СА. Глава 13

Я остался один. «Через несколько минут начнётся новый этап жизни. Это будет что-то совсем другое…» - интуиция подсказывала, что начнётся особая армейская служба, совсем не похожая на обыкновенную стандартную службу.

Я стоял возле окна и смотрел на спокойные старые липы. Они ничего не боялись. Они отрешенно стояли и смотрели как мимо них проходят солдаты. Шаг за шагом, за годом год. Деревья не боялись перемен и принимали их как должное со стоически-философской апатией. «Не надо бояться перемен, вообще ничего не надо бояться. Надо учиться у деревьев блаженной атараксии. Конечно, человек не дерево, человека страшат любые перемены, но ведь без перемен не было бы самой жизни». «И ничего на свете не бояться, покуда все покинем этот свет», - вспомнил я слова советского поэта-офицера Николая Грибачёва. Хоть я и не любил советскую поэзию, но иногда почитывал.

- Привет. Новенький? – прервал мои размышления вошедший в кубрик белобрысый плотный парень.
- Привет.
- Откуда? Из полковой учебки? Телеграфист?
- Да.
- Как зовут?
- Дмитрий.
- Меня Вовчик. Сам ты откуда родом?
- Из Киева.
- О, земеля, - улыбнулся парень, снимая ремень и пилотку и швыряя их на койку. – Я из Кировоградской области, село… (он назвал населённый пункт, который я впервые слышал). Может знаешь?
- Нет, не знаю.
- Тут у нас почти все с Украины, земляки. Есть правда несколько кацапов, но парни нормальные. Чурбанов нет. Есть один литовец, но он уже дембель – осенью тю-тю… А ты что из самого Киева, киевлянин?
- Да, коренной.
- Ну киевлян у нас ещё не было. Тут есть хлопец со Львова…
В это мгновение дверь кубрика отворилась, и в комнату шумной толпой ввалились остальные представители славной воинской части, в которой мне предстояло провести почти два года. Они обступили меня полукругом и стали задавать те же вопросы, что и Вовчик.

Познакомившись и утолив первое любопытсво, все разбрелись по своим койкам, сняв ремни, пилотки и сапоги. Валяться на койке поверх одеяла до отбоя, да ещё без пилотки, ремня и сапог – в учебке это б и в старшном сне не приснилось. А здесь пожалуйста! Я смотрел на это как на экзотический цирк.

- Вот твоя койка, - показал на койку второго яруса младший сержант Саня Антонов. Это был именно тот хлопец со Львова. Довольно высокий, с каким-то непропорционально круглым телом по отношению к росту и к конечностям, с круглой, как футбольный мяч, головой и с вполне симпатичным лицом, но сплошь покрытым большими и маленькими прыщами, некоторые из которых гноились. Он производил впечатление неглупого и незлобного человека, любящего хорошо поесть и поспать.   Впоследствии я узнал, что за глаза его называли «Мамонт» за негармонично-громоздкие телеса. Кличка к нему подходила идеально.

Я понимал, что снять ремень, а тем более сапоги и забраться на койку, мне не положено по неписаному статусу. Поэтому я снял только пилотку, и даже не расстегнув воротник, присел на табуретку. Я заметил, что один парень тоже сел на табурет, не снимая ремня, но расстегнув воротник.

«Тоже молодой, - решил я. – Хорошо, что я не один такой».
Вскоре я узнал кто есть кто в иерархии. И кто есть кто по профессии. Эта воинская часть занималась обеспечением полётов транспортной военной авиации, пограничной авиации и рыбохраны. Телеграфисты принимали заявки на полёты, телефонисты обеспечивали телефонную секретную связь, радисты – радиосвязь с самолётами, пеленгаторщики – пеленг самолётов и кодировщики расшифровывали те заявки на полёты, что получали телеграфисты. Нанеся на карту будущий полёт самолёта, они предоставляли эти данные в центр управления полётами (ЦУП), где дежурными были только офицеры в чине не ниже подполковника, в основном бывшие летуны, которые по причинам здоровья уже не допускались к полётам. Ещё в части было два шофёра: один – возил начальство и другой – возил солдат на боевое дежурство на узел связи и обратно в полк.

На вершине казарменного социума был дембель Калинаускас из Литвы, кажется из Каунаса. Имени его не помню. Высокий под два метра, рыжий, сероглазый, говорящий по русски с сильным акцентом – настоящий стопроцентный литовец. Это был, видимо, единственный экземпляр прибалта на весь полк. Прибалтийцы, как правило, не служили в Прибалтике. Их отправляли на Дальний Восток, в Россию, в Среднюю Азию, на Кавказ, в лучшем случае в Украину. А этот, нате ж вам, в Ригу попал. Никак блатарь какой-то. Или родители взятку дали военкому. Он был телеграфистом и должен был непосредственно мне передать свой опыт и т.д.

Старослужащими, «дедами», то есть теми, кто прослужил 1,5 года были Колька Перетулин из города Ломоносов и Пётр Сидоров из Перми, кодировщики. «Черпаками», то есть теми, кто прослужил почти год были Вовчик Туптало, с тем, с кем я первым познакомился, телефонист, Саня Антонов и Славко Поперечный из Львовской области. – радисты. «Молодыми» я и Мишко Струнко;, тоже из Львовской области – пеленгаторщик. Правда, это была только половина личного состава. С другой половиной, которая была на боевом дежурстве, мне предстояло познакомиться на следующий день.

Первое, что бросалось в глаза, это резкое отличие городских парней от сельских. Можно даже было и не говорить кто откуда – всё было написано на лицах, всё было ясно из разговоров и телодвижений. Саня Антонов извлёк из дальнего угла за двуярусной койкой гитару (там был тайник) и, лёжа негромко напевал сам себе какую-то популярную песенку. Остальные говорили о ещё непонятных мне вещах, связанных с дежурствами, офицерами, прапорщиками и т.д.

Внезапно дверь открылась, и в кубрик проник ещё один экземпляр в/ч 19032. (Именно такой номер был у воинской части, в которой я служил уже почти час). Да, по другому как экземпляром, да ещё и редким, вошедшего нельзя было назвать. В измятой засаленной гимнастёрке, в бесформенной пилотке, сдвинутой чуть ли не на затылок, с торчащими жёсткой чёрной проволокой волосами, с тёмным, закопчённым, то ли давно немытым, то ли никогда немытым лицом и с такими же руками, но с озорным и хитрым взглядом, он напоминал мне клоуна-неудачника, который спешил на цирковое представление, но провалился в болото и кое-как выбравшись оттуда и слегка отряхнувшись, поплёлся не в цирк, а в ближайшую забегаловку пропустить рюмочку-другую. Оказалось, что это шофёр (води;ло, как говорят в армии), занимавшийся перевозкой личного состава на крытом, с двумя ведущими мостами, ГАЗ-66.

- О, Жорик, - Антонов отложил гитару, - ну что, «газон» на ходу?
- Да ну его на хрен, - Жорик лениво махнул рукой и рухнул на койку, не снимая пилотку, ремня и сапог. – Затрахался*  я уже с этой колымагой…
- Ну завтра хоть на дежурство доедем, или опять на общественном транспорте тащиться?
- Да доедем как-нибудь… как я задолбался… - Жорик закрыл глаза и, казалось, моментально заснул, но буквально через несколько секунд вскочил, и его тёмно-карие хулиганские глаза засияли. – Ребя, давайте бухнём…
- У тебя чё деньги есть? – спросил Перетулин.
- Да сейчас где-нибудь найдём… - размышляюще-философски озирался Жорик. Его взгляд остановился на мне. – О, ты что новенький? Выпить хочешь?
- Денег у меня ни копейки, - сразу признался я.
- Жора, да откуда у ду;хов деньги? – хихикнул Сидоров, - пойди к болтогрызам, может кто одолжит.

Как выяснилось впоследствии, болтогрызами называли бойцов из соседнего кубрика. Это была тоже отдельная часть. У них тоже была аристократическая служба, то есть они не ведали ни оружия, ни караулов, ни нарядов по кухне и КПП, ни строевой, ни политподготовок, правда, дневального они всё же выставляли – именно их дневальный и стоял в холле. Эта часть обслуживала ремонтные мастерские: солдаты работали токарями, фрезеровщиками, слесарями, столярами и подсобными рабочими. И всё же мы были аристократичнее их – мы даже руки в мазуте и солидоле, за исключением Жорика, не марали.

Вообще-то настоящее имя Жорика было Гриша, Гриша Рыков, но он терпеть не мог это имя и просил, чтобы его называли Жорик. Родом он был из Винницы. Большего пофигиста мне не приходилось встречать в жизни.
- Точно, - сказал Жорик, - сейчас найдём, - и метнулся к двери, чуть не получив открывающейся дверью по лбу.

На пороге стоял длинный худющий парень в аккуратной, отглаженной гимнастёрке и в изящно сдвинутой набок пилотке.
- Блин, чуть не убил, - матюкнулся Жорик.
- Куда ты летишь? – засмеялся парень.
- Слушай, Рубаха, у тебя бабки есть? – вопросом на вопрос ответил водила.
- Шо, на бутылку?
- А на шо ж ещё, на мороженное?
- Неее, я вчера всё прогулял.
- Шо, опять у своей звезды был?
- А то где ж…
- Уу, звёздострадатель…
- А тебе шо, завидно?
- Да ну этих баб на фиг, лучше бухнуть, - с этими словами Жорик вклинился в расположение части болтогрызов, а Рубаха не спеша и важно проследовал к своей койке.

Это был шофёр, возивший командира части и, если понадобится, других офицеров. У него были глубоко впавшие карие глаза, мощные надбровные дуги, очень длинные с тонкими пальцами руки. Всем этим он очень напоминал особей из отряда приматов, обитающих в экваториальной зоне, скорее всего гиббонов, хотя я, конечно, не силён в зоологии млекопитающих.

- Рубаха, познакомь меня с какой-нибудь лабуской, - с явным подколом сказал Перетулин.
- Так ты ж по-лабуски ни гу-гу, - в свою очередь подколол Рубаха.
- Можно подумать ты гу-гу. Язык траханья все понимают.
- Хотел бы очень, сам бы познакомился.
- Так я ж стеснительный, - жеманно-издевательским голоском пропищал Перетулин.
- Стеснительным нельзя трахаться, - поучительно сказал Рубаха.
- Это почему ж?
- Потому что у них не стоит.
- Да на этих страшных лабусок только у Рубахи и встаёт.
Раздалось дружное ржание.

Рубаха хотел было ответить, но в это время в кубрик ввалился разочарованный Жорик.
- Блииииииииннн, голяк полный, - он плюхнулся на койку, и его пилотка, похожая на кусок половой тряпки, отлетела в сторону.
- Шо, Жорик, тугрик йок? – спросил Антонов.
- Аааааааа бл… - только и выдавил из себя водило.
Рубаха же всё-таки ответил Перетулину:
- А у меня на всех встаёт.
Кубрик опять взорвался смехом.

- Рубаха, половой гигант, - вдруг оживился Жорик, - может сгоняешь после отбоя к своей лабуске за бутылкой или позычишь у неё пятёрку.
- Неее, - деловито протянул Рубаха, - сегодня к ней нельзя, к ней матушка приезжает из Раквере.

- Умммм, засада, - промычал Рыков и уткнулся лицом в подушку.
А я всё никак не мог понять, почему командирскому водиле дали кличку Рубаха. Такой что ли открытый рубаха-парень, весь свой в доску? Да что-то он не похож был на такого. Мне он показался довольно хитрым, пронырливым и сам себе на уме. И только на следующий день я узнал, что Рубаха это фамилия. Толик Рубаха из Ровенской области. Он как и Жора-Гриша Рыков числился «черпаком».
Ближе к отбою Антонов засуетился.

- Хлопцы, приведите себя в порядок, скоро Уткин на поверку придёт.
- Да ну его, - сонно махнул рукой Жорик.
- Давай-давай, шевелись, - подгонял Антонов.
Уткин, маленький, рыженький, рябенький молодой прапорщик быстро зашёл в кубрик, оглядел всех и спросил у Антонова: «Всё в порядке?»
- Так точно, товарищ прапорщик, - отчеканил тот.
- Зарницын? – спросил он у меня.
- Так точно.
- Мне уже сообщили. Осваиваешься?
- Осваиваюсь…
- Хорошо-хорошо, - скороговоркой пробубнил он. – Антонов смотри у меня, чтоб без самоволок.
- Да какие самоволки, товарищ прапорщик, тут думаешь как бы поспать…
- Ладно, знаю я вас… Рыков, машина в порядке?
- В порядке, - мрачно ответил Жорик и потупился.

- Всё. Хорошо. Отбой, - и Уткин шмыгнул за дверь как рыжий мышонок.
«И это вся поверка? – подумал я, - значит не зря придумали поговорку: «Где начинается авиация, там заканчивается дисциплина». Просто встреча старых друзей какая-то, а не поверка». Однако я ошибался. Позже я узнал, что в СА существовали такие авиационные учебки, где дисциплина была не только жёсткой, но и жестокой.
Как только Уткин скрылся за дверью, Рыков стал собираться в самоволку.

- Может в долг дадут водяры на «точке», они ж нас всех знают… бухнуть хочется аж уши пухнут, - не унимался Жорик.
- Хрен они тебе в долг дадут, - сказал Сидоров.
- Жора, прекращай мутить, не опухнут твои уши, - серьёзно прикрикнул Антонов.
- Да ёёёёёёлки… - завыл Рыков.

Однако общими усилиями его удалось уговорить. Аргументы были железными: без денег водки никто не даст, даже за пол-суммы не дадут, так зачем зря рисковать.
Обречённо махнув рукой, Жорик завалился спать. К тому времени я был уже на грани отлёта в страну Морфея.


* Читатель прекрасно понимает, что в армии на каждом шагу используется ненормативная лексика, причём в своих крайних формах. Но я приверженец романтизма, а не натурализма, поэтому ненорматив буду заменять эвфемизмами, делая исключения в редких случаях, когда без матершинного словца никак.