Два орденоносца

 … Пассажирский поезд  монотонно отстукивал колёсами по рельсам.
Я почти бесшумно открыл дверь в купе и осмотрелся.  Пьяное «чмо» крепко похрапывало  на верхней полке, его маленькая дочь, прижав плюшевого мишку, посапывала напротив.  Валентина, частично и вызывающе привлекательно оголив нижнюю часть своего тела, раздетая  лежала под лёгкой простынкой и смотрела на меня. Её красивая грудь  и низ живота рельефно выделялись под облегающей  материей. Мы откровенно посмотрели друг-другу в глаза  и  я впервые увидел притягивающий и смелый взгляд, который меня очень удивил. За пару дней нашего знакомства, я даже не мог представить, что она могла так смотреть. Взгляд заменил все слова, которые могли возникнуть. Едва уловимым движением пальцев  Валентина подтянула простынь и ещё больше приоткрылась. Я был в растерянности, но, совладав с собою, развернулся и вышел из купе…

                * * *

    Пассажирский поезд  Новосибирск-Москва «Сибиряк» отходил от первой платформы. На дворе был 1985 год и конец сентября. В это время поезда, как правило,  ходили полупустые, так как сезон отпусков закончился в конце августа.
    Кроме меня в купе никого не было.  Конечно, хотелось бы нормальных попутчиков и не храпящих – ехать-то  больше двух суток.  Сидеть одному  было скучно,  и я вышел в проход. Из соседнего купе выглянул дедок и, завидев меня, тоже подошёл к окну.
– Ну, что сынок, далеко едешь?
– В Столицу, - ответил я, разглядывая деда.
   Лицо у деда было ничем не примечательное, хотя отчётливо проглядывался отпечаток пьющего. На лацкане потрёпанного, но чистого пиджака красовался прикрученный и явно старый орден Боевого Красного Знамени, а рядом, под кармашком,  висела внушительная колодка имеющихся у деда наград.
«Боевой дед», – подумал я.
 – Сынок, а как зовут тебя, - спросил дед.
– Женя меня зовут.
– А что, Женя, может по маленькой?  У меня есть.
– Да нет спасибо, - ответил я, а сам подумал, что-то  рановато сосед начинает.
– Сынок, меня Матвей Афанасьевич зовут. Я тут рядом. Заходи в гости.
– Спасибо, обязательно зайду, – сказал я, уже проявляя интерес к личности орденоносца.
   Проводница ещё раз обошла пассажиров, забрала билеты и выдала постельное бельё. В открытую дверь   от соседнего купе потянуло ароматом варёной курицы и яйцами. В то время, которое я описываю, в поездах пассажиры питались примерно все одинаково. От доносившихся запахов у меня заурчало внутри, хотя кушать я ещё не хотел.  Я достал « Комсомолку»,  решив немного почитать.
  Но в купе опять заглянул Матвей Афанасьевич:
– Женя, пойдём,  приглашаю.  Уважь  старика, а то мне одному как-то неуютно.
«А почему бы и нет», -  подумал я и, прихватив свой свёрток с едой,  пошёл в соседнее купе.
 На столе у деда уже была разложена газета, на которой лежала варёная курица, яйца, помидоры и хлеб.  Я предложил нарезать ещё  «Краковской» колбасы, которую достал из своего свёртка.
– Женя, ты бы сходил к проводнице за стаканчиками, – предложил дед.
– Хорошо.
   Проводница внимательно посмотрела на меня  после моей просьбы, догадавшись,  для чего нужны стаканы  и предупредила, чтобы вели себя культурно и ей проблем не доставляли.
   Когда я зашёл в купе, бутылка водки была уже открыта. Матвей Афанасьевич
 взял бутылку и налил по «половине»  в  стаканы.
– Ну, Женя, за знакомство, - сказал дед и лихо влил в себя содержимое гранёного стакана.
  Водку  я никогда не любил, но, поддержав деда, отпил пару глотков.
– Что-то ты слабенько пьёшь, не очень видать водочку уважаешь, - заметил дед.
– Ну, так, – ответил я.
– А я вот люблю её, окаянную,  и всю жизнь пью. Мне вот уже восемьдесят шестой, так сказать, ровесник века и ничего. Пью водочку и на поездах ещё езжу.
– А жена ваша  где?
– Одну уже давно схоронил, а сейчас с другой доживаю. Хворает она, дома оставил. А сам я к сыну в Дмитров еду,  погостить,  да внуков повидать. Пенсия у меня хорошая,  хватает.  Чё  не кататься, пока силы есть. Господь здоровьем не обидел, вот и не сижу дома. Выпить люблю, а жена ворчит. А я  всю жизнь пью. Две войны прошел. И в Гражданскую пил,  и в  Отечественную.
   В голосе деда чувствовалась какая-то бравада,  и это меня удивляло.
  Тем временем дед налил себе ещё пол  стакана и мне долить не забыл.
– Ну, за здоровье! -  предложил дед и так же легко «замахнул».
   Как ни странно, он даже сильно и не закусывал, ел не торопясь, размеренно.
– Женя, а ты куришь? – осведомился дед.
– Да так, немного, – ответил я.
– А я вот никогда не курил.  Гадость это. Не моё. Лучше лишний раз водочки выпью. Водочка, она  полезнее для нутра, главное мера. А меру я свою знаю аж с  восемнадцатого года.
– Да ладно, – отреагировал  я.
– Да, да. Меня из-за неё даже чуть не расстреляли. Во как!
     И он значимо поднял палец вверх.  После  опять налил в свой стакан и выпил.
– А ты, Женя,  в армии служил?
– Ну да, конечно.
– Это хорошо.  Правильно. Без армии нельзя. Я вот в армии с семнадцати лет. Армия меня многому научила. Дисциплине, жизни  и, в том числе,  «мере».
– Это как?
– А вот слушай.  Сам-то я из семьи  рабочих. Родился под Царицыным.  Слышал о таком городе?  Нет?  Сейчас это Волгоград, а был Сталинградом. Так вот,  как только я подрос, родители меня в 12 лет определили в первое  ремесленное училище на слесаря.  Умный я был,  к наукам тянулся, учился  хорошо,  даже стипендию получал. После училища попал на завод «Урал-Волга», там я и примкнул к революционерам.  Участвовал в стачках, забастовках.  Как  где   какие мероприятия, так я там. Везде для храбрости,  да для азарту немного потреблять приходилось. Да и нравилось мне это.  Помню, как в 1917 году,  власть  к нам перешла, к большевикам. Я тогда в отряде пролетариата состоял.  Ох, много тогда кровушки на Дону  пролилось.  Гражданская  междоусобица была.  Казачки землю делить не хотели,  вот и восставали.  Шолохова- то поди читал, а?
– Ну да, – кивнув головой,  ответил я.
– Эх, как мы тогда с казачками лихо повоевали.  Многих в станицах постреляли.  Мы же  были «сила», - продолжал дед. - Каждую победу обмывали.
«Ну, понесло деда», – подумал я.   
    Афанасич выпил очередную порцию водки и продолжал:
– Короче, воевать я начал с 17 лет.  В 19 лет я уже людьми командовал,  когда Армия белых наступать начала. Тогда к нам в Царицин сам Сталин приезжал.
Короче,  летом 19-го года белые прогнали нас из Царицына. Отступили мы  до Ерзовки. Досталось нам тогда не слабо!  Куча приказов отовсюду,  непонятно, кто нами командует.  Бардак какой-то. Ну,  я  тогда со своими бойцами и загулял,  пока к нам Климент Ефремович Ворошилов не пожаловал.  Арестовали меня тогда с формулировкой  «за пьянку и разгильдяйство».  Трибунал мне светил. 
   Я  слушал деда с огромным интересом.  Человек – история. Каждое сказанное им слово  было настолько значимо, что последнюю  порцию спиртного я уже сам подлил деду,  лишь бы он дальше рассказывал.
  Это надо же,  с каким человеком меня жизнь свела. Глядя на деда и не подумаешь, что он в одного смог почти всю бутылочку водки «приговорить». Крепок дед,  ничего не скажешь!
  В купе заглянула проводница,  якобы предложить чая. Убедившись, что  у  нас всё в порядке,  глядя на меня улыбнулась и прикрыла дверь.
    Я обратился к деду: « Ну,  а дальше-то  что,  Матвей Афанасьевич?»  Опасался я, что дед  захмелеет и я до донца историю не дослушаю.
   Дед поднял свой стакан,  повертел,  словно  любовался  гранями и. к моему удивлению, поставил на место.  Потом отломил кусочек курицы и стал медленно жевать.
     Я выдержал паузу,  хотя это было трудно,  и, подняв свой стакан, как бы  поддерживая,  проговорил:
– Ну,  дальше то, что Матвей Афанасьевич?
    Дед уловил мой интерес, слегка улыбнувшись, издал «хм». И тут я увидел взгляд деда. Это был не стариковский взгляд,  а   умного и сильного человека.  Взгляд,  за которым проглядывалась судьба этого  человека, его сила,  ответственность за каждое сказанное им слово. Ему явно было приятно, что я проявлял такой интерес к его рассказу.
– А дальше,  Женя,  меня привели к комдиву,  который вначале мне в морду дал, а после долго орал на меня, что я позорю честь Красного бойца,  что я  революционно - несознательная сволочь и что меня расстрелять мало,  так как я не рядовой  какой-то,  а командир, который не только показывает плохой пример, но и подчинённых спаивает.  А всех моих красноармейцев - под показательный  трибунал, чтобы другим неповадно было.  И что пока я сидел под арестом и отсыпался, белые заняли мост через реку и закрепились.  Попытались мост отбить, но безуспешно, много народу полегло  под  пулемётами.  Мост  взрывать было нельзя, так как он был стратегически важным объектом,  но отбить его было необходимо,  потому,  что должен был прибыть поезд председателя Реввоенсовета Республики – поезд самого Троцкого.  А кто такой Троцкий,  знали все.  Где Троцкий -  там расстрелы.  Если мост не отбить,  всем будет плохо.  Хоть тысячу штыков  положить придётся.
   И когда я уже совсем отчаялся,  комдив подытожил,  что мне и моим бойцам всё равно трибунал светит  и потому для штурма моста нечего сознательных красноармейцев гробить,  пусть вначале всякая пьяная шваль свою вину искупает.
   Выход один -  лезть под пулемёты, иначе всё равно расстреляют.   Короче, собрал я своих «орлов» и разъяснил,  что  мост нужно отбить любой ценой, и иного выхода нет, так как нас, провинившихся, в худшем случае,  всех накажут,  а в лучшем,  каждого десятого расстреляют, тем более о такой практике мы были наслышаны. А кто будет десятым -  и Богу неизвестно.
   Вернули мне моего боевого коня,  шашку и вручили  приказ,  как положено.
 Короче, что так смерть, что этак. 
   Подошли мы лесом незаметно,  поближе к мосту и осмотрелись.  Понимаем, что никак не обойти,  кроме  как только на мост,  напролом.  Жутко на душе, когда осознаёшь, что смертушка вот она,  рядом,  да ещё голова дико гудит, то ли от страху, то ли от нервов. Ну,  будь, что будет.   В общем,  убедил я своих бойцов, что другого пути у нас нет, как только  на конях прорываться  и попросил спирта достать. Отобрал самых лихих  ребят и приказал готовиться.
   Обошёл бойцов, всё проверил  и  решился. Налил я себе стакан спирта.  Ну, думаю, в последний раз, еле выпил.  Как осилил и сам не знаю,  всё-таки от страху, наверное,  и своим бойцам велел принять. А ещё разбавили спирт чуток и в горло коням влили, чтобы и они порезвее были.  А после вскочили мы на коней и айда в атаку.  То ли «беляки» не ожидали нас, то ли мы озверели, короче, летели мы на пулемёты напролом.  Я первым подскочил к белякам и давай рубать их. Кровь во все стороны. Рубаю, рубаю, еле остановился, пока конь подо мною не пал.  Ну,  в общем, взяли мы мост. Я сгоряча и не заметил, что две пули поймал -  в плечо и в ногу. А конь мой боевой  весь изрешечён был. А вот  ребят я немного потерял.
   В общем, в госпитале я узнал, что за взятие моста  меня наградили «орденом Боевого Красного Знамени». Лично Лев Троцкий распорядился, после того как ему доложили.  Вот как!  Опять обмывать пришлось, с самим комдивом.  Ну, теперь то я уже герой был и многие со мной  выпить хотели.
   Матвей Афанасьевич взял свой стакан, посмотрел на меня и предложил выпить за победу.  Я поддержал. После этого он поставил стакан на стол, накрыл сверху ладонью и значимо произнёс:
– Ну,  вот теперь, норма.   Мы,  Женя,  к Барабинску подъезжаем, надо бы рыбки вкусной прикупить. Эта станция славится тем, что на перроне  местные рыбой торгуют: сазаном копчёным, окунем  вяленым, карпом, жерехом и особенно пелядью.  Пелядь жирненькая, вкуснятина неимоверная!  Советую купить, веселее ехать будет.
   Я поблагодарил деда за рассказ и за застолье и пошёл в своё купе.
  Выйдя из вагона на перрон Барабинска, я сразу почувствовал запах копчёной рыбы. Голосистые женщины  с вязанками копчёной и вяленой рыбки бегали от вагона к вагону и зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Кое-где стояли прилавки с  рыбными котлетами и рулетами,  которые выглядели ну очень аппетитно. Такого изобилия рыбы  я давно уже не видел.
– Возьми, сынок, пеляди - не пожалеешь, нигде такую не купишь. Поверь.
– Спасибо, хорошо. Вот этого копчёного сазана и штучек десять пеляди, - сказал я и полез за деньгами.
   Затарившись, мы вернулись в вагоны.
  После еды и немного выпитого спиртного, меня  разморило  и я прилёг подремать. Дед, по всей видимости, тоже решил поспать,  так как я не слышал, чтобы он выходил из купе.  Проснулся я оттого, что проводница громко объявила, что приближаемся к станции «Татарская» и что стоянка поезда всего две минуты.
   Конечно,  хотелось выйти покурить, но время стоянки ограничено. Поезд подошёл к перрону и остановился. Пассажиры подтягивались к двери вагона.
Интересно,  кого ко мне подсадят?
   Пассажиры всё заходили и заходили в вагон, проходя  мимо моего купе. Я посмотрел в окно и увидел,  как к проводнице подошла довольно симпатичная молодая женщина, которая в одной руке держала чемодан,  за ручку которого держалась девочка лет четырёх, а другой рукой она почти тащила плохо стоящего и в «дупель» пьяного молодого мужчину, скорее всего мужа.  Глядя на них,  я подумал:  «Не дай Бог».  Поезд уже тронулся  и,  под ворчание проводницы,  молодая семья медленно продвигалась по проходу,  приближаясь  к моему купе. Пьяный мужчина буквально ввалился в купе. А следом зашли женщина и ребёнок. У меня не было никакого желания лицезреть,  как семейка будет устраиваться по соседству и я вышел, оставив открытую дверь.  Я стоял и смотрел в окно, слыша, как в купе происходит какая-то возня. Подождав немного,  я заглянул в купе и обнаружил, что на моей застеленной постели лежит «пьянь»,  а женщина пытается достать с самой верхней полки матрасы. Невольно я обратил внимание на стройные и привлекательные женские ножки, которые слегка заголились из-за  того, что женщина стояла на нижних полках и тянулась за матрасами, отчего её юбка подтянулась вверх и оголила ноги.
– Давайте  помогу, - предложил я.
    Она вздрогнула от неожиданности и, засмущавшись, начала спускаться, одёргивая юбку.  Мне, конечно, было очень неприятно видеть, как её муж занял моё место, тем более я специально его выбирал, так как люблю спать лицом по ходу движения. Достав матрасы, я посмотрел на женщину, которая, смущаясь, начала извиняться за предоставленные неудобства и говорить, что когда принесут бельё, она мне сразу застелет постель. Интересно то, что она ни разу не посмотрела мне в глаза, а как-то виновато отводила взгляд. Но она действительно выглядела очень привлекательно. Приятное лицо, которое я недостаточно ещё разглядел,  стройненькая фигурка  и очень скромная и простая одежда. Её дочка  тоже  была одета достаточно бедненько, и постоянно смотрела на маму, прижимая к себе игрушку - плюшевого мишку, явно произведённого лет 10-15 назад.
   Зашла проводница и попросила предъявить билеты. Проверив билеты, попросила показать  удостоверение,  подтверждающее право на льготный проезд. Женщина достала удостоверение мужа и орденскую книжку.
– Одни герои у меня, – проговорила проводница, возвращая документы.
– В общем так, милочка, отвечаете за мужа. Я и так вас не хотела садить в вагон, но ребёночка пожалела, поэтому,  если  что -  сразу милицию вызываю, не посмотрю, что ваш муж герой. Всё поняли, да?
– Конечно, конечно,  - как бы извиняясь и кивая головой ответила женщина, ещё больше смущаясь, что при этом разговоре присутствовал я.
   Я опять вышел из купе и дал возможность застелить мне постель. Когда я вновь зашёл,  она, как и прежде,  не поднимая глаза,  опять виновато стало извиняться.
– Да ладно, - ответил я, - но, когда муж проснётся, поменяемся местами, а то я спиной ехать не могу.
– Да, конечно, - ответила она и я впервые встретился с ней взглядом и отметил,
что она не просто симпатичная, а достаточно красивая молодая женщина.
  Всё равно ситуация была неудобная и я решил прогуляться до проводника. Посмотрел расписание и налил себе чаю. Когда зашёл в купе,  то увидел, что мама с дочкой сидели у окна на моей постели и что-то пытались рисовать. Увидев, что я поставил стакан с чаем в подстаканнике на стол, женщина встала и, взяв ребёнка, проговорила:
– Пожалуйста,  садитесь, вы наверное перекусить хотите.
– Ну да, пожалуй, - ответил я.
   Её муж развалился по всей постели  так, что места, чтобы приютиться,  у них не было. Мало того, он лежал на постели,  даже не разувшись. Она поймала мой взгляд и засуетилась.
– Я сейчас всё сделаю, - проговорила она, пытаясь снять с него туфли.
  После того как ей это удалось, купе наполнилось отвратительным запахом потных носков. Какой тут чай. И я снова вышел из купе и пошёл к проводнице  узнать, есть ли место в другом купе.
   Проводница попросила меня подождать и пошла посмотреть. Вернувшись, она как бы мне доложила, что женщина налила воды  в детский горшок и моет мужу ноги.  А место есть в соседнем купе, но там  двое детей. Я даже не знал, что сказать. Посидел ещё немного и вернулся в своё купе.  Подойдя ближе, увидел, как женщина тщательно вытирала полотенцем мужу ноги. Ужасный запах ещё не выветрился и я предложил открыть верхнюю створку купейного окна, которая с трудом, но всё же открылась. Купе проветрилось, но чай остыл. Я стоял и думал, что делать,  но вдруг соседка предложила.
– Пейте чай и мы тоже попьём.
   Она кое-как сдвинула к стенке мужа и усадила девочку. Потом из-под стола достала сумочку, сшитую из болоньи,  в которой, по всей видимости, лежали продукты.  Не знаю почему,  но мне было интересно за ней наблюдать.
  Она достала аккуратно сложенное и проглаженное полотенце, явно старенькое, и постелила на стол. После достала пятнистые, не магазинные яйца, серый хлеб, пару огурчиков, кусочек сала и, к моему удивлению, маргарин. Достала кружку, сходила и налила кипятка и насыпала в неё заварку  из стеклянной баночки, в которой когда-то был крем для рук.  Я тоже на своей половине  нарезал хлеба, колбаски, немного сыра и предложил угоститься.
– Спасибо, - ответила соседка, но не прикоснулась.
   Зато её дочка смотрела  то на нарезанную колбаску, то на маму.  Заметив это,  я взял пару ломтиков и протянул ребёнку. Девочка охотно взяла, посмотрела на меня  и, молча,  в знак благодарности, кивнула головой.
   Женщина достала столовый нож, нарезала хлеба и, раскрыв пачку маргарина, начала намазывать на хлеб. От увиденного я даже застеснялся, но этого не показал.  Странная была ситуация: мы втроём сидели и кушали, как будто четвёртого и не было. Увидев, что ребёнок доел колбаску,  я  взял ещё пару ломтиков и протянул.
– Ну что вы, хватит. Спасибо. Сами кушайте.
– Да ещё есть. Пусть ребёнок ест. Ей же нравится.
   Девочка опять посмотрела на маму,  но колбасу взяла и также вежливо по детски кивнула головой.
   Я обратился к девочке и спросил, как её зовут.  Она опустила глазки и, повернувшись к маме, уткнулась ей в  грудь, обхватив руками.
– Света её зовут, как бабушку. Светик мой ясный, - проговорила мама и поцеловала свою дочку.
– Она ещё не разговаривает. Вот в Москву повезли к специалисту.
     Мы покушали  и убрали еду со стола. Я немного бесцеремонно, наверное,  поинтересовался, почему девочка не разговаривает?  На что получил ответ,  что, скорее всего, это родовые последствия. А так девочка всё слышит, но, увы, не говорит.
   Мне почему-то хотелось общаться с этой молодой женщиной и я сказал ей  о том, что,  будучи студентом, бывал на практике в Татарском районе,  в колхозе «Победа».  Работал на силосовании кормов в бурты.
– Ой,  а мы не далеко живём от «Победы»,  в селении «Ускюль», - поддержав беседу, ответила  она. 
Далее она рассказала, что село у них   небольшое,  людей проживает мало и  живут в основном сельским хозяйством и что она работает в сельской библиотеке. А зовут её Валентина.
  Я тоже представился  и поинтересовался: - Ничего, что мы общаемся? А то муж  услышит, проснётся и кто его знает, начнёт ревновать.
– Нет, - ответила она. - Он ещё не скоро проснётся и протрезвеет, обычно он долго спит «как мёртвый».
 И она опять стыдливо опустила глаза.
  Возникло какое-то неудобство. Я постарался больше не смотреть в лицо соседке, дабы её не смущать.
– Надо отдохнуть, - сказал я  и  достал книгу,  решив немного почитать.
   Устроившись поудобнее и прочитав несколько страниц, я в полусидячем положении задремал.
   Проснулся я оттого, что пьяный сосед, резко подымаясь,  ударил ногами стол, на котором зазвенели  стаканы в подстаканниках. Он уселся на полку и стал пялиться в упор на меня, как бы спрашивая: «Ты кто?».  После провёл ладонью по своему опухшему лицу и стал вертеть головой по сторонам, соображая, где находится.  Для меня это было такое мерзкое зрелище, что вызывало  отвращение. По возрасту ему было примерно  столько же лет, сколько и мне, а может и постарше.  Выглядел он отвратительно, весь какой-то мятый, неряшливый.  Низ рубахи торчал из-под старенького пуловера, да и сам пуловер весь был в катушках. Воротник рубахи был  поломан,  хотя и чистый, а верхняя пуговица висела на нитках. Он поискал глазами, что бы попить и, обнаружив недопитый стакан чая, даже не спрашивая, чей, допил его. После шумно выдохнул и по купе распространился  зловонный запах перегара.
   Я  еле сдерживался, понимая, что в купе ещё его жена и дочка, которые тихо лежали на верхних полках, скорее всего,  делая вид, что спят.
 Про себя я сразу прозвал это существо словом «чмо».
  Ни с того, ни с чего, он заговорил:
– Валя, а где мой пиджак?
– Витя, зачем тебе сейчас пиджак? - отозвалась Валентина.
– Достань мне пиджак, -  проговорил муж.
   Валя стала спускаться с верхней полки, одёргивая юбку.  Я демонстративно опустил глаза в пол, чтобы не вызвать неудобную ситуацию, хотя подумал, что обычно в вагонах пассажиры  переодеваются в трико или спортивные костюмы.
   Валя спустилась и,  встав ногами на нижние полки, стала спускать большой семейный чемодан. Её муж даже не попытался помочь ей, а мне, конечно, было неудобно «проявлять уважение» в его присутствии.
   Спустив чемодан, она извлекла из него пиджак и протянула мужу. Тот, не поднимаясь с постели,  стал его надевать на рубаху и пуловер. Выглядело это зрелище комично — неприятно. Кое-как натянув пиджак, он встал, выпрямился и стал в упор смотреть на меня. Вначале я не понял его выходку, так как смотреть на него не хотелось, но боковым зрением я уловил, что на лацкане пиджака прикручен орден «Красной звезды».  Я тоже посмотрел на соседа в упор. Он,  убедившись, что я разглядел «Героя», протянул ладонь и произнёс:
– Витёк.
   Если честно,  то знакомиться мне совсем не хотелось, но и конфликтовать тоже.  Я вынужденно протянул свою ладонь и представился:
– Женя.
– Слушай,  Женя, а у тебя, случайно, выпить нету?
– Случайно, нету, - ответил я.
– Жаль, а то голова раскалывается. Гудит.
– Витя, ну какой «выпить», ты на себя посмотри, - проговорила тихо, почти про себя, жена.
– Мне что теперь,  болеть?
   Дальше находиться в купе уже не хотелось и я встал, чтобы выйти. В это время услышал хлопанье вагонных дверей и голос работника ресторана:
– Пиво, мойвачка, печенье, зефир.
– Подождите, подождите, – засуетился Витёк.
– Валя, дай денег.
– Витя, какие деньги, у нас и так мало.
– Валя, дай денег, я сказал!
   Я вышел из купе и встал у окна, дабы не мешать семейному диалогу. Но мне всё равно было интересно, что дальше. Продавщица, по-видимому,    понимая, что сделка состоится, ждала.  Валя отвернулась и достала из известного только ей места  маленький кошелёк. Не оборачиваясь, вынула купюру и, спрятав кошелёчек, отдала купюру мужу. Он взял деньги и протянул разносчице со словами: «Две бутылки пива». Та, в свою очередь,  язвительно спросила:
– Может, ещё что? Зефир ребёнку?
– Нет, - ответил Витёк.
   Забрав пиво, он, довольный, поставил его на стол. Сдачу отдал Валентине, которая аккуратно пересчитала мелочь и убрала.  Витёк профессионально открыл пиво - одной бутылкой об другую, видно делая это достаточно часто и на моих глазах вылил первую бутылку,  не отрываясь,  себе в глотку. Потом удовлетворительно отрыгнул и взялся за вторую бутылку. Для меня это было такое отвратительное зрелище, что, глядя на него и на хрупкую и красивую Валентину, я чего-то не понимал.
   Я стоял и смотрел в окно, думая, что дальше делать. То ли идти к проводнице, просить, чтобы пересадили, то ли смириться. Но впереди ещё двое суток пути. Посмотрим, подумал я. Почему-то мне было очень интересно ещё понаблюдать за Валентиной. Понять, как такое возможно.
   Тем временем Валя  объясняла  опохмелившемуся мужу, что он занял моё место и необходимо поменяться. Тот,  что-то бубня,  вышел с открытой бутылкой пива в проход и встал возле окна напротив купе деда.
   К Матвею Афанасьевичу  тоже подселили пассажиров -  татарскую семью, мать с двумя сыновьями на два места. Одно место пустовало и я подумал, что могу его занять, но, глядя на шустрых и шумных детей, передумал. Ещё при посадке эта семейка помимо вещей занесла в купе сетку-авоську с вонючими вокзальными пирожками и целым роем мух,  которые уже обосновались в пропахшем купе.
   Проснувшемуся деду  тоже  не сиделось в купе и он вышел в проход. Витёк увидел у деда награды и, выпячев большим пальцем лацкан пиджака со своим орденом, обращаясь к деду,  сказал:
– У меня тоже есть.
Дед, оглядев Витька, произнёс: «Молодец».
– Батя, выпить хочешь? - проговорил Витёк и протянул наполовину выпитую бутылку пива.
   Меня даже удивил такой порыв. Дед, хмыкнув, взял бутылку и отпил несколько глотков.
– Так у тебя у самого ничего нет, - произнёс дед.
– А у тебя, батя, есть?
– А у меня есть.
– Так наливай!
   Порой, наблюдая за такими ситуациями, удивляешься, как быстро люди сходятся,  находя общую тему.
 Дед позвал Витька в купе.
   Я же пошёл в своё купе, в надежде, что оно проветрилось от перегара. Валентина уже перестелила постель и, сидя на нижней полке, смотрела в окно, думая о чём-то своём. Ей,  кажется, было безразлично, что муж подался в соседнее купе. Ситуация к разговору не располагала. Я невольно потянулся к книге, хотя читать не хотелось.
   За окном уже темнело, а в вагоне была какая-то суета. Люди бегали за кипятком, готовились к ужину.
   В купе заглянул Витёк с порозовевшей и  повеселевшей рожей -  отчего, догадаться не сложно и обратился ко мне:
– Женёк, тебя дед приглашает.
    Конечно, я такой фамильярности не терплю, но связываться с ещё не до конца протрезвевшим, желания не было.
– Спасибо, нет, не хочу.
– Не уважаешь?
– Да я тебя знать не знаю, а ты об уважении, – начиная раздражаться, ответил я.
– Ну вот бы и познакомились, соседи ведь.
– Спасибо. Нет.
– Ну как знаешь.
   Витёк опять нырнул в соседнее купе, а Валентина сидела и смотрела в окно, как будто она уже привыкла к выходкам мужа и ничему не удивлялась.
   Почему-то мне было неловко находиться в купе,  какая-то странная  ситуация, когда вроде ты  и ни причём и причём. И я вышел в проход.
  Витёк тем временем уже вовсю  громко рассказывал деду  о том, как он воевал в Афганистане. Как он мочил духов.  Как с БТРов не слазил и спал с автоматом. Конечно, хотелось во всё это верить, но глядя на  поведение «героя» ,  были сомнения. Я сам всего год, как демобилизовался и всякое повидал, но всегда приглядывался к другим «служакам», особенно отмеченным наградами.  Всегда было очень интересно узнать о том, как другие служили,  а то и воевали в мирное то время. Короче,  Витёк расхорохорился, тем более за чужой счёт. Дед за всё платил и уже работница ресторана два раза бегала для них за пивом и, по-моему, не только. Дед вошёл в раж и только успевал отсчитывать купюры, даже татарская семья была этому рада, потому, что щедрый дед и детям купил конфет и «газировки». Старший, пацан-татарчонок лет шести, ходил по коридору с пакетиком батончиков и, заглядывая в открытые купе, напевал:
   «Ванька эдак, Ванька так, и вот эдак, и вот так...»,  при этом он стукал ладошкой по торцу кулачка, веселя остальных пассажиров. Короче, вечер был в разгаре, даже проводница непонятно от чего повеселела.
   Я, уже понимая, что история Витька мне неинтересна, зашёл в своё купе. Валя по-прежнему смотрела отрешённо  в окно, как будто мысли её были в другом месте.
   Я сел напротив и она, повернувшись ко мне, ни с того, ни с сего, спросила:
– Вы меня наверное осуждаете?
Я, конечно, этого не ожидал, но быстро ответил:
– Ну, кто я такой, чтобы осуждать. Случайный пассажир. Вас жалко.
– Вижу, что осуждаете, - продолжала она.-  Ну,  а что я могу?  Терплю, куда деваться. Перед людьми стыдно за него.
– Ну почему стыдно, он же у вас герой, орденоносец.
– Я уже сама устала слушать про его подвиги.
   Мне даже показалось, что она как-то странно улыбнулась. Не знаю почему,  но она разоткровенничалась. Мол,  муж ей рассказывал, как в Афганистане они перегоняли технику через перевал. А у него до этого воспалился пульпитный зуб и он, чтобы уменьшить боль, заткнул дырку зуба ваткой с опиумом и ещё и  накурился этим самым опиумом. Сидел на БТРе и отрешённо качался.  Тут подорвали передний  БТР и  предпоследний  танк, а солдат просто начали косить очередями.  Витёк махом слетел с БТРа и залёг в воронку.  Говорит, лежал и видел, как пули над ним свистели. Короче, от страху боль опять усилилась, а может ватка выпала. Терпеть не было мочи. Он снял автомат с предохранителя, дико начал орать и стрелять вокруг себя. После, сориентировавшись, где свои, а где чужие, начал отстреливаться, а тут и «вертушки» на выручку подоспели. Солдат тогда много погибло, а кто в живых остался, всех наградили. Потом Витёк  хвастался, что чуть ли не в открытую курил  опиум.
   Я сидел и «переваривал» услышанное, представляя своего соседа в солдатской форме. Конечно, история вроде банальная, но не дай Бог оказаться в такой ситуации. Для меня все, кто прошёл через «Афган»,  были в те годы героями. Досталось тогда нашим солдатикам, по полной.  Я хоть и сам с автоматом по горам бегал, но всё таки, по своим горам, по Советским. Хотя всякое бывало.
   Только я собрался выйти из купе, как опять заглянул уже «хороший» Витёк и, глядя на меня и жену, проговорил:
– Воркуете.
  Я встал, так как желания отвечать не было, да и связываться тоже. Попытался пройти мимо, но Витёк выставил плечо и нагло спросил:
– О чём говорили?
   Я, глядя на него, улыбнулся и, сделав шаг вперёд, спокойно попросил:
– Пропусти.
   Он тоже приблизился и, дыхнув мне в лицо, по-«шпаняцки» ударил легонько плечом в челюсть. Ну, это было уже слишком,  да и подобные выходки были не для меня. Ещё в детстве меня учили: есть угроза – бей первым.
  Я провёл резкий удар снизу в челюсть Витьку.  Витёк подлетел, но я успел зацепить его рукой и придержать, чтобы не улетел в проход и он медленно рухнул на пол.
– В следующий раз я тебя надолго успокою, не посмотрю, что «Герой», - проговорил я.
  Нашу возню каким-то образом уловила проводница и тут же подскочила к купе. Оценив ситуацию, она пообещала вызвать милицию. Я очень попросил пока этого не делать. Человек просто пьяный, а потом протрезвеет и поймёт, что не прав.
– Я буду следить, - сказала она и ушла к себе.
   Витёк, бубня, но ещё что-то соображая, полез на верхнюю полку, не снимая пиджака. « Это хорошо, - подумал я, -  меньше перегаром дышать на меня будет».
    Поезд монотонно отстукивал по рельсам километры. Я вышел из купе, давая возможность заснуть пьяному типу. Смотреть на Валентину не хотелось, особенно не было желание видеть её взгляд осуждения. Во время конфликта она не произнесла ни слова, не пыталась вмешаться в ситуацию, словно её и не было в купе. Я смотрел в окно и ничего не понимал: как такая красивая девушка, а именно девушка, потому что и на женщину она ещё не походила, могла связать свою жизнь с таким «уродом», как она может с ним жить, воспитывать дочь и самое главное делить с ним постель?
  Люди. Мы что,  забыли, что такое Любовь?
  Девушка,  работающая в библиотеке, наверняка начитанная, вышла замуж за это тупорылое существо, которое и мужиком-то назвать трудно.  Как?...  Ох, как я зол!
    Немного успокоившись, я зашёл в купе и закрыл за собой дверь. Валентина сидела на своей нижней полке и смотрела в тёмное окно. Её муж и дочка спали на верхних полках. Я сел на своё место и не знал, что делать. Спать ещё не хотелось.
– Вы знаете, вы правильно сделали, что его наказали,-  вдруг,  к моему изумлению, проговорила тихо Валентина. - Он давно это заслужил.
– Странно, а я  хотел извиниться за то, что не сдержался.
– Он сам виноват.
–  Ну, я то чужой человек. Обычно жёны защищают своих мужей, даже таких.
– Его защищать не надо, он сам кого хочешь  обидит, многих в посёлке «зашугал». А люди с ним бояться связываться.
– Вы так говорите, словно не про мужа.
– Устала я. Уже и сама не знаю, что и делать.  Я девчонкой была, когда замуж меня отдали.
– Что значит отдали? - спросил я.
– Когда школу закончила с серебряной медалью,  хотела в город ехать,  в институт поступать, а мама денег не дала. Нас у неё пятеро, четыре девки и братик маленький, а отец по весне на охоте замёрз. Напился и уснул в палатке на снегу и не проснулся. Откуда деньги? Вот и  не получилось в город поехать, да и, честно говоря, ехать-то не в чем было. Донашивали друг за другом. А тут Витька с армии пришёл.  Да ещё с орденом.  Первый парень на деревне. Он и до армии «лихой» был.  На мотоцикле гонял, дрался, выпивал. Ну как обычно.
- Хм, - ухмыльнулся я, - как обычно!
– Ну,  в общем, увидел он, что я подросла и стал за мной ухаживать. А я,  ещё девчонка, ничего  не понимала. Все кругом говорили: - «Ну,  Валька, тебе повезло, такой парень за тобой  бегает!  Герой!».  А этот «герой» постоянно подвыпивший, никогда трезвым не бывает. У меня отец выпивал и я с детства пьяных терпеть не могла. Никогда не думала, что замуж за пьяницу выйду. Мать,  как узнала, что совхоз пообещал Витьке квартиру как герою, если он женится, так и давай  меня уговаривать. Мол, трудно ей очень пятерых содержать. Пора, мол,  доченька не только о себе думать, а о сестричках и братике. Мол, женится Витька на тебе и пить бросит.  Работу вон ему хорошую председатель предложил. Фотография Витькина на доске Славы висит. Да и своё жильё построить -  сколько денег надо, а тут бесплатно дадут. Не знаю как, уговорили меня. Я на свадьбе словно сама  не своя была. Мне всё казалось, что это сон…
  Я извиняюсь, что разоткровенничалась, но вы, Женя,  выйдите из поезда и забудете меня. А у меня уже так накипело на душе -  выговориться хочется. У нас,  знаете, даже первой брачной ночи не было. Он же напился на свадьбе, то ли от счастья,  то ли перед друзьями показать себя. Я всё думала, а как это произойдёт. Фантазировала, мечтала. Спросить то сильно не у кого было, а с матерью не поговоришь. Сидела на кровати в свадебном платье возле пьяного мужа и плакала от обиды всю ночь. На второй день Витька опохмелялся, а меня все жалели, думали, что Витька меня всю ночь мучил. Людям ведь не расскажешь, да и сёстрам тоже. Не поймут и всю жизнь насмехаться будут. А произошло всё банально, после похмелья. Я думаю, что и Светочка из-за этого не говорит.  Я уже сколько раз думала уйти от мужа. А куда?  В деревне идти не куда. Не поймут. Проходу не дадут. Я, представляете,  первый раз в жизни на поезде еду, да ещё в Москву.  Спасибо председателю, денег выделил на билеты. Я теперь только дочкой и живу.
– Не боитесь, что он услышит, -  кивнув вверх,  проговорил я.
– Если честно, мне уже всё равно, - шёпотом ответила Валя.- А вы, Женя, не женаты?
– Ну, видите, кольца нет, значит, не женат. Да и рано мне, 23 года всего. У меня пока даже девушки нет. Такой,  как вы не встретил.
   И я в упор посмотрел на Валю.  Она тоже смотрела на меня и мы словно почувствовали друг  друга.
– Спасибо вам,  Женя, что выслушали меня.
– Это вам спасибо. Мне очень приятно с вами общаться. Жаль, что сегодня так получилось. Ну, надо укладываться. Давайте я выйду, а вы ложитесь.
   Когда я вновь зашёл, Валентина уже лежала под одеялом. Я выключил свет, разделся и лёг,  всё ещё в голове переваривая услышанное. Уже засыпая,  я вытянул руку вперёд и вдруг ощутил вытянутую руку Валентины. Наши ладони встретились,  она обхватила мою ладонь и через пару секунд нежно сжала. Именно нежно, только так это может сделать женщина, имеющая чувства к мужчине. У меня по телу побежало тепло, как будто она передавала мне энергию. Я в ответ, тоже сжал её ладонь и прошептал:
– Спокойной ночи.
 Всю ночь мне снилось  то лицо Валентины, то её мужа, видно сильно  я впечатлился от услышанного. Проснувшись,  я ещё долго лежал и не поворачивался, не представляя, как мы встретимся глазами и не только с Валей. Но вставать пришлось и я увидел, что Валя по-прежнему сидела и смотрела то на спящую дочку, то в окно.
– Доброе утро, - проговорил я и, взяв туалетные принадлежности,  пошёл умываться.
– Доброе утро, - не поворачивая головы, ответила Валентина.
   Я умылся и вернулся  в купе. Валентина всё ещё смотрела в окно. Я сходил за чаем и стал готовиться завтракать. Достал колбасы, сыра и пару яиц, разрезал помидор.  Валя даже не поворачивалась в мою сторону,  думая о чём-то своём. Я потихоньку жевал и тоже смотрел в окно.
– Ой, вкусно пахнет, - услышал я голос сверху.
  Это проснулся Витёк.
– Хорошо же я поспал, - доложил он и стал спускаться.
– А «чё»  ты меня не раздела, - обратился он к жене.
– А ты меня не слушал.
– Да?
   Витёк потрогал челюсть, восстанавливая вчерашние события и, обращаясь ко мне, проговорил:
- Мог бы и полегче бить, а то вон челюсть опухла и побаливает.
– Ну, сам виноват, задирался.  Я так думаю, тебе надо быть поосторожнее в
выходках и словах. Нарвёшься на серьёзного человека ненароком, тогда вообще челюсть сломают. А я так, аккуратно. Я так думаю, что если хочешь без приключений до Москвы доехать, то не стоит больше бухать.
– Ну, ты меня учить что ли будешь. У меня вон жена есть. Есть, кому учить.
– Я сказал, а ты услышал, - ответил я.
   Странно всё как-то в нашей жизни. В кино часто показывают,  как в подобных ситуациях  человеку  объясняют, что он поступает неправильно, недостойно. И человек терпеливо выслушивает, раскаивается и делает  выводы, а вот в жизни почему-то этого не происходит. Настроился человек пить и пьёт и плевать ему на жену, ребёнка и на всех окружающих с их советами. И ничего,  так и живёт. Грустно.
   Витёк повернулся к жене и произнёс:
- Давай дочку буди, жрать охота.
« Когда ты только нажрёшься?» - подумал я и вышел из купе.
 Паршивая ситуация: из вагона никуда не уйти, в проходе стоять неохота, а в купе находиться тоже не хочется. Как быть?
– Доброе утро, Женя. Как спалось?  -  услышал я голос деда.
– Спасибо, Матвей Афанасьевич, пойдёт.
– Сосед тебя вчера потревожил, что-то не поделили?
– Да всё нормально, что нам с ним делить?  Пить не умеет. М-е-р-у не знает, - подняв указательный палец, проговорил я, намекая на недавний разговор с дедом.
    Полдня я мучился то в купе, то в проходе. Не мог найти себе места. Витёк, тоже ходил хмурый, видно болел с похмелья. В мою сторону не смотрел. Притих. Валя занималась ребёнком, но нет-нет,  да и посматривала на меня. Странная и неловкая ситуация. И не пообщаться и не поговорить.
   На одной из станций длительного стояния  подвезли уголь для  бойлера. Проводница попросила кого-нибудь помочь поднять уголь в вагон. Витёк тут же вызвался. И, не переодевшись, начал вёдрами таскать уголь в тамбур, в вагонную углярку. Проводница была рада не рада, что такой  помощник  нашёлся,  и после отблагодарила Витька двумя бутылками пива. 
  Витёк тоже психолог ещё тот.  Тут же пошёл угощать деда, зная, что Афанасича нужно было «затравить». Афанасич выпил пиво и, конечно, захотел ещё и понеслось.
   Валентина пыталась образумить мужа уговорами, но, кажется, сама в это не верила, да и делала она это не очень охотно, заведомо понимая, что всё бесполезно. Она как-будто вся сжалась, стала ещё хрупче. Даже общаясь с дочкой, мало разговаривала, видно была сильно подавлена поведением мужа на людях. Конечно, жалко её было, но что я мог в этой ситуации. Проявлять сочувствие – бессмысленно. Ну как могла такая девушка терпеть выходки алкаша-мужа,  жить с ним?  Как долго может человек мириться с тем, что ему противоестественно, откуда такая зависимость?
  Как ни странно, в вагоне, что-то произошло. Стоя в проходе, я увидел, как Витёк заходил  то в одно купе, то в другое, как будто произошла цепная реакция. Уже в нескольких купе веселились и выпивали. И даже проводница весело бегала по вагону, продавая «из-под полы» водку.  Витёк у неё оказался в помощниках и они на пару устраивали  весёлую атмосферу в вагоне. Витёк вошёл в раж и своим поведением веселил всех, не отказываясь от предложенных рюмок. В своё купе он даже не заходил, проскакивая мимо и  не обращая внимание на жену и дочь.
   Смотреть постоянно в окно мне  надоело.  Сидеть с грустной Валентиной тоже желания не было и я не знал, что делать. И тут меня осенило. У меня  тоже с собой было фляжечка с молдавским коньяком «Белый аист» и я подумал, а почему бы нет.  Все вокруг гуляют, отдыхают. Завтра уже прибудем в столицу и все снова  вольются в обычный ритм жизни.
– Валя, я не знаю правильно это или нет, но вокруг все веселятся, только мы с вами грустим. Я предлагаю нам тоже немного расслабиться и выпить по чуть-чуть хорошего коньяка.
– Вы знаете, Женя, я никогда не пробовала коньяк. Я когда-то попробовала папиной самогонки и мне это так не понравилось, что я больше и не пробовала ничего. Хватает того, что я вижу,  во что муж превращается.
– Вы знаете, коньяк это особый напиток. Если его правильно потреблять, то он только доставляет удовольствие и настроение. Хорошее состояние внутри. Мне кажется, вам сейчас не помешает немного принять.
– Даже и не знаю.
   Я достал фляжку и подумал о лимоне. Конечно, хотелось немного удивить соседку и я решил сходить в ресторан. А вдруг там лимоны есть.  В Советские годы в ресторанах поездов дальнего следования  частенько продавали дефицитные продукты, которых на прилавках магазинов не было.  Мне повезло, - я купил и лимон и большую шоколадку.  Аккуратно нарезав тонкими ломтиками лимон и разломав по долькам шоколад в фольге,  я достал коньячок.  Жаль, что ещё серебряных рюмочек не было. Пришлось налить по чуть-чуть в стаканы.
– Давайте выпьем за вашу девочку, – предложил я и мы выпили.
   Почему-то мне было плевать, зайдёт в это время Витёк или нет. Я уже чувствовал, что если  что,  я его успокою. Светочка не спеша кушала  шоколад и было видно, что получает удовольствие. Она брала дольку и аккуратно её отправляла в ротик и смаковала. Так трогательно было  за этим наблюдать.  Я даже на секунду представил, что это моя дочка. Хотя смешно -  я ещё сам слишком молодой.
   Я налил по второй порции коньяка и,  к моему удивлению, Валя не отказалась. Её лицо  порозовело -  видно, что коньяк пошёл ей во благо.
– Мне даже легче стало на душе и хорошо внутри, – призналась Валентина. -Действительно, удивительный напиток. А давайте, Женя, выпьем за вас.
  Я налил по третьей порции, но чуть больше, чем раньше.
– Спасибо, что поддерживаете меня. За вас, - проговорила Валя.
    Мы ещё немного посидели и она предложила прибраться, чтобы не оправдываться перед мужем.  Я вышел в проход и увидел, как пьяного Витька выпроваживают из купе деда. Татарка ворчала, что детям нужно спать и что нечего  в чужом купе сидеть.  Витёк, «никакой»,  ввалился в наше купе и со словом «всё» полез на верхнюю полку.  Я проголодался, но не представлял,  как ужинать в купе, дыша перегаром и осознавая, что пьяное быдло спит рядом наверху. Валя начала укладывать дочку и я решил всё-таки сходить в ресторан.
– Вы укладывайтесь, а я в ресторан поужинать, – сказал я.
   В ресторане я с удовольствием поел  салат «Столичный», фирменный московский борщ и ещё выпил рюмку коньяка КВ. Даже поймал себя на мысли, что в своё купе возвращаться не хотелось. В ресторане играла хорошая музыка, сидели симпатичные люди  и вообще всё было хорошо. Я даже впервые за день достал болгарскую сигарету «Родопи» и с удовольствием закурил. Завтра я буду в Москве, встречусь с друзьями, родственниками и вообще погуляю по столице. Может и познакомлюсь с кем-нибудь. Жаль, конечно, Валентину и её дочку, но это её жизнь. В Москве таких не встретишь. Хорошая девушка. Просто ей не повезло, не там родилась. А могла бы быть счастливой и кого-то сделать счастливым, с такой-то внешностью. Но мне всё равно было очень её жаль и почему-то не хотелось расставаться.  Увы, это жизнь.
  Не замечая времени, я просидел в ресторане почти два  часа и надо было возвращаться. Я расплатился и пошёл в свой вагон.
   Проснувшись пораньше,  я быстро собрал постель, забрал сумку и пошёл к проводнице, абсолютно не имея желания присутствовать при пробуждении Витька и их сборах.  По прибытии в Москву,  я один из первых  вышел на перрон и, отойдя в сторону,  смешался с другими пассажирами. Я не хотел прощаться с соседями,  но  решил понаблюдать  за ними и хоть глазами их проводить и посмотреть им вслед. Я увидел,  как первым появился Матвей Афанасьевич и с военной выправкой и революционным рвением браво спустился на перрон, а  следом  появился Витёк и,  тяжело качаясь,   спустился с чемоданом  по железным ступенькам вагона и выдохнул. За ними  спустились Валентина с дочкой. На секунду Валя пристально посмотрела по сторонам, задумалась, посмотрела вниз, а потом на мужа и  взяла его под руку.  Все  они пошли в сторону перехода,  вслед за дедом, который командовал, куда идти.  Пока они шли, Валя ещё пару раз оглядывалась, как будто искала кого-то и растворилась в толпе.
   На душе  было как-то неуютно.  Это был  последний раз, когда я видел её.  Глядя ей в след,  я мысленно произнёс: «Может, дай Бог, когда-нибудь, ты будешь счастлива, Валя».