Шерданд. Глава 3

          Утром все три ловушки находились под водой. Когда же был отлив, и был ли он вообще? А если наступит, то когда? Боюсь, предсказывать время, когда вода поднимается или опускается, я смогу не скоро. У планеты три довольно больших спутника, и их воздействие на моря и океаны просчитать сложно.
          К полудню вода резко пошла на убыль, и в одной из загородок нас ждала добыча – метровая рыбина. На такую удачу я и не надеялся! Впрочем, наверно, я не слишком честен: каждый рыбак в глубине души верит в невиданный улов. Иначе зачем я обжигал две палки, чтобы заострить их концы?
          Катя смогла загарпунить рыбу первым же ударом. Я тоже вонзил палку в зубастую добычу.
          Веретенообразное туловище, кожа без чешуи, шершавая на ощупь; светлое брюхо, темная спина – мы рассматривали быстро затихшую рыбу, положив ее на большой камень неподалеку от берега.
          – Шкуру испортили – сказала Катя.
          – Зачем тебе рыбья кожа?
          – Пригодится.

          Чтобы аккуратно снять кожу с рыбы и выпотрошить ее, нужно повозиться. А когда у вас вместо приличных ножей только заточенные раковины, задача многократно усложняется.
          А тут еще целая делегация заявилась во главе с Хмурым. Таращатся на нас, галдят, пальцами показывают. Похоже, экскурсантов привели.
          – Ну их – давай спрячемся! – предложила Катя.
          Мы забрались в пещеру. Снаружи о чем-то поговорили, потом стихло.
          – Ушли, – сообщила Катя, выглянув наружу.

          После моллюсков и корешков шашлык из рыбы показался восхитительно вкусным. Мы жарили и ели светлое мясо, наслаждаясь ощущением сытости.
          Ближе к вечеру пришел Хмурый, вручил мне маленький железный ножик и начал что-то объяснять. Увы, я никак не мог понять его слов и жестов. Зато подошедшая Катя очень быстро нашла общий язык с коротышкой и вскоре согласно кивала головой. Потом жена попросила у Хмурого котел или горшок и устроила при этом целое представление, показывая, как она чем-то наполняет емкость и ставит ее на костер.
          Катя отошла, а Хмурый несильно ударил себя кулаком в грудь и назвал свое имя. 
          Едва сдержав улыбку, я повторил его жест и сказал:
          – Сергей.
          – Серг? – уточнил Хмурый.
          Получив утвердительный ответ от меня, визитер еще раз ударил себя в грудь и вновь повторил свое имя.

          Смеялись мы долго и от души.
          – Как? – ошарашенно спросила Катя, услышав имя Хмурого?
          – Мудаг, – повторил я.
          Отсмеявшись, она ввела меня в курс дела:
          – Он на нас бизнес делает – за деньги показывает. Просил, чтобы в пещеру больше не прятались.

          Коммерция Мудага приносила выгоду и нам: зрители приносили еду и ненужную им домашнюю утварь. Не слишком приятно быть зверюшкой в зоопарке, которую зеваки кормят и дразнят. Однако даже черствый кусок хлеба кажется изысканным лакомством, когда ешь только рыбу и непонятные корешки. Да и кувшин с отбитой ручкой лучше и удобнее любой раковины.
          Мудаг подарил нам еще один маленький железный ножичек. Теперь Катя могла чистить и потрошить рыбу, а я, не мешая ей, резать прутья для морд и корзин. Ножи быстро тупились, и мне приходилось точить их на зеленоватом камне, найденном на пляже.
          Увы, дней через десять экскурсии резко прекратились, да и сам Мудаг стал появляться не каждый день. Видимо, кто-то из вышестоящих чиновников прикрыл его маленькое коммерческое предприятие.

                *   *   *

          Хрюня появлялась каждый вечер. Ела она все: моллюсков, рыбу вместе с костями, остатки супа из рыбы и корешков.
          Катя постепенно раскладывала корм все дальше от кустов, и мы смогли хорошо рассмотреть животное. Пожалуй, больше она походила на небольшую свинью, пятнистую, черно-белую и чуть более волосатую, чем земные хрюшки. Лишь хвост у Хрюни был непривычно длинным.
          Катя быстро определила, что повадилась к нам беременная самка. Вскоре она опоросилась. Близко к гнезду, где попискивали детеныши, мы не подходили и только подкармливали свинку.

          Хрюня оказалась никудышной мамашей: уже через неделю стала пропадать в кустах, а вскоре вообще бросила детей. Впрочем, поросята прекрасно обходились и без матери, добывая себе пропитание везде, где только возможно. В отличие от взрослой свинки, которая нас опасалась, ее дети с визгом носились около нашей пещеры, путаясь под ногами и норовя стащить все, что им попадалось на глаза.
          По просьбе Кати, я сплел им из прутьев небольшой закуток, где поросята, набегавшись днем, укладывались на ночь. Я уже подумывал, не пустить ли одного из поросят нам на ужин, но пришел Мудаг и пересчитал зверюшек, опять предупредив, что трогать их нельзя.
          Признаться, эти шкодливые и бесполезные создания начали мне надоедать. Для чего я должен выращивать десять свинок, которых мы не можем съесть? Однако именно поросята стали началом нашего благосостояния.

                *   *   *

          Днем возле нашей пещеры причалила лодка, из нее вышел мужчина в сопровождении двоих парнишек.
          – Ризг, – представился прибывший, подойдя ко мне.
          Молодые люди, неотличимые друг от друга и весьма похожие на главу делегации, остались стоять в сторонке.

          Визитер время вести не стал и сразу же сделал коммерческое предложение:
          – Один дрюли – один танли.
          То, что дрюли – это поросенок, я знал. А что такое танли?
          Однако показывать свою некомпетентность я не стал и, вспомнив о предупреждениях Хмурого, спросил:
          – Мудаг?
          Ризг начал что-то объяснять, всем своим видом показывая, что предлагаемая им сделка вполне законная, и вновь повторил предложение:
          – Один дрюли – один танли.

          Никогда не считал себя физиономистом, но уж слишком честными были глаза у этого мужичка.
          Я решил, что с этим прохиндеем надо держать ухо востро, и выдвинул встречное предложение:
          – Один дрюли – три танли.
          Ризг начал с воодушевлением торговаться. Разумеется, я понимал не все его слова, но количество показанных мне пальцев сосчитать мог.
          Сыновья Ризга молчали, с любопытством глядя по сторонам. Время от времени они пытались придать себе грозный вид, сжимая копья и переставая озираться, однако получалось это у них совсем плохо.
          Подошедшая Катя молча слушала и наблюдала, не вмешиваясь в беседу.

          В процессе диалога я указал на довольно большой нож, висевший на поясе собеседника.
          – Пять танли – немедленно среагировал Ризг.
          За топор он потребовал пятнадцать танли. Цена показалась мне необоснованно завышенной, но этот прохвост стоял на своем. В результате ожесточенного торга пришли к соглашению: Ризг приносит топор и большой нож, а я отдаю восемь поросят и двадцать корзин моллюсков.
          На закате Ризг приплыл с женой. Женщина и Катя обменялись несколькими фразами, спящих поросят быстро переселили в корзины с крышками. Без визга и писка не обошлось, но я думал, что все будет намного хуже.
          У нас остались две свинки, от которых мы в будущем надеялись получить приплод. У меня появилась надежда на лучшее будущее.

                *   *   *

          Две недели на нашем побережье вылавливали поросят – стоял визг. Как выяснила Катя у Вават, жены Ризга, мясо дрюлей очень ценится из-за своего нежнейшего вкуса. В неволе хрюшки живут хорошо, кормят их тростником, овощами и рыбой. Беда в том, что свиньи размножаются только на свободе. Поэтому здесь, рядом с нашей пещерой, заповедник дрюлей, где их разводят. Весной и осенью маленьких поросят ловят и откармливают.
          Все, что связано с дрюли, стоит денег.
          По закону, любой может заплатить за разрешение на отлов, поймать поросенка, потом его продать или вырастить. Тот, кто откармливает дрюли, обязан сдать животных князю, потому что хрющки считаются собственностью семьи правителя. Разумеется, за взрослое животное князь платит, причем щедро.
          На деле, ловят поросят профессиональные охотники. Откормом занимаются тоже специалисты, посвятившие такому занятию многие годы жизни. Ризг и Вават как раз этим и живут.
          Мудаг здесь служит кем-то вроде егеря, а, кроме того, он еще и брат Вават.

                *   *   *

          Каждый вечер за моллюсками приплывает лодка. На веслах обычно сидит Вават. Иногда ее сопровождает семилетняя дочь. Разумеется, женщины разговаривают. Катя  неплохо выучила местный язык и многое узнала о жизни города и всей страны, познакомилась с обычаями и правилами.
          Город, что раскинулся на склонах гор, называется Шерданд, а живет он за счет тростника. На огромной площади между городом и морем раскинулись болота и неглубокие озера, заросшие тростником. Им кормят скот и даже едят, наша одежда – тоже тростник, из него строят дома и делают бумагу.

          Все блага цивилизации мы получаем только через Вават и Ризга. Разумеется, за все приходится платить: благотворительность здесь не в моде. Теперь не только вечером, но и утром наши соседи, живущие на другой стороне залива, забирают мой улов. Думаю, прибыль они с нас они получают немалую, ведь за корзину моллюсков нам достается всего медяк, а за корзину рыбы – два.
          Денежная система здесь простая. Самая мелкая монета – медяк. Десять медяков – серебрушка, мелкая серебряная монета – тот самый танли. Десять серебрушек составляют один серебренник – большую серебряную монету. Десять серебренников – это золотой.
          В нашей семье финансами заведует Катя,  и хозяйство она ведет крайне экономно. Из еды мы почти ничего не покупаем. На столе у нас – рыба, трава и коренья. Ходим мы все в тех же полотняных рубахах. Посуда у нас – только глиняная.
          Моя жена копит деньги.
          – Надеюсь, они нам пригодятся, – как-то сказала она.
          Я ей верю. Почему? Потому что хочется верить.

          Рыбу я ловлю мордами – ловушками из прутьев. Правда, заготавливать материал в заповеднике запретил Мудаг.
          Когда стало понятно, что рядом с нашей пещерой скоро не останется топлива для нашего очага, я предпринял поход. Пришлось пройти километров пять-семь по пляжу, удаляясь от заповедника, чтобы дойти до оконечности мыса. Другая сторона скалистого клина суши, вдававшегося в море, оказалась поросшей кустами и невысокими деревьями. Лес шел почти до самого верха гор.
          За мысом имелся еще один узкий залив, а вода в нем больше походила на рассол. Причиной этого был соленый источник в самом конце залива. Там я поднялся на гору и сверху увидел и город, и наш залив, и знакомый пляж. Я находился как раз над пещерой. Осталось только вырубить ступеньки в труднопроходимых местах.
          Теперь я могу дойти до соленого источника, перевалив через гору, а не тащиться туда по берегу, тратя на дорогу уйму времени.
          Пришлось потратиться на зубило и молоток. Ризг запросил за инструмент один серебренник и три серебрушки, зато в нашем распоряжении теперь лес, за использование которого ни меня, ни Катю никто не ругает.

          Соль я добываю у источника, просто собирая ее с каменистых берегов соленого ручейка.
          Переработкой рыбы занимается жена. Впрочем, почти весь улов мы продаем Ризгу и Вават, а себе оставляем только два вида морских обитателей. Экземпляры этих пород рыбы достигают метровой длины и приличного веса. Катя снимает с них кожу, мясо режет на куски и солит в больших глиняных горшках. Усолившиеся куски она промывает и сушит на солнышке.
          Кожу рыб жена тщательно выскабливает , промывает, сушит, а затем "мнет", сворачивая в рулончики и стуча по ним палкой. Из пузырей она делает рыбий клей, из потрохов и плавников извлекает жир.
          Готовая продукция хранится в пещере, поэтому наше жилище провоняло рыбой. Разумеется, так же пахнем и мы сами.

                *   *   *

          Однажды я заметил у одного из сыновей Ризга пращу, привязанную к поясу. Парень разрешил мне запустить из нее несколько камней. Посовещавшись, мы решили, что мне нужна праща подлиннее.
          Сынок оказался таким же прохиндеем, как и папаша:  он предложил мне добыть пращу и содрал с меня серебрушку.
          Врагов здесь не было, дичи, кроме неприкосновенных дрюлей, не водилось. Поэтому я с пращой просто тренировался.