или в охрану грузов.

Не поднимая глаз, Санька молча и сосредоточенно расшнуровал кроссовки.

- Саша, ну где ты шлялся-то всю ночь? - стараясь придать голосу строгость, спросила Татьяна Романовна, предвидя взрыв возмущения за вторжение в личную жизнь.

Сын ничего не ответил, будто и не слышал, и вообще постарался отвернуться от неё. Она заволновалась, подошла поближе и моментально ощутила запах перегара. Пил?! Включила в прихожей свет и ахнула:

- На тебе же лица нет! Тебе плохо? А синяк откуда? А где твоя курточка?

Но Санька лишь мельком скользнул по ней взглядом и, запнувшись о кроссовки, опёрся о стену и так вот, по стеночке, двинулся в свою комнату. Там он, как был в джинсах и рубашке, рухнул на диван и уткнулся лицом в подушку. Татьяна Романовна бросилась на кухню, заварила свежий чай.

- Сыночка, попей чайку, жалко, лимона нет, глядишь, полегче будет, эк же тебя угораздило-то, - склонилась она над ним с кружкой в руке.

- Отстань, а? - почти прорычал Санька. - По-хорошему прошу, отстань!

- Лежи, - не стала настаивать Татьяна Романовна. - Потом поговорим. Может, помочь раздеться?

Санька не шевельнулся. Она тихо и огорчённо вздохнула, чуть не на цыпочках вышла из комнаты и, сев в кухне у окна, торопливо сделала несколько глотков из отвергнутой сыном кружки. Побил его кто, что ли? Да слава богу, вернулся, а то всякое бывает. Татьяна Романовна порадовалась, что у неё выходной день. Вдруг Саше станет хуже? Вообще-то, он и раньше приходил домой не совсем трезвый, но всегда говорил: мол, их с Янчиком угостил по «чуть-чуть» дорогущим коньяком старший Гаврилов: то праздник, то ещё что... Не сказать, чтобы Татьяне Романовне это нравилось, да и Янчик был не очень-то по душе, однако она не считала себя вправе диктовать Саше, с кем дружить, а с кем нет. К тому же, чего греха таить, надеялась: может, эти богачи помогут и её сыну пристроиться в жизни. Сам же Ян казался ей каким-то крученым-верченым, балованным мальчиком. Он, правда, бывал у Барминых редко, в коридоре Сашу подождёт, а чтоб пройти-поговорить - ни-ни, будто брезгует... Она даже обижалась - и смеялась над своей обидой: как маленькая прямо, надо просто знать, кто она и кто этот барчук. И качала головой с усмешкой: Ян - ничегошеньки ещё не сделал, а уже усвоил, что он вроде как выше и лучше всех.

А Саше да, было, конечно, на что обижаться. Нет, не на дружка. На их с Татьяной Романовной жизнь. Он ведь отца своего толком и не знал. Ещё малышом был, когда мама с папой развелись. Татьяна Романовна до сих пор теряется в догадках, почему так случилось. Геннадий не пил, не «воспитывал» её кулаком, с работы - всегда домой, она старалась, чтобы и еда на плите, и пол блестел, и себя внешне не запускала, а вот не ужились вместе - хоть ты тресни. Года три после свадьбы всё было вроде хорошо, а потом как стена толстенная между ними встала, перестали понимать друг друга. Татьяна Романовна сильно переживала, часто плакала. Геннадий поначалу утешал - видно, сам на что-то надеялся. И то ли совсем отчаялся, то ли притомился - стал совсем чужим. Она сидела с ребёнком и с ужасом ждала, что вечером вернётся муж и дом сразу накроет тягучее и тяжёлое напряжение. А ещё позже, как нашептали добрые люди, Гена познакомился с какой-то женщиной. Может, и так, раз он первым заговорил о том, что хватит уже мучить друг друга. Ну нельзя жить без любви. А Татьяна Романовна боялась остаться одна и, наверное, ещё долго терпела бы и пыталась пробить эту стену. Но Геннадий настроился серьёзно и решительно. И ушёл. Куда - не сказал. Помогал первые лет шесть, приходил, приносил деньги, подарки. А потом как сквозь землю провалился. Она и не искала, не хотела унижаться. Сашу - в садик, сама на двух работах. Привыкла, смирилась, жила ради сына. О новом замужестве и не думала: отчим есть отчим. Ну и вырос парень, школу закончил, мог бы, правда, и получше учиться, но зато ни с наркоманами не связался, ни в колонию, упаси боже, не загремел при её-то вечной занятости и не особом догляде. Армию отслужит, а там, глядишь, женится, внучечка родится. Татьяна Романовна очень хотела, чтобы у неё когда-нибудь появилась именно внучка - девчушка-щебетушка в красивом платьице и с бантиками в косичках.

Саша не вставал с дивана почти до вечера, и Татьяна Романовна решила не тревожить его: пусть поспит, отдохнёт как следует. А уж после она с ним попробует потвёрже поговорить. Сбегала в магазин, сварила обед, прошлась тряпкой по шкафам и подоконникам, только присела, как в дверь громко и настойчиво позвонили. Татьяна Романовна от удивления и не спросила, кто пожаловал. За порогом стояли двое незнакомых мужчин с какими-то неприятными, а точнее, не сулящими ничего доброго лицами. Один из них приблизил к её глазам удостоверение сотрудника полиции.

- Александр Бармин - ваш сын? Он дома?

- Саша! - крикнула она. - Это... к тебе. - А сердце уже заколотилось-завыпрыгивало.

И тут же возник в коридоре Санька, припухший и испуганный.

- Собирайся, - сказал ему второй мужчина.

- Куда? Что? - переполошилась Татьяна Романовна.

- Ваш сын подозревается в убийстве подростка.

Она прислонилась к стене, в глазах потемнело, но успела вскрикнуть:

- Сынок, это правда?

Так и не взглянув на мать, Санька судорожно сглотнул и шагнул на лестничную площадку.

Спустя почти три месяца Татьяна Романовна - ни жива ни мертва - вошла в зал суда. Ни на кого не глядя, опустилась на сиденье с края в третьем ряду. Она уже знала, что произошло в ту ночь. Ян собрал компанию на даче и щедро поил из отцовского бара водкой и коньяком. Один случайный паренёк - кто-то привёл с собой - быстро опьянел и нагло заявил Гаврилову: «Ты - мажор и ублюдок, понял? Ненавижу таких, как ты!». Ян вскипел и ударил его по лицу. Санька добавил. Началась драка, кто первым схватил нож, осталось неизвестно. Клубок выкатился во двор, окружённый высоким забором. Парень уже отключился, но Санька последним ещё ткнул его лезвием. Все это видели и тут же разбежались. Остались только Ян и Санька. Они не знали, что делать дальше. И в конце концов выволокли труп за ворота и бросили на дорогу: типа под машину попал. Татьяна Романовна не сводила глаз с сына, но он так и не поднял голову, даже отвечая на вопросы судьи. На следующий день после приговора к ней в фойе подошла холёная дама и со злостью сказала:

- Это ведь ваш подонок нашего Янека в тюрьму упёк. У-у, быдло!

Мимо них чёрной тенью скользнула женщина, мать погибшего. Татьяна Романовна дёрнулась было следом, но остановилась: что она могла для неё сделать?

Как во сне, вернулась в невыносимо пустую квартиру. Так и не привыкла к гнетущей тишине. Глупо было надеяться на чудо. Саша - преступник. Нет, она не выдержит эти годы, долгие и мучительные. Вот и соседи стали здороваться сквозь зубы, а некоторые вообще отворачиваются при встрече. Тупо просидев несколько часов на кухне, решилась и открыла газ: пропади всё пропадом... Но едва противный сладковатый запах ощутимо распространился в воздухе, Татьяна Романовна словно очнулась. Лихорадочно выключила конфорки, распахнула форточку. В ванной ополоснула горящее лицо ледяной водой и, увидев своё отражение в зеркале, громко сказала ему:

- Ты сдурела, мать? Саша же вернётся. И кто его встретит?