Богоубийство. 23 Глава

Традиционно, Анна на свой день рождения никого не позвала, ограничившись выслушиванием поздравлений по телефону. Телефон сеньоры Роккафорте в этот день разрывался от звонков. Но даже это не уберегало Стефана от дурных мыслей. В этот раз ему думалось об этом дне – дне рождения Анны. Будто бы этот день был настолько загадочным и неизученным, что просто терялся во времени для его воображения. А возможно, не для него одного. Ведь никто не знал точно, сколько ей лет – истинная женская загадка. И пусть у этого дня была конкретная дата, а точнее число и месяц, год выпадал из исторического процесса, словно и не было такого года. А даже если и был, вряд ли он когда-нибудь узнает этот год. Его всегда путали, так или иначе меняя последнюю цифру, время от времени. Каким-то образом, у Анны это получалось. То ли это Министерство культурного наследия, культурной деятельности и туризма Италии, то ли обычная справочная информация – все равно. Хотя, откуда об этом может знать Стефан, если он в этом даже не уверен? И могут ли вообще быть какие-то основания для этой уверенности? Как всегда, Стефан умел загнать самого себя в мысленный тупик. Одно он знал точно: у него особенный билет на этот день, раз уж он был единственным непосредственным участником дня рождения Анны Роккафорте.

Пока Анна принимала поздравления, Стефан также много думал и о том, что последним временем их ссоры заметно участились. Причем, причины для этих ссор все расширялись, становясь все более нелепыми. К тому же, как думал он, начинала их Анна. И очередной его вопрос состоял в том, почему. Почему? Разве все так плохо? Ведь им же хорошо вместе. Он уже и забыл, как они пришли к таким розням, хотя совсем недавно он не мог избавиться от того чувства, будто бы обременяет ее своим обществом. И что интересно, чувствовал и сейчас. Но уже в другом смысле. Не в том, что они друг друга еле знают, составляя таким образом друг другу какие-то неудобства, что ли. А в том, что теперь они знали друг друга настолько хорошо. И как разомкнуть этот чувственный замкнутый круг, и стоит ли вообще, если ты рискуешь выпасть из него, не зная, что принесет тебе это? Неизвестность… Точно как у Джека, подумал Стефан, вспомнив о том, что пора бы напрячься, и продолжить свой роман. Перелезть через этот перешеек его мыслей, оставив их по ту сторону. Это будет единственным верным решением. Наверное…

Стефану очень захотелось писать в этот момент. Сесть за стол, вставить чистый лист бумаги в печатную машинку, сделать абзац, написать первое слово, а за ним второе, составить предложение, бегущее за его мыслями, уносящими его туда, подальше от всей этой реальности. Именно в такие моменты душевных терзаний, непонятных по своему происхождению, хочется высказаться на листе бумаги, поделиться мыслями, будто отпустить их с неким трепетом и облегчением. Словно избавляясь от грусти, делающей тебя счастливым в каком-то роде.

Стефан стал думать о своем романе. О том, как семья Лоуэллов бежит с острова. Точно так же, как и он. От жизни. И от смерти. Последние годы только этим и занимается. Убегает от всего. И таким образом – сев за пишущую машинку, он запросто убежит и от нее. Ему не придется очередной раз с ней ссориться, а затем мириться. Хотя бы на один раз сократить это он был в силе сейчас. Тем более, что есть желание.

Закрыться… Ему нужно закрыться, сесть за машинку, и начать писать. Когда в жизни много приятного, то и писать особо незачем. Нельзя забывать о той черноте, о той бездне, которая поглощает ранимого идиота, начинающего писать от этого. Именно от этого. Начал бы он писать, искать в себе подобный способ поделиться мыслями, если бы чернота его души не стала пожирать его изнутри, угрожая пустотой? Она и сейчас его пожирает, но медленнее. Растягивает боль, которая является удовольствием, неким спасением, отчасти. Может быть, поэтому человеку свойственно мученичество? Ведь люди копируют Христа ради спасения. Каждый день приносят себя в жертву тем, кто этого и не оценит, но последует их примеру, а кто-то воспользуется ролью насильника. Почему?

Почему все так? Ты живешь в своей ущербной квартирке, сидишь в комнатушке, творя произведение, которое по существу никто не оценит. Никто не будет читать эту книгу две тысячи лет. А ведь, этот никто и правда – никто. Кто он? Этот равнодушный обыватель, потребитель всякого дерьма, ни во что не ставящий тебя. А ты его, в свою очередь. Потому, что на самом деле он настолько одинок в этом прекрасном белом мире, насколько одинок ты. Ведь если существует одинокая человеческая душа, значит, существует и вторая такая. И с одной стороны ты не можешь надышаться этим, еще и еще. Подавай тебе эту вольность, которую ценишь ты с трепетом, но ничего не делаешь с ней, когда получаешь ее. Хочешь смерти. Но, скорее всего, если она придет прямо в эту секунду, то ты будешь не готов к ее нависшему над тобой образу. Вот, почему готовность и желание – противоречащие друг другу вещи. И вот, вдруг из своей комнатушки ты переносишься в иной мир. В твоей жизни появляются пальмы, бассейны, редчайшие виды вкуснейшего вина, ты встречаешь влиятельнейших людей, занимающих руководящие посты в лидирующих европейских странах, становишься частью их общества благодаря красотке, которая оплачивает за тебя все, лишь бы ты, такой особенный, не меркантильный и, что важно, такой одинокий, и этим очаровывающий, был рядом с ней. Будто она чувствует все твои муки, тем самым заглушая свои. Странно, но Стефан не замечал этого в Анне. Возможно, он слепой? Ведь как это назвать тогда? Когда вроде бы понимаешь человека, но и не понимаешь его совсем. Не знаешь его, по сути… Ты допускаешь мысль, что жизнь меняется, пусть даже люди в ней – нет. Свершается в ней нечто такое, что не можешь ты до конца понять. Ну, есть в твоей жизни богатая красавица, которая заботится о тебе, вдохновляет тебя, поддерживая твое творческое начало, еще и секс с тобой ей приносит огромное удовольствие. Ешь, пьешь, трахаешь ее. На что жаловаться? Действительно, как у львов… Как говорил Льюис. А ей даже нравится это. Приносит ей удовольствие. Она улыбается, когда делает тебе приятно. А раз улыбается, значит и ей приятно в этот момент. Разве что, она искусно притворяется. Но, тогда зачем? И какой смысл делать это на протяжении года? Почему? Ведь сейчас уже не так все гладко. Тебя уже порядком знобит и коробит от того напряжения, которое вдруг берется ниоткуда между вами. Ты не понимаешь причину. Она неизвестна. А неизвестность, как ты уже написал в своем романе, пугает. И тебе хочется скрыться, убежать подальше от этого. Вернуться в свою квартирку, забиться в комнатушке, забросить чистый лист бумаги в печатную машинку, почувствовать то удовлетворение, которое приносит тебе этот труд… Довольно рассуждений…

Стефан опустил голову, которая уже достаточно разболелась для того, чтобы избежать очередной ссоры с Ан-ной. Пусть делает, что хочет. Она сама себе испортила свой день рождения, который она, между прочим, не отмечает. Она взрослый человек, и способна сама себе найти занятие.

Стефан так подумал, признав, что ни душевных разговоров, ни секса, ни просмотра кино перед сном у них сегодня не будет. Он никак не оценивал свой поступок, явно не корректный. Но как поступить по-другому, он попросту не знал. Он устал мириться. Поэтому, молча ушел в комнату, в которой он оставался еще в свой самый первый раз, в которой и выдавил из себя одну главу за полгода. Представляя ее ущербной, он поставил на стол печатную машинку, с трепетом проведя по ее боковым бортам своими пальцами, заметив немного пыли. Тяжело выдохнул от представления того, какой сложный момент предстоит ему написать в его книге. Порой, такой момент хочется оттянуть настолько, чтобы он и пропал вовсе из сюжета. Но без него никак. И чем дольше будешь тянуть, тем меньше шансов, что справишься с ним. Просто прогнешься под его тяжестью, и будешь ходить с этой тяжестью внутри…

- Слишком мы с тобой затянули, - сказал Стефан, смотря на печатную машинку, вспоминая тот день, в который сел и напечатал первые слова своего романа.

***

Семью Лоуэллов вели навстречу с мысом Смерти. Сегодня их ожидала казнь.
Еще вчера все эти люди, что окружили их, переживали о состоянии Джека, выздоровление которого оказалось довольно длительным и болезненным процессом. Думали о Люси, такой сильной женщине, которая недавно вытерпела нападение медведя на ее сына, также чуть не погубившего его, выхаживающего Джека изо дня в день. Думали и о Марке, о его чудесном выздоровлении, о том, каким он будет умным и сильным человеком, очень важным для их общества, судя по его быстрому взрослению и развитому складу ума.

И сейчас, развитый не по годам, как морально, так и физически, Марк сопротивлялся, что было духу. С круглым пятном в центре лба, он, словно с меткой, оказывал впечатление на каждого, кто придавал этому значение. Все еще много кто придавал. Но это было кардинально противоположное значение тому, что было сегодня. Сегодня его пятно назвали меткой Антихриста. И сейчас его вели вместе с его семьей на казнь. И в спины кричали им:

- Предатели! Еретики!

Кричали не от того, что так думали сами. Марк знал это и видел в их взглядах. А от того, что овцы, увидевшие волка, будут кричать потому, что им страшно. Они не знают, что им делать в таком случае, призывают пастуха…

Это были самые тяжелые шаги в жизни Лоуэллов. С каждым последующим шагом, они видели, как мыс сужается, приближая их к своему краю. До него оставалось около пятидесяти метров. Обычно, в месте сужения, все, кто шествовал за еретиками, замыкали круг толпой, таким образом, отцепляли выход тому, кто попытается сбежать. Насколько помнил Марк, никто и не пытался. Обычно, это было делом безвыходным, а значит – бессмысленным. Лучше пасть с гордо поднятой головой, пусть и с заплаканным лицом и разрывающимся на клочья сердцем.

Марк не верил тому, что происходит с ним сейчас. Во что превратилось их общество, называющее еретиком каждого, кто хоть в чем-то провинится.
Режим… Люди, попавшие под его тотальное действие – попадают в неведение. Становятся варварами, сами того не принимая. Не осознавая того, что если их бог существует, то нравится ли ему лицезреть подобное? Быть почетным зрителем постапокалиптического театра, который сам и создал?

Брюс уже предвкушал процессию, стоя рядом с Джулианом, в ожидании того, когда же Лоуэллов приведут к лику их наказания. Джек, не в силах больше идти, упал на колени. Мужчины, которые вели их семью, стали пинать его, стегать и поднимать, но он не мог, валился с ног, настолько он был слаб. Не в состоянии подняться, не то, чтобы дать им отпор. Люси упала рядом с ним, обнимая его. Мужчины стали поднимать ее, разъединять членов семьи, чтобы лишить их всяческой поддержки друг друга.

- Отец! – выкрикнул Марк, успев высвободиться на некоторое время.
- Все хорошо, сынок, - с отдышкой ответил Джек, в лице которого была нескрываемая слабость и боль, которую он испытывал не только телом, но и душой.
- Прости меня! – прошептал Марк, понимая, что это его последняя возможность поговорить с отцом так близко, насколько ему сейчас позволили это сделать.

Джек понял, за что извиняется Марк. Поэтому, он поспешил взять его ладонь, и сжать ее покрепче, сказав, пока их не разъединили:

- Сейчас прилив… Справа от камней… там глубина… у тебя будет шанс… если ты сам спрыгнешь…

Марк посмотрел ему в глаза не зная, бредит ли отец. Или же знает, о чем говорит. Как же он хотел увидеть в его глазах не обреченность, а уверенность. Видеть его сильным, а не поверженным. Был бы он сейчас на ногах, возможно, они бы смогли противостоять. Хотя, о чем он думает? Двум сотням обезумевших людей? Безнадежность была единственным логичным следствием происходящего. Вот, только мириться с этим следствием Марку не хотелось.

Люси успела обнять Марка и Джека, перед тем, как их попытались разъединить снова. Люси выкрикнула диким лепетом, как зверь, защищающий свое семейство. Так отчаянно и громко, что Джулиан, подошедший к ним, сказал остальным:

- Не трогайте. Пусть будет так, как есть, - посмотрев на Брюса, настроенного и готового приступить к практической части устранения очередного очага зла на их острове Спасения.

Люди стали полукругом, оставив лишь коридор в сторону мыса. Ветер обдувал их лица, трепал волосы, нагоняя черные тучи. Их взгляды были неизменчивы. Чьи-то решительно жестоки, чьи-то скрывали свои истинные чувства сожаления. Но такие взгляды Марк практически не уловил. Что же со всеми ними? Он вырвался из объятий матери, решив, что не так должно все закончиться для их семьи. Он сделал протестующий шаг вперед, смотря им в лица:

- Послушайте! – выкрикнул он.

Отец Джулиан иронично улыбнулся.

- Марк… - сипло и бессильно протянул Джек.
- Сынок! – выкрикнула мать, не отпускающая отца, иначе он свалится на землю.
- Как ты смеешь! – резко сказал Брюс, подойдя к Марку.

Тот обернулся на него, встрепенувшись от угрожающего внешнего вида палача.

- Нет-нет, - спокойно остановил его своими словами Джулиан. – Он имеет право на последнее слово.

Брюс послушался Джулиана, и пальцем не тронул Марка, который молча посмотрел на Джулиана, всем сердцем желая ему той же участи. Но как переубедить двести слепых упрямцев, которых никто до этого переубедить не смог? Они сами должны себя переубедить! Никто другой этого не сможет. Но он, по крайней мере, попытается…

- Люди! Послушайте! Ради Бога послушайте, я вас прошу! Я вас умоляю! Посмотрите правде в лицо! Посмотрите! И спросите себя, за что вы обрекаете нашу семью на смерть? Это достойно смерти?
- Ты поступил против нас. И твой отец, когда пошел на юг, чего делать нельзя, - сказал Брюс.
- Нельзя? Разве за это убивают? Вы за это лишаете нас жизни?
- Мы вершим правосудие, - продолжил Брюс.
- Правосудие?
- Да. Кто против Бога, тот враг его. Кто враг его, тот наш враг. Кто наш враг, тот достоин смерти, ибо мы люди праведные, отстаивающие волю Божью, а враг наш, в таком случае, подлежит устранению.
- Устранению? Вы слышите? Единственное, что вы устраняете – это свой страх! Слышите? Вы просто трусы! Иначе это назвать нельзя, - как можно громче стал говорить Марк, надеясь на то, что его слова, таким образом, будут звучать убедительнее. – Вместо того, чтобы встретиться со своим страхом лицом к лицу, решить проблему, вы убегаете от нее, сбрасываете со скалы. Очень умно! Очень!..
- Мальчик, ты заблудился, – спокойно, но с принципами лучшей декламации произнес Джулиан.
- Нет, это вы заблудились! Это вы нарушаете Божьи заповеди! Разве не так? Почему вы убиваете собственноручно, когда сказал Бог «не убей»?
- Что? – насмешливо произнес Джулиан, чувствуя, как градус их спектакля становится горячее, готовясь к словесной перепалке с весьма не глупым юношей.
- Мы вершим правосудие, - снова сказал Брюс, явно решительно настроенный казнить Лоуэллов как можно быстрее.

В его лице читалась нетерпеливость. Почему святой отец тянет, он не понимал, поглядывая на него. Джулиан выглядел спокойным, будто бы вошедшим во вкус.

- Правосудие вершит Бог, раз уж на то пошло. И если нам суждено умереть, то пусть в нас попадет молния, но мы точно не должны погибать от ваших рук, от вашего решения, преподобнейший! С каких это пор мы живем по традициям времен крестовых походов? Ведь, вы еще помните, что это такое? А? Здесь же как минимум две сотни человек с большой земли, и вы должны помнить это из истории! Кровожаднейшей истории нашей веры, за которую убивали. Убиваете и сейчас?

Джулиан встрепенулся, увидев, как некоторые перешепнулись о чем-то.

- С каких это пор мы – цивилизованные люди, живущие без календаря, но явно понимающие, что живем мы в двадцать первом веке, поддерживаем и одобряем методы инквизиции? Иоанн Павел II просил прощения за ее ошибки, признавая ее насилием. Вспомните! Те, кто застал это время! Уверен, таких людей здесь совсем немного, но вы есть. Признайте, что поддерживаете неверное действие!..
- Хватит! – пресек слова Марка раздраженный Джулиан.

Теперь он не выглядел таким спокойным и уверенным. Он видел лица присутствующих стариков. Взгляды их сделались задумчивыми. Джулиан понял, что недооценил Марка в данный момент, впрочем, обычно считая его умным парнем, даже чересчур.

- Почему? Правда уши режет? Но вам придется выслушать… - все громче говорил Марк от того, что Брюс начал закрывать ему рот, с силой обхватывая его голову.

Марк начал сопротивляться, но толку от этого было мало. Брюс был силен, и он отлично справлялся с попытками Марка вырваться из его крепких и жилистых объятий. Даже когда Люси подбежала к нему и стала бить его своими слабыми руками по спине, Брюс не пошатнулся. Наоборот. Легким движением локтя оттолкнул от себя бессильную женщину, и демонстративно шагнул в сторону Джека, показывая ему превосходство системы. То, как она давит их в этот момент. Джек постарался подняться на ноги в ответ, чтобы не быть на коленях перед Брюсом, смотря на то, как губитель душит его сына. Но так и не успел сделать этого, поскольку Брюс пнул его, как только тот еле приподнялся на ногах. Джек снова оказался на земле. Скорчившись от боли, он выкрикнул, но постарался  как можно скорее скрыть свою боль и бессилие. То, что начал медведь, потому что он хищник, сейчас заканчивали люди, потому что они свиньи. При этом настоящие свиньи куда человечнее. Так он подумал в этот момент, стараясь быстрее подняться снова. Желал этого больше, чем мог совершить на самом деле. И от этого ему было больно не меньше, чем от ран, нанесенных медведем.

Люси снова подбежала к Джеку, обнимая его за голову. Она не сдерживала эмоций – громко рыдала. Кричала. И крик ее все более становился внешним проявлением нарастающей истерики и паники, от которой ей хотелось умереть прежде времени. Не увидеть камней. Прямо здесь и сейчас. Лучше уж так, лишь бы не видеть их при падении. Смотрела на то, как Брюс продолжает сдавливать лицо Марка в своих крупных и сильных ладонях, мечась в мыслях, не зная, кого защитить. Кинулась в сторону Марка. Стала колотить Брюса снова, но тот лишь посмеялся. Один из мужчин решил угомонить ее, выкрикнув, что ему надоело, как шумит «эта сука», схватив ее за плечи и с силой отбросив в сторону. Люси упала, снова оказавшись рядом с Джеком на земле.

Сердце Марка разрывалось на части. Он не мог спокойно смотреть на все это. Он очень постарался вырваться из хватки Брюса снова, и замахал головой так, что тот отпустил его лицо на несколько секунд, а Марк успел выкрикнуть:

- Зайдите к нему в сарай! В подвал! Сейчас же! И сами все увидите, пока не успел замести следы!

Брюс снова попытался закрыть ему рот, но Марк укусил его за ладонь. Брюс выкрикнул. Марк успел сказать:

- Это Джулиан убил Линду! А труп его родного брата до сих пор лежит в земле в его подвале! Посмотрите!

Брюс ударил Марка по лицу, и тот упал.

- Ложь! – выкрикнул Джулиан.

Выкрикнул так, что Марку сразу стало ясно, что он прав. И быстро отплюнув кровь от разбитой губы, он приподнял голову, и сказал:

- Ложь – это твое второе имя!

Брюс, держась за ладонь, не выдержал и ударил Марка с ноги в бок. Затем еще раз. Марк подскочил, чувствуя, как почки его чуть ли не вошли под дых, а затем упал на землю, продолжая ощущать всю мощь и болезненность удара Брюса. Ближайшую минуту он пошевелиться не мог, настолько сковала его боль.

- Сукин сын! – сказал Брюс, все еще не прощая Марку его укус, смотря на основание большого пальца, на котором был глубокий кровяной след от зубов.

Снова Джек попытался собрать в себе все силы. Его настолько изумил этот момент, что он нашел их. Превозмогая боль, он поднялся, с трудом выровнявшись, и сказав:

- Не трогай его! Возьми меня!

Брюс посмотрел на Джулиана, и увидел, как тот готов вступить с Джеком в разговор.

- Он всех возьмет, - сказал преподобнейший, возведя руки вверх с важным видом. – Ты только покайся. И Бог простит тебя.

Вот только это никак не отдалит его даже на шаг от мыса Смерти. Джек знал, что это значило. Все знали. Обычно, в такой момент «еретик» признается в чем-то, все больше веря в свою вину. Если не верит, его сбрасывают без церемоний. Но есть ли смысл оттягивать момент, который и так неминуем? Не больнее ли? Лишняя минута на осознание скорой смерти…

- Послушайте! – поднялась с земли Люси, и взяла под руку Джека, с трудом стоявшего на своих двоих, – Если вы все еще люди, и вы верите в жизнь… - она заплакала.

Джек увидел, как рядом с Брюсом стали еще двое мужчин. Официальная часть начинается. Она должна была начаться еще до того, как ее начал оттягивать Марк, все еще прилипший к земле от боли в десятке метрах от них. Мужчины словно отгородили родителей от него. Словно те первыми отправятся на встречу с богом. Пусть их сын видит это. Почему нет? Джулиан сам сказал об этом:

- Вы желаете покаяться? Молвить последнее слово?

Подул сильный поток ветра, который чуть не снес с ног Джека. Люси обняла его покрепче, тихо плача ему в грудь. Снова поток, и в этот раз Джек не устоял, снова упав на колени. Люси вместе с ним. Продолжала обнимать его. А Джек смотрел в глаза Джулиана, приблизившегося к нему. Прилип к его взгляду, заметив, как боится он. Впервые за столько лет он разглядел в его глазах это. Разглядел бы раньше, пошел бы за ним на этот остров? Поверил бы ему? Этим глазам, которым, как признавал сейчас, кощунственно было верить. Он сказал:

- Я не буду молить тебя о пощаде. Но я задам тебе вопрос. Если ты ответишь на него честно, я приму от тебя смерть, как должное. Ответишь?

Джулиан молчал.

- Ответишь? – продолжал Джек. – Как из праведника обратился ты в тирана? Мы верили тебе. Мы думали, ты лидер. Пошли за тобой на этот остров, думая, что миру приходит конец. Бежали от войны. Искали здесь спасения. Но иногда я вижу корабли. А как-то раз я видел в ночном небе красно-зеленые огни. Мы сами отгородили себя от спасения и обрекли себя на смерть. И ты ее проводник! Ты ее мессия! Никак не божий голос!..
- Лицемер! – показав пальцем, выкрикнул Джулиан. – Пусть твой сын увидит смерть такого лжеца, коим оказался ты, безбожник. Волк в овечьей шкуре. И жена твоя, поддерживающая тебя все это время. Проклинаю вас, Джек и Люси Лоуэллы именем Господа Бога, и да свершу я волю его…

Один из мужчин поднял Марка с земли, взяв его за голову, держа ее так, чтобы он видел все происходящее. Марк тяжело дышал. Почки его сильно болели. Ему было трудно двигаться и сопротивляться. На его глазах стали появляться слезы при виде того, как его родителей насильно стали подводить к утесу. К горлу стал подниматься ком из груди. Что за варварство? Неужели никто этого не остановит? Почему все мирятся с этим на протяжении вот уже полтора десятка лет? Этот мир ужасен. Их мир… Они стали его заложниками добровольно. Как же он переменчив… Марк ненавидел этот остров больше всего. Что-то кричал, но сам не понимал и ничего не слышал, что именно. В ушах его образовался беззвучный фон. Темнота стала вдруг давить ему на глаза. Словно он падает в обморок от осознания происходящего. Мужчина бьет его по щекам, видя, как он падает. Джулиан поворачивает голову и видит, как голова Марка повисает к земле.

- Быстро верни его в сознание! – кричит Джулиан мужчине.

Тот снова бьет Марка по щекам. Его глаза открываются. Он словно ничего не понимает, но затем Джулиан видит, что он остается в том измерении, из которого чуть не выпал. Он осознает. Даже начинает снова  кричать. Ругань. Брань. Самые кричащие слова в сторону Джулиана. Уже не пытается убедить в истинности своих слов. Просто кричит, как кричит человек, видя, как на него мчится поезд, и смерть его неминуема через мгновение, которое он не в силе преодолеть.

Марк схватился за пятно на лбу, которое вдруг заболело. Снова посмотрел на край утеса, на котором стояли его родители и пара мужчин с Брюсом. Люси обнимала Джека так, словно не хотела расставаться с ним перед падением. Уж лучше вместе кануть в бездну. Она смотрела на Марка через плечо Джека, который также старался посмотреть на сына. Увидеть в его глазах прощение и жажду к жизни и справедливости. Только это его спасет.

- Какая же ты дура! – сказал Джулиан, подойдя к Люси, которая содрогнулась от его голоса, – Жена Мортимера отреклась от него и осталась жива, пусть и сама затем решила помереть, – продолжил он с надменным цинизмом и презрением, наткнувшись на ее стеклянный молчаливый взгляд.

Ее ничего не спасет – она понимала. Она не разомкнет своих объятий, пока свет не заберет их.

Брюс посмотрел на Джулиана в ожидании дальнейших указаний. Джулиан посмотрел на Марка, смотрит ли он. Посмотрел на Брюса и кивнул ему еле-еле, заметив, что Марк смотрит. Со стороны мыса задул сильный ветер. Джек попытался поймать взгляд Марка в этот момент. Словно что-то хотел сказать ему, намекнуть своим характерным взглядом. Марк посмотрел в его глаза и начал вспоминать.

Камни… прыгнуть вправо… Прилив... Не отвел своих глаз от глаз отца. Тот мигнул ему, словно дал понять, что понял то, что Марк все осознал. Моргнул так, словно на прощание. Брюс замахнулся своей ногой. Марк содрогнулся.

- Нет! – выкрикнул он, но таким образом лишь подсластил момент палачу, толкнувшему его отца, а вместе с ним и мать, вцепившуюся в своего супруга, смотрящую в глаза Марку, в ушах которых раздался самый болезненный звон. Теперь в них вечный звон крика его матери.

В глазах его снова потемнело. Он заплакал. Мужчина ослабил хватку, и он упал на землю, рухнув на бок, замерев с рыдающей мимикой. Слезы его орошали землю под ним. Он бы и сам удобрил ее своим телом. Если бы не жажда к жизни и справедливости… Его родителей нет… Но пока есть он… Есть он… Есть…

Джулиан медленно зашагал в его сторону. Марк заметил это, постаравшись как можно скорее возмужать. Сдержать в себе плач. Найти в себе силы подняться. Посмотреть в его трусливые глаза. Лишь первые несколько секунд он сможет смотреть на него свысока. Но затем он сдастся, проявит слабость, оторвет свой взгляд, как обычно, тем самым очередной раз показав, что лжет. И лжет жестоко. Ценой жизни родителей мальчика с родимым пятном на лбу, и не только. Как бы больно ему не было, он старался не отрывать своего взгляда от взгляда Джулиана, когда поймал его. Ни за что! Это и есть момент истины. Момент, в который он должен принять правильное решение. Выход есть. Всегда. И словно нащупывая момент слабости в Джулиане, он выжидал, когда его взгляд дрогнет. Именно в эту секунду он и запомнит его слова навсегда, сказанные Марком так, словно он говорил их уже по ту сторону утеса.

- Я вернусь, Джулиан. Поверь. Я восстану. Страшным сном. Необъятной тенью. Ослепляющим светом. Восстающей, убивающей истиной. Изгнивающей, погибающей ложью. И когда я сделаю это, можешь быть уверен в том, что я это сделаю, что твой страх съест тебя изнутри, вместе с потрохами… От тебя ничего не останется. Ничего… Даже твоей гнусной оболочки…

Марк говорил это так убедительно, что по коже Джулиана пробежали мурашки. Марк увидел это в его глазах. Он понял, что Джулиан услышал его, понял его полностью, но старался не верить его словам. И это был тот самый момент, который и нужен был Марку. Момент, который позволил ему подняться, вырваться и пробежать мимо них так, что быстрое сердцебиение Джулиана в этот момент забилось в такт сакральной решительности Марка. Словно из мальчика высвободилась некая вольность в этот момент. Он перестал совладать с телом. Им стала руководить душа. То, чем он жил на самом деле.

С замиранием все присутствующие посмотрели в сторону Марка, наблюдая за тем, как он бежит от них. Сам. Навстречу утесу. Разгоняется и прыгает вниз, словно не умеющая летать птица, делающая свою единственную в жизни отчаянную попытку – взлететь или упасть. Отчего-то… Для чего-то… Заставляющую замереть на секунду все и всех вокруг. Даже ветер. Даже волны, которые запенились спустя секунду, там внизу, когда все желающие, Джулиан и Брюс с изумлением посмотрели вниз, увидев кровь на камнях. Тел уже не было.

Волны быстро сметали тела погибших… Забирали их с собой… Как ветер, что уносил их плач и крики в сторону солнца, каждый день молча скрывающего свой диск за горизонтом…

                Стефан Полански
                Сентябрь, 1986 г.

Морган Роттен © Богоубийство (2016-2017гг.)