Кавказ Караул

Одинокая звезда ярко горела на небе, наполненном мутно-зеленым заревом уже скрывшегося солнца. Тяжелый и жаркий, степной воздух колыхался от любого движения, потому не было ни единой мушки даже вблизи редких деревьев. Над мутно-зеленой полосой небо ударилось в размытую синь, и свет звезды никак не мог пробить острым лучиком тяжелое, вставшее от засухи варево. За этой звездой медленно двигалась процессия из семи всадников. Их тени на фоне зарева казались понурыми, мертвыми призраками, подобие опущенным головам лошадей, устало перестукивающими копытами по каменистой дороге. Тяжкое дыхание скакунов выдавало пыль, поднимающуюся от копыт.
Шорох и тихое, шепотом, словно прячущееся от кого-то, слово "притормози" заставило всколыхнуться едущего впереди всадника. Тот остановил лошадь и повернул голову. За ним остановились все лошади, как паровоз тормозит на путях, и только сейчас можно было заметить, что вслед за всадниками идет небольшая толпа пеших. Черное пятно пеших в ночи колыхалось тенями голов. Они пытались высмотреть, обратил ли внимание на них Голова или сейчас же пойдут дальше.
- Чего? - шепотом, вторя пешим, спросил всадник грубым голосом.
- Не можем идти, пощади - умоляюще сказал кто-то из пеших.
- Закир? - спросил Голова
- Я - ответил голос пеших - привал, начальник.
Тень Головы в зареве едва колыхнулась, казалось, он думает. На самом деле повязки на лице скрывали энергичные мотания головой в поисках удобного места.
В поле, где терялась едва видимая колея от повозок, возвышался камень, высотой в полтора человеческих роста. В тишине исполин выглядел ненужным на степном просторе.
- До камня, там привал три часа - гаркнул Голова и припустил коня рысцой к месту привала. За ним спешились остальные всадники и взяли арестантов в кольцо, сворачивая с пути. Идти через невысокие колючие сухие стебли умершей травы было больно, надежда на сон за последние двадцать часов пути заставляла не чувствовать боль, сочащуюся с кровью через порезы на ногах, ссохшихся от жары и пути.
Без костра, одним большим гуртом завалились арестанты спать, караул из охраны определил очередность сна, ориентируясь только на слух в кромешной темноте, и расположился рядом. Тускло мерцала одинокая звезда на небе. 
В пять утра уже рассвело, видно было, как шевелятся на слабом ветерке кусты верблюжьей колючки и цветы бессмертника. Жара только-только набирала силу, ещё прибитая к земле, разогревая слой воздуха, едва превышающий высоту мертвенно-бледных от палящего солнца растений. Купаясь в мареве жужжали мошки и пчелы. Вытирая пот грязными руками и оставляя разводы на худых лицах, жались друг к другу арестанты, стараясь спрятаться друг за другом. Сконфуженные охранники молча и зло смотрели на горстку грязных и испуганных людей.
Один? - Голова в ярости дергал коня, то пришпоривая, то осаживая на месте. Конь прыгал, вставал на задние ноги, заставляя арестантов сжиматься от страха оказаться сломанным под копытом служивого животного.
- Да - в голос ответили арестанты и охрана.
- Закир - догадался Голова, от этого мужика следовало ожидать подобной выходки, ответ был утвердительным.
Голова оглядел камень, при утреннем свете оказавшийся верстовым маяком. До одной из станиц был рукой подать, всего то пятнадцать верст. Закир, старый невольник, неугодный местным властям был родом из этих степей. Наверняка он знал и этот камень и станицы, раскинувшиеся на степях у подножья ещё невысоких хребтов.
- Акатов - окрикнул Голова одного из охраны.
- Я
- Организуешь круговую охрану и доставишь арестантов в острог - Голова прикинул, пути ещё семь часов, жара может сгубить в степи, но без своего личного участия выхода не было - марш без остановок, по прибытию оставаться в расположении острога.
Раздался тяжелый, полный бессилия и страха перед смертью ропот арестантов, Голова хлестанул нагайкой над головами и ропот смолк, словно весенний гром, непостоянный и непредсказуемый.
В сторону острога двинулась процессия во главе с Акатовым, боявшимся Голову так, что пожелавшим умереть, нежели потерять ещё хотя бы одного арестанта. Голова ударил по коню и галопом ускакал в степь, по направлению на камне, выискивая ту межу, что колеёй уведет в станицу. Он надеялся, ему Бог поможет нагнать Закира ещё в степи. Разум подсказывал - сама степь за Закира, сына своего, ни травинки вокруг примятой, ни единой весточки о сбежавшем арестанте. Надежда, что Закир броситься в станицу, велика - по-другому сложно выжить под пышным жарким кругом солнца. Тяжелые мысли не покидали Голову, когда в мареве обеденного солнца показались дома. Они были ещё далеко, едва колыхаясь по-над горизонтом, а конь и Голова воспрянули духом - там вода и тень. И никакой пыли, забивающей при ветре глаза и нос едкими колющими песчинками.
Дорога появилась почти перед самой станицей, вместе с покосившимся поклонным крестом, водруженным на невысокий холм. Голова въехал в селение, словно в мертвый город. Громкий стрекот цикад и жужжание ос разбавляли станичный воздух. Дома, ухоженные, покрашенные, укрытые в тени орехов и абрикосов молчаливо выглядывали из-за заборов, где-то деревянных с облупливающейся краской, у кого-то пластиковых ярко-синих. У заборов стояли лавочки, на одной из них покрашенной в зеленый цвет валялся кот, прячась в тени кустарника. Громко скрипели в тиши шаги лошади по песчаной с гравием, дороге. Голова подогнал коня к дому, выбранному наугад, и сапогом с силой ударил по металлической калитке.
- Кто шумит? - раздался мужской голос из дома.
- Выходи, вопросы есть. Начальник охранного патруля! - выпалил Голова и уставился тяжелым взглядом на дверь дома. Та отворилась и на пороге появился мужик, с проседью но ещё молодой, не старше пятидесяти лет. На мужике висела рубашка нараспашку и подвязанные веревкой темные штаны.
- Чего тебе, начальник? – не выходя во двор, стоя на крыльце, прокричал мужик.
- У вас все умерли что ли? Тишина такая... – через закрытую калитку ответил Голова.
- На улице градусов тридцать пять, не меньше. Неужели кто будет по улице шастать? - усмехнулся мужик - в станице с пяти часов работают, к обеду в хаты и до шести вечера только детвора может бегать. И та до карьеров и обратно.
- Пришлые есть? Часов как раз в пять-семь должен быть прийти - не замечая ответа продолжал допрос голова.
- Не видел - огрызнулся мужик, станица жила тихо-мирно, работы хватало и для себя и обеспечить сырьем центр. Никто не норовил здесь командовать и тон Головы мужика разозлил. Голова почувствовал перемену.
- Не серчай, пришлый тот - арестант беглый. За вас и переживаю. Где мне можно остановиться, чтобы не мозолить глаза и своим делом заняться? - примирительно заговорил Голова, не любящий приказов, но понимающий как может разгуляться мужик без узды.
- Пройдешь улицу до перекрестка. Там ещё куча песка будет у дорожки. Зеленые деревянные ворота увидишь. В них стучись. Там живет одинокая баба, квартирует у себя приезжих. Берет недорого, кормит вкусно - после совета мужик закрыл дверь, так и не простив за приказной тон Голову. Не очень то и надо. Конь поскакал до перекрестка.
- Как зовут, красавица? - не мог воротить глаз от девушки Голова. Небольшая головка, сужающаяся у подбородка, большие черные глаза и челка вороных волос, закрывающая лоб и аккуратный нос дополняли самую милую улыбку, которую Голова видел за свою жизнь.
- Зови Милана - ещё обворожительнее улыбнулась девушка, тонкие губы не вызвали ни единой морщинки от улыбки.
- Виталий - зачарованно протянул Голова и повел коня в стойло. Девушка убежала на кухню, разогревать манжу, приготовленную с утра. Отдельная комната для Головы источала прохладу. Так устроены станичные дома - прохладные летом и теплые зимой. На большой кровати, прячущейся под толстой периной, пирамидкой были уложены подушки. Все, кроме самой большой улетели в угол, где стоял деревянный стол со свечой. Над ним наглухо закрытое окно, летом его открывают ночью и с первыми петухами закрывают, чтобы не потерять свежесть сумерек. Голова поглядел на скинутые подушки, потом на образ в углу, под которым оказались подушки. Потертый, в углах почерневший лик укоризненно смотрел на квартиранта. Голова не выдержал взгляда и аккуратно собрал подушки на кресло, сложив их всё той же пирамидой.
Милана позвала за стол.
- А что, был ли кто из пришлых ночью, утром ли? - спросил Голова черпая мягким, воздушным от пор, хлебом манжу.
- Не знаю - грустно улыбнулась Милана - если ночью пришел бы кто, мы все знали бы. Утром работы общественные делаем и общаемся по новостям. Никто не рассказывал о госте.
- Хм...- неужто прогадал, думал голова, упустил Закира. А сам косит взглядом на красивые тонкие руки Миланы и не верит, что одна живет красавица. Голова заметил, что и Милана глаза подернула, словно пленкой и не может свести улыбку с лица.
- А вот о вас уже наверное все знают - и голос, показалось Голове, - стал мягче, бархатистее - вы же не случайно к моему двору подъехали, значит у кого-то дорогу спросили. По телефону сейчас новость о госте разнесется. Готовьтесь вино пить.
- Не буду - отрезал Голова - с вечера поиск пришлого начинаю. Буду у вас три дня. Найду - уйду раньше, обратно платы не потребую. Не найду - значит поделом мне, пойду сдаваться.
Милана словно вспыхнула, щеки покрылись румянцем:
- о плате мы ещё не говорили, может и не дам цену. Если по двору поможешь.
- По рукам - ответил Голова, не заметив в румянце помимо гордецы ещё и смущение.
Степная станица оказалась не такой большой. Города съедают деревню и мертвые покинутые дома поясом окружают поселение. С них и начал Голова, тщательно обыскивая каждый дом, заглядывая в темные сырые погреба, где пахло плесенью и кислым вином. Не раз оказывался под свалившимся от времени трухлявым бревном или под завалом оконных ставней. Дома не таили никаких зацепок, покрытые пылью и грязью, богатые испражнениями животных и человека, все они были пусты. Один из таких домов, на выезде из станицы пророс дикой грушей. Груша выбила доски своими сильными ветвями и подвинула верхушкой крышу. Не пройдет и года, смекнул Голова, как темный, поросший мхом шифер съедет с крыши под натиском природы.
Свои вылазки Голова проводил по вечерам, когда людей было меньше. Он часто встречал сухих дедков, собирающихся у двора бывшего мелиоратора. Все они в выцветших кепках и панамах гутарили о своем, щелкая крючковатыми пальцами семечки, отправляя семя в беззубый рот. Реже попадались бабки, с ведрами или прутиками для погона гусей те ковыляли уверенно и бодро, обязательно здороваясь и приглашая начальника ко двору выпить своего домашнего вина. Дворы утопали в тени винограда, раскиданного по проволоке и создающего прохладную террасу даже в самый жаркий час.
Помощь по двору Миланы Голове нравилась. Он заметил, на второй день его проживания и девушка решилась сменить образ, поменяв станичные дела и по двору местами. Утром они вместе меняли подпорки в курятнике и разобрались со  старыми засохшими деревьями в огороде. К вечеру, придя после безуспешной вылазки по развалинам, Голова понял - любит он деваху. Искра эта - она была. По глазам Миланы было видно - она мыслит о том же и не сговариваясь молодые люди обнялись, крепко, стараясь воссоединиться в момент. Губы сплелись в поцелуе и Голова, легко подняв Милану на руки, утащил в спальню.
Первая любовь была пылкой, скорой и нежной. Они наслаждались своим решением, своей встречей, нежели утоляли людскую похоть. Легкая дрожь Миланы не проходила и та словно в лихорадке пылала, пока они молча пили чай и когда легли спать, обнявшись, сцепившись ногами.
Утром ничего не поменялось в их чувствах. Милане хватало произнести имя Головы, чтобы дрожь и жар возвращались в молодое тельце, а Голова не знал места от скорого своего уезда. Девушка подарила Голове медальон - старая медяшка, на которой выцарапан кинжал. Это фамильная метка и подарок такой - сильнее любой клятвы в любви и верности. Шел третий день поисков.
Голова пришел вечером понурый. Бегство Закира ставило крест на его служебной карьере. Милана не унывала, она змейкой обвилась на своём любимом и, усевшись на колени, протянула для глотка железную кружку с компотом. Компот пах пряно, бархатом отдавая в носу вишней и тутовником. Голова сделал большой глоток и замер. В углу кухни лежал ком одежды. Знакомый до боли. Он не принадлежал Голове. Грязный халат, скомканый от земли больше, чем от небрежности, серые штаны со вдетым старым кожаным ремнем, железная бляха которого была надломана с одного угла. Это были вещи Закира.
Милана поймала взгляд Головы и замерла. Лицо девушки побледнело, и переведший на неё взгляд Голова отметил, что бледность придает ещё больший шарм, когда уже и не надеешься увидеть что-то красивее, чем Милана. Молодые люди в тишине смотрели на ворох грязной одежды.
- Откуда? - спросил Голова, так и не отводя от одежды взгляд.
Милана молчала. Голова повторил вопрос.
- Он был здесь. Всегда был - прошептала Милана, боясь посмотреть на Голову.
- Почему? - голос Головы приобрел металлический оттенок, рука сжала руку девушки.
- Я не могла не впустить отца.
Голова встал. Молча прошелся по кухне, схватившись за голову, остановился и сел на стул у одежды. Ногой он пнул ворох, на пол выкатился круглый бетонный осколок с надписью "Водоканал".
Только тогда Милана поняла, что ворох одежды, который по неизвестной ей причине оказался на кухне, лежал не просто так. И кусок кирпича с водостанции в трех километрах от станицы был завернут неспроста. Она знала своего отца. Но ответить на вопрос откуда кусок бетона Голове не могла.
Девушка закрылась, обхватив руками голову, силясь спрятаться от прямого вопроса мужчины, слова словно били её прутьями - где Водоканал? Милана боролась не со своей любовью дочери к отцу, она боролась с неизбежностью принять волю отца. И проиграла.
Солнце ещё не зашло, оно большим раскалённым блином висело над самыми верхушками деревьев, когда голова прискакал к разрушенному водоузлу. Раньше отсюда тонны воды уходили по оросительным каналам вдоль степных полей, превращая те в живые моря пшеницы и ржи. Река круто брала вдоль небольшого холма и, бурля грязными, как бетонная смесь, потоками грохотала внизу, скрываясь за кустами. На месте впадения канала грудой валялись бетонные плиты. Они выгорели на солнце, и мох на них покраснел, будто покрывшись ржавчиной, съежился, плевками расползся по поверхности. В одном месте плиты, где торчала петля, согнутая почти до самой поверхности блока, клубком лежал труп большой гадюки. Вокруг вились мухи, припадая на блестящую чешуйчатую поверхность гада и взлетали, паря над смрадом испарений. Внутри  канала давно не было воды, там росли кусты, ощетинившиеся сухими голыми ветками с большими колючками.
Закир сидел на одной из плит над самой рекой. Он давно ждал Голову и успел прикорнуть. Заслышав топот копыт, Закир встрепенулся и весело взглянул на приближающегося всадника.
- Остановись там, пожалуйста - крикнул Закир. Голова остановился, Закир был в десяти метрах, на мушке ружья.
- Привет, Закир. Тебе нужно идти со мной - приказал Голова. Закир усмехнулся и замотал головой.
- Не пойду - крикнул он.
- Тебе добавят срок - будто не слышал Закира Голова.
- Сколько можно - завелся Закир - может быть ты не знаешь, Голова, но я по тюрьмам чалюсь только из-за того, что не угодный и гордый для начальников. Вот и сослали. А знаешь как? Взятку, пишут, взял. Я, Голова, зажиточный был в станице, а взятку взял у бедолаги. Тот за прощение мелкого воровства наговорил на меня. И потом сроки прибавляли то за драку, то за попытку побега. Я, Голова, до конца жизни уже сидеть буду.
Голова молча слушал, не спуская Закира с мушки.
- Я что Голова, тебя позвал - продолжал Закир - Милану мою береги. Она сердце тебе отдала, моя Милашка. У неё по нашим меркам тело чистое, ты не подумай, что три дня знакомы и уже в койку. Это неспроста. Сбережешь?
- Сберегу - процедил сквозь зубы Голова. Закир стоял у самой реки. Внизу бушевала стихия, унося сбитые с места коряги в мутной воде. Он не мог слышать обещания Головы, но добро улыбнулся и встал. Конь Головы дернулся. Словно успокаивая того Закир зашипел и выставил вперед руку.
- На вот - Закир кинул что-то Голове, тот поймал. В его руке оказалась старая медяшка с выцарапанным кинжалом. Голова удивленно взглянул на Закира. Гордо распрямившись, тот стоял в затасканном спортивном костюме. Зеленая полоса на штанине оторвалась и хлястиком висела от колена до пола. Ветровка вздулась от гуляющих ветров, поднимаемых с реки, и блестела, напитавшись водной пылью, кружившей у речного порога.
Закир медленно достал большой нож из кармана и крепко сжав поднял над головой.
- Прощай, голова - кинул Закир - Ну! Зарежу!
Закир стоял на месте. Голова всё понял. Закир просил - устав требовал. Выстрел заглушил рёв реки. Закир улыбнулся Голове и медленно сделал шаг назад. Воды, переламывавшие сваленные стволы вековых деревьев, двигающие камни и разбивающие утлые лодчонки и старые баркасы, уносили тело Закира вниз.
Голова заметил Милану до того, как подъехал ко двору. Она тенью бросилась от ворот внутрь двора. Он сам заехал и привязал коня. Молча, исподлобья поглядел на стоящую у двери дома девушку. Милана вздернула носик и принюхалась. Через весь двор от Головы пахло смертью. Девушка молча, но быстро, словно лань бросилась в дом. Голова сел на стул во дворе. Тень винограда выдавала причудливые узоры вечернего солнца, сместившись на подсобный сарай. Мухи окружили привязанный к столбу веник полыни, словно и не было его на месте. Голова вкрутил лампочку. По первости мухи и мошки шарахнулись от вспыхнувшего света. Но быстро привыкли, и уже большой жук с ослиным спокойствием бился о дырявый железный плафон, защищающий лампочку. Под краном запела лягушка. Странно. Раньше её там не было.
Голова вздрогнул, когда на столе оказалась бутылка вина. На этикетке красовались горы и надпись "Нарзан". Внутри полторашки едва колыхнулась жидкость, красная и плотная как кровь.
- Нет - замотал головой голова - не надо.
Милана ничего не говорила, она взяла только вспотевшую на вечерней жаре бутылку и отнесла обратно в погреб. Девушка встала у куста розы, нежно гладя закрывающийся бутон. Она ждала.
- Завтра уезжаю - грустно проговорил Голова.
Его не было три дня. За это время он в составе спецкомиссии нашел тело Закира. В руке трупа был крепко зажат кинжал. Его так и не смогли отцепить, всё тело в воде сталось мягким и податливым, но разжать руку можно было только если сломать все пальцы - так сказал врач. Не стали. Кинжал был главным доказательством невиновности головы охранного отряда. Пришлось повозиться с комиссией на отставку. Вольным он вернулся в станицу.
Милана без слов знала - Голова вернется. В его комнате всё осталось на местах, место для коня, которого забрали на службу, было подготовлено. Она грустно, с милой улыбкой, выдающей радость встречи, проводила Виталия на кухню.
- Ну что хозяйка. Встречай хозяина, - улыбнулся Виталий - теперь я буду здесь жить.
Вместо Закира.