Спряжение глаголов. Часть 1

Я

Я изменяю…
Себе. Тебе. Ему. Ей, всем нам. Вам и им - напропалую.

Из года в год после летних каникул, начиная с четвёртого класса, Училка заставляет класс изменять глаголы по лицам и числам в течение всего сентября, чтобы оживить нашу память, заселить пустые подростковые головы полезными бактериями русской орфографии.

Я изнемогаю, то и дело включая и отключая мобильник, отслеживая минуты, секунды до долгожданного звонка. И это тырканье пальцем под партой ещё глупее и утомительнее, чем спряжение глаголов.

Итак, «я – желаю». Первое лицо, единственное число. Пол класса, чей гормональный фон успел проявиться за это лето, уже отсмеялся. Остальная четверть, с запоздалой реакцией, ещё досмеивается. Оставшийся детский сад и неудачники-заучки усердно переходят к прошедшему времени, которое для меня лично, не существует. В прошлом у меня провал, тёмная, густая субстанция неосознанности… Покусывая ручку смотрю в окно на верхушки качающихся сосен. Там дятел выстукивает себе пропитание, и солнце, издевательски смеётся мне в лицо. Я чуть прикрываю слезящиеся глаза.

- Рацкий, вернись к нам. Хватит мечтать! – привычно  без эмоций выпалила Училка.

Класс снова гулко загоготал, тупо отзываясь на каждое замечание или неоднозначное определение. Я всегда удивляюсь, как стереотипное поведение начинает замещать природный характер человека  - ей лишь бы сказать! А нашим оболтусам – лишь бы хором хохотнуть. Ещё ни разу не упустила случая тявкнуть на меня…

Так, пишем: «единственное число». Я грустно ухмыльнулся про себя – вот именно, единственное… Всё лето перед десятым классом меня глодало неприятное ощущение в животе: такое острое чувство одиночества и неуверенности, что становилось нестерпимо, горько до слёз. Помогало только мороженое и  разминка до изнеможения. Не будь спорта, не знаю, что бы я делал. Впервые этим летом мне захотелось быть кому-нибудь нужным. Родители не в счёт, они уже давно не в счёт, живя со мной параллельной жизнью. Я вдруг стал обращать внимание на влюбленные парочки, бредущие в обнимку или за руку летними вечерами. Мне захотелось близкого тайного друга, с которым бы я делился мыслями и желаниями. 

Желания… Ещё не оформившиеся, чтобы описать каждое одним конкретным словом, они бурлили во мне, как пенка на варенье.  И были такими же сладкими и тягучими по ощущениям. И пахли свежестью опадающих листьев и терпким вишнёвым запахом табака, который ты мне тайком подарил в августе на день рождения вместе с коллекционной трубкой, незаметно скраденной у отца.  Я бросил взгляд через плечо на параллельный ряд, где обычно сидит мой приятель. Но сегодня его почему-то  нет. Придётся зайти после уроков, узнать что, да как. Труда это не составит, так как он мой сосед по подъезду.

Ах, да… «ты - желаешь», «он – желает»… Русский – последний урок и тянется слишком долго, и я чувствую себя каким-то уставшим.  Единственное, чего я желаю – на диван и задрать кверху ноги… Всё, я больше не могууу….

- Рацкий, если ты не можешь, то выйди из класса. Не сбивай мне народ с рабочего настроя! – рявкает Училка.

Видимо, я простонал это вслух! Ну, что же, раз она сказала… Закидываю тетрадку в рюкзак и победоносно выхожу из класса под завистливое  завывание одноклассников.

ТЫ

Сегодня спрягаем глагол «страдать». И надо сразу писать в настоящем, прошедшем и будущем. «Я страдаю, я страдал, я буду страдать». Не знаю, как там в будущем, но в прошедшем и настоящем это слово для меня лишено смысловой нагрузки. Мои страдания не шли дальше стёсанных от падения с велика коленок и мозолей от новой обуви. Ни потерь, ни болезней, тьфу, тьфу, тьфу…

- Рацкий, ты живёшь своей внутренней жизнью? Тебе черти мерещатся, что ты от них отплёвываешься? – Училка верна себе. Класс поддерживает её глупости дружным смехом.

«Ты страдаешь»… От этого словосочетания я невольно втягиваю голову в плечи и кошусь на парту своего приятеля. Сегодня - пришёл. Он перехватывает мой взгляд и краснеет, как помидор. Хорошо, что у него кожа смуглая от загара, иначе наши шутники не преминули бы ляпнуть какую-нибудь пошлость. И так зовут нас «сладкой парочкой», правда, с опаской и у меня за спиной. Иначе… сразу в нос! Удивительно, как это школьники умудряются замечать всякую ерунду, не поднимая глаз от тетрадок.

Вчера после школы, я забежал тебя проведать. Вот ведь, не прошло и первых трёх недель учёбы, как ты заболел, хлюпик! – думал я. Ты открыл мне сонный, с опухшим лицом.

- Дрыхнешь, что ли? А мы там паримся… представляешь, русичка меня прогнала с середины урока, достала уже своими замечаниями. Ты один?  Ты болеешь?
- Заходи. Один. Не болею, - отчеканил Толик и пропустил меня вглубь квартиры.

Богатенькие… чем только она не захламлена! Как антикварная лавка.  Вот отчего у Толяна вечная аллергия и насморк. Но это всё перешло по наследству от пра-  и пра-пра-, как объясняла с живостью экскурсовода его мамаша, рука не поднимается выбросить такую старину. А по-моему, всё это старьё только портит ауру и здоровье. Ненавижу секонд-хенды и антикварные магазины, за исключением букинистических. Но это уже наш семейный бзик, начиная от деда-собирателя всяческой редкой книгопродукции.

- Тогда чего дома торчишь?
- Так - опять аллергия донимает. Ну что, сбегал на свиданку? – Толик зло прищурил на меня свои очкастые глаза.
- Перестань, он просто попросил табак попробовать.
- И ты так сразу ему и дал… моего табаку! – продолжал язвить друг.
- Не твоего, а уже моего, - отбрёхивался я.

Мне не хотелось распространяться на эту тему. Я не мог и не собирался тебе всё рассказывать. Это стало моим маленьким, опасным секретом на грани фола. Конечно, теперь я уверен, что ты меня поймёшь.

- Что ты, Толян, привязался! И какое тебе дело, - я удивлялся его реакции на невинный разговор с парнем из одиннадцатого.
- Я страдаю…, - прошептал приятель и пошёл на кухню заваривать чай.

Я так и прирос к месту. Что? Я не ослышался? «Я страдаю?» Вот ведь формулировочка… Поплёлся следом. Пока раздумывал, как бы прояснить услышанное, ты уже перевёл разговор на тему о подготовительных курсах, и о том, что Наденька опять раздевалась в выходные перед открытым окном. Я упустил свои тревожные мысли и уже хохотал с тобой от души. Наша высотка смотрит прямо на угол такого же корпуса. Удивляюсь, неужели ещё разрешают так строить – окна в окна! Ну, а Наденька, признанная красавица одиннадцатого «А», да и всей школы, отличалась особым  нестандартным поведением, широкими взглядами и, я бы сказал, слишком размытыми представлениями о морали. Окно Толькиной комнаты как раз упиралось в её апартаменты. Эх, жаль, моё с другой стороны!

- Хоть бы шторы прикрывала, весь дом же смотрит.
- Ну и как там, красиво? – я даже облизнулся.
- С каких это пор тебя девушки интересуют? – не унимался парень.

Да, что с тобой! Кто бы говорил. Давно не слышал себе вслед: «Толик-гомик»? И это только потому, что твой лё кюль, как благородно изъясняются французы, всегда прикрывается моей широкой спиной. А меня лучше не задирать, отъ…бу без предупреждения!

Я вообще стал плохо тебя понимать в это лето.  Наши беседы перестали быть задушевными и простыми, всё с какими-то подколами, намёками,  и неизменно заканчивались твоими ни на чём не основанными обидами. Это уже напрягало и нарушало моё душевное равновесие. Я стал чувствовать себя виноватым. Но в чем? Что у меня полно приятелей? Что посмел общаться с другим парнем, без твоего присутствия? Да, нет… было ещё одно между нами недопонимание... И вчера на кухне мы оба одновременно вспомнили об этом случае, каждый про себя.

«Ты страдал…» машинально записываю в тетрадь. Да, так оно и было. До слёз! На мою днюху в этом августе собрались приятели по спортивной секции, мой детсадовский друг, тоже из нашей спортшколы и ты, горемычный. Напились, конечно, кто чего: пиво, водка, дошло до отцовского коньяка. Потом перешли к откровенным похабным разговорчикам, как у большинства подростков. Я вообще-то не любитель скабрёзных откровений – по большей мере это пустая брехня, только зря слова тратятся и «пачкается» язык. В голове с детства засели слова моей тётки-монахини, что матерные слова и гнусные разговоры – это тоже большой грех.

Все наперебой хвастались своими амурными похождениями, которых и не было ни у кого на самом деле. Но не отставать же от приятелей. Я молча слушал их гоготание, потом вышел на балкон курить. Пока вдыхал свежий вечерний август, прочищал мозги и лёгкие, ко мне присоединился, покачиваясь, друг детства. Твоя озабоченная физиономия как всегда маячила где-то рядом за стеклом балконной двери. Мы редко видимся с Серёгой, но я считаю его самым близким из всех друзей. Не закадычным, нет, так как мы долго могли обходиться без встреч и не обременяли друг друга «ты мне – я тебе». Но верным и надёжным. И это проверялось и подтверждалось годами. Он высунулся из окна на полусогнутых руках и оторвал ноги от пола,  у меня даже дыхание перехватило от страха за него.

- Потише ты, вывалишься!

Я бросился к нему и обхватил обеими руками за талию, крепко прижал к себе и втянул обратно, на безопасное от окна расстояние. Серёга улыбнулся и развернулся в моих объятиях, ко мне лицом. Так близко-близко, что даже губы касались моего носа, когда он говорил:

- Я соскучился! Почему мы так редко видимся? Хочу тебя, - бормотал он пьяным голосом. И вдруг поцеловал в губы.

Сначала быстро и коротко. Потом ещё раз, по-взрослому, со стоном и языком в моём рту.  И я не отстранился.  И ответил, неожиданно для себя, с готовностью и желанием.

Балконная дверь с треском распахнулась, и ты ввалился без предупреждения, весь в красных пятнах, со сжатыми кулаками:

- Вмажь ему, Лёха! Ты чего к нему лезешь? – надрывным голосом хрипел ты.

Сергей, всё ещё держа меня в объятиях, оглядел тебя с презрением:

- Это кто тут вякает! Цыпленок…, - но расцепил свои ручищи  баскетболиста и плюнул с балкона вниз.

И я не стал оправдываться, а стоял рядом с Сергеем  и только смотрел на тебя с усмешкой. Слёзы брызнули у тебя из глаз, и ты тогда убежал с дня рождения и не показывался целую неделю, до самого первого сентября. Вот, с тех пор что-то между нами поломалось, пошло вкривь и вкось, всё как-то болезненно. Я осознавал, что надо или заканчивать нашу дружбу или … придётся выяснять отношения. А я это не люблю и не умею. И ещё… мне будет жаль, если мы с тобой разбежимся, и я не смогу видеть твои потрясающие глаза цвета весеннего неба, особенно, когда ты не истеришь,  и длиннющие пушистые пшеничные ресницы, когда ты снимаешь очки и беспомощно моргаешь.

«Ты – будешь страдать»,  наконец-то осиливаю я одну строчку и перехожу к следующему местоимению.

ОН

«Он интересуется»… вот именно, он только поинтересовался, от кого так приятно пахнет хорошим трубочным табаком. И сразу подошёл ко мне, хотя я прятал курево за спиной, чтобы физрук не засёк паровозный дым трубки из окна тренерской.

- Алекс, откуда трубка! – восхищённо воскликнул парень из одиннадцатого. А я так же восхищённо рассматривал его тонкое лицо, удивляясь, откуда он знает моё имя. Серебристые длинные волосы до плеч, серые глаза, губы…, я сглотнул. Его я приметил ещё в прошлом году, когда они с приятелем, будучи десятиклассниками, вели у нас открытый урок по биологии. А потом на стадионе, и его фотку постоянно вывешивали на школьной доске почёта, как победителя всевозможных олимпиад.

- Друг подарил на день рождения. Вот, принёс ребятам показать.
- Уважаю табак! Дашь попробовать?

«Да я тебе всё дам! Не только табак!» - проявился вдруг внутренний голос, и внутри всё сладко сжалось где-то под пупком. Я засмущался и пообещал. Мы отошли на два шага от курящих одноклассников.

- Давай после шестого за школой, на параллельной улице, в садах….
- Давай, - я чуть не растаял от его внимания, оглянулся и увидел тебя, красного, буквально за своей спиной.

Фууу…., сколько можно меня пасти… И с прошлой пятницы ты дуешься на меня уже три дня  и снова в чём-то обвиняешь.

«Он интересовался» - записываю я машинально. И вспоминаю нашу встречу за школой. Краснею и оглядываюсь на Толика. И опять натыкаюсь на его внимательный взгляд, когда бы я ни посмотрел.

Сразу за школой на параллельной улице начинаются сады и небольшие дачные участки, спроектированные во времена зарождения нашего городка, как отдушина для населяющих его лётчиков и научных работников. Тогда хотели отстроить город-сад, но город разросся, окружил их со всех сторон, и садовые оазисы стали его сердцем.

Я шёл по узкой «тропе собачников» через кусты чубушника и сирени, высматривая его. Из куста высунулась тонкая  изящная рука и схватила меня за рубашку. Я влетел в куст и уткнулся ему в плечо. Он стоял в глубине, опершись спиной о старый дачный забор. И молчал. Рассматривал меня. А я вдыхал запах его одеколона. Наши одиннадцатиклассники, все как на подбор, любили повыпендриваться и показать себя взрослыми.

- Хорошо пахнешь. Как называется?
- Ты замечаешь такие мелочи? – он не смеялся, а был скорее удивлён.
- Я всё, что надо замечаю, - я чувствовал, что краснею и… наглею. – Я тебя давно уже заметил, ещё в прошлом году на стадионе.
- Надеюсь, я для тебя не «мелочь», а «то, что надо»? – он ещё придерживал меня за локоть. – Я к другу приходил на соревнование. Помнишь Смирнова, он тогда выиграл в районных на средней дистанции.
- Неа. Совсем не помню, - я озадаченно почесал затылок, хотя сам участвовал в том забеге в средней группе.
- Правда, память странная штука? Запоминаются, казалось бы, самые незначительные моменты. Это очень интересно. Я буду на биохимию поступать или на клиническую психологию, хочу потом в мозгах копаться.

Я же начал копаться  в рюкзаке и достал трубку. Выбил  её и попытался набить её свежим табаком на коленке.

- Подержи пакет, а то неудобно, - протянул ему пачку.

Парень углубился в изучение этикетки, сунул нос внутрь.

- Подожди, убери пока трубку. Это какая-то французская марка. Давай самокрутку покурим. – Он извлёк из глубины кулька с табаком пачку тонких листков бумаги.
- Это что, папиросная? А я и не заметил. Вообще-то, я дома только один раз попробовал.

Он  присел на корточки, разложил на своём выпендрёжном кожаном ранце бумажку и стал аккуратно закручивать папироску. Потом лизнул край и достал зажигалку.

- Думаю, нам одной хватит.  Я прикурю.

Он сделал первую затяжку и закашлялся. Даже слёзы навернулись на глаза.

- Крепкий! Ох, хорошо. – Он сунул мне под нос самокрутку. – Давай, только осторожно.

Моя реакция была такой же. В трубке он не показался мне очень крепким. Скорее сладким. А сейчас проявился сильный привкус земли, табака, мха и только слегка - вишни.

- Совсем другой вкус, аромат еле чувствуется, - разочарованно удивлялся я.

Мы курили, и каждый раз заходились кашлем и смеялись друг над другом.

- А я думал, ты в этом профи, - подкалывал я его.
- И я о себе так думал, но это просто убойная смесь! Подожди, хочешь, сделаю тебе приятно?

Я весь сжался от таких слов, сразу представив себе самое приятное, что может сделать парень. Даже прикрыл двумя руками ширинку.

- О-хо-хо! Даа…, я в тебе не ошибся! – захохотал он. – Не бойся, я сейчас не про это говорил. Это мы с тобой потом, как-нибудь….
- Да пошёл ты, - беззлобно огрызнулся я. Мне было стыдно, за свои слишком прямолинейные мысли, так ловко считанные почти незнакомым парнем.  «Каждый в меру своей испорченности!». Вот ведь я, балбес.

- Рот раскрой, но не широко, - он зловеще улыбнулся.

Я подчинился. Он глубоко затянулся, а я зачем-то закрыл глаза. И тут же почувствовал прикосновение к своим губам, и струя табака влилась мне в рот. Я заглотнул её, вишня раскрылась и обволокла всю глотку.  Дымок,  дразняще щекоча, ласково прокрался по ноздрям. Я простонал.

- Давай, теперь ты. Я тоже хочу попробовать.

Не поднимая на него глаз, я затянулся и приблизился к его лицу. Парень приоткрыл рот. Я выдохнул дым, но не удержал порыва и… поцеловал. В этом поцелуе смешались ароматы табака и его сладких слюней, острые зубы и разобравший парня внезапный кашель. Я не знал, куда спрятаться от стыда.

- Прости, я равновесие потерял…, - попытался оправдаться.
- Ну, дааа…. конечно. – Парень никак не мог отдышаться. – Не смущайся, пожалуйста, я просто не ожидал, что мы так быстро… ну, думал, отложить это на следующий раз.

Он смотрел на меня ласково, без тени неудовольствия или презрения. Смысл его слов стал постепенно доходить до меня.

- Я не педик.
- Ты просто не знаешь, кто ты. А я – педик. И что теперь - убежишь?
- Нет, куда же я…
- Вот именно, брат. Куда же от себя убежишь, - теперь он уже подтрунивал надо мной. – Ладно, давай сейчас, правда, разбежимся. Мне уже пора.  Был рад с тобой поближе познакомиться.  Только вот что, я особо о себе ничего не скрываю…, но ты, всё же, не распространяйся, ладно? Самому же потом трудно будет.
- Ладно. Я понимаю. До завтра? – робко спросил я.
- Ну, если захочешь, то до завтра…

А назавтра я целый день выхватывал глазами его изящную, стройную фигуру на разных этажах школы. После уроков, ругая себя слабаком и идиотом, обшарил все кусты на соседней улице. Парня нигде не было.

ОНА

Первый триместр пролетел очень быстро. За глубокомысленными размышлениями о смысле своей жизни и о переменах, со мной происходящих,  я и не заметил, как подкрался ноябрь, и наступили каникулы. На последнем русском, отделявшем нас от  долгожданной свободы, Училка не пошла на попятную и не дала слабину:

- Так. Прописываем глагол «приезжать». Давайте, работайте: начальная форма, настоящее, прошедшее  и так далее…

Мы не выдержали и дружно загудели, требуя ответа, когда же кончатся наши мучения. Русичка равнодушно обозрела класс оболтусов:

- Вот когда перестанете ошибки делать, тогда и я перестану. Я вас не пойму, если бы один-два ученика писали неправильно… так ведь все! Даже отличники и хорошисты ляпают. Вы как ЕГЭ сдавать будете?!

И понеслось, на десять минут – запугивания и устрашения. От темы ЕГЭ уже тошнило.

- Всё, хватит пререкаться. Пишите, простой глагол. А потом мини-диктант и по домам, так уж и быть.

Класс ещё раз взвыл и с безнадёгой уткнулся в тетрадки. Дойдя до «она приезжает», «она будет приезжать», я задумчиво почесал за ухом и тоскливо вздохнул. Сестра уже во все уши проспрягала мне этот глагол два дня назад. И я понял, что большая часть каникул будет испорчена.

Родители сделали мне подарок и сегодня утром уехали на две недели в отпуск в Грецию. Я надеялся насладиться одиночеством и туснёй с друзьями, так - нет же! «Ко мне приезжает Полина. Она приезжает через три дня. Ты меня понял, я тоже приезжаю, так что не вздумай устроить срач, и брысь из моей комнаты!» - тараторила сестра по телефону.

Сестра старше меня на семь лет. Она давно уже живёт в Москве. А сейчас пишет диплом на последнем курсе. Но ради своей подруги Полинки, приезжающей навестить деда с бабкой в наш город из далёкой Австралии, и возможности устроить вечеринку с другими бывшими одноклассниками, она тут же с радостью прервала умственную деятельность. Я уже представлял, что меня ожидает. Полный разврат, как когда-то говаривала тётушка.

Когда я подрос до десяти лет, родители вдруг решили, что бархатный сезон они могут позволить себе отдыхать без детского вмешательства. И стали спокойно оставлять меня на неделю или две на попечение старшей сестры. Ни на чём не основанная уверенность, что ничего с нами не случится! Она же, высмотрев с балкона, что такси в аэропорт выехало со двора, бросалась к телефону, обзванивая всех своих многочисленных друзей и подруг, а к вечеру уже вся квартира гудела, сотрясалась децибелами и пахла на всю лестничную площадку алкогольными напитками.

Оргии заканчивались за три дня до приезда родителей, когда сестра заставляла меня помогать драить, чистить, сутками проветривать помещение и реанимировать матушкины цветы, утыканные бычками и пробками от бутылок. При всём при этом, она была отличницей, и как ей это удавалось - ума не приложу! Хотя, против Полины я ничего не имел: она единственная, кто тогда меня не высмеивал, не спаивал и не шпынял, в отличие от «родной кровинки» и всех её приятелей.

Оставшийся день после школы я попросту проспал, обнаружив лишь в полночь восемь пропущенных звонков от Толика и одно сообщение от тренера. Перезванивать приятелю не стал – уже поздно и не хотелось опять в чём-то оправдываться. А сообщение тренера гласило, что он в курсе, что у нас каникулы, а посему, ждёт нас завтра на тренировку в десять утра, и не отлынивать – через две недели соревнования! Я ругнулся, но в душе даже обрадовался – люблю интенсивные тренировки и ажиотаж сборов. Кроме того, это хоть какая-то отдушина, когда приедет сестра, и можно будет отбрехаться от походов в магазин и уборки перед предстоящей вечеринкой.

Утром уже за сорок минут до общего сбора разминался на стадионе. Я любил эти моменты одиночества, шуршание гравия под ногой, когда бежишь в своё удовольствие в своём темпе и ритме, никто не мешает и не орёт.  И думаешь не о секундах, а о своём, наболевшем. А наболело немало. Моё семнадцатилетие началось уж слишком бурно: за каких-то два месяца я успел наконец-то один раз побриться и два раза поцеловаться, и оба раза - с парнями.  И даже, кажется, влюбиться. Свисток тренера вывел меня из задумчивости. Он выгнал всю нашу группу на улицу. Парни недовольно морщились и жались от ветра. Я же встретил всех разогретым, с пылающими щеками, от меня валил пар.

- Молодец, Рацкий! Всем по два круга для начала.         

Я знал, что от нашего тренера поблажек не дождёшься и пошёл на свой четвёртый круг.  День был холодный, но ясный, солнце слепило, ни одного облачка на небе.

- Теперь растяжечку. Хватит за куртки хвататься, погода прекрасная, - кричал тренер, для которого любая погода была прекрасной. – СБУ пятнадцать минут, потом фартлек одна на две. Слушаем свисток!
 
Сие означало: СБУ – специальные беговые упражнения, а не служба безопасности Украины, а после – «игра скорости» в переводе со шведского, то есть минута расслабленного бега, две минуты – изо всех сил. Есть у нашего тренера в арсенале всякие замысловатые приёмчики.

Я же стал подмерзать. Нос уже отваливался, а мокрую майку не мешало бы переодеть. Это наши футболисты и в дождь и в снег на поле, а мы, «легкачи», могли бы и в зале продолжить. На последнем круге ко мне вдруг вернулось второе дыхание – на тренерской скамейке под навесом, у самой кромки беговой дорожки я увидел знакомую фигуру, по уши замотанную толстым серым шарфом. Парень снимал мой бег на мобильник! Свисток возвестил об окончании фартлека, тренер стал давать новые указания, а я свернул к скамейке – мог ведь шнурок развязаться…

- Привет! Ты здесь откуда? – я обрадовано протянул руку для приветствия.
- Я здесь из дома, - он схватил мою руку холодными посиневшими пальцами и дёрнул к себе.

От неожиданности я потерял равновесие и завалился плашмя ему на грудь. Получив чмок в щёку, я был бережно усажен на лавку.

- Боже, какой ты горячий! Так бы и запрыгнул тебе под ветровку.
- Давай, - я по-гусарски расстегнул трикотажную спортивную куртку.      
- Рацкий, тебе что, особое приглашение нужно? - услышал над собой разъярённый голос тренера. Он всегда на нас орёт, но сейчас звучал особенно  угрожающе. – Я тебя на старте жду,  а ты тут лясы точишь. Бегом на стометровку!

Я подскочил с места. А тренер накинулся на парня. Сделав шаг от лавки,  до меня донёсся его надрывный голос:

-  Виктор, ты мне, что,  всех хороших ребят испортить хочешь!  Вали отсюда. Дома поговорим.

Когда тренировка наконец-то перетекла в зал, я стал приходить в себя, немного отогреваться. После, на выходе из раздевалки, тренер придержал меня за локоть:

- Ты откуда этого мудака знаешь? – его голос звучал тревожно.
- Мы из одной школы, - я зло отдёрнул локоть. – И он не мудак.
- Поверь мне, я знаю, что говорю. Он мой брат. Алексей, ты не злись. Прошу тебя  – не поддавайся на провокации. И всегда будь только самим собой.

«А он мне нравиться!» - чуть не ляпнул я, но это был бы уже перебор. Я посмотрел на тренера другими глазами. И правда, в его лице было что-то общее с Виктором – некоторая нервозность и одинаковые серые глаза. Он сокрушенно вздохнул, повернулся и пошёл в тренерскую. И фигуры похожи – высокие и изящные, лёгкая пружинящая походка. Только у тренера мужская шикарная мышца по всему телу.

У центрального входа увидел парня у ограды. Курит и высматривает меня. Молча пошли рядом через парк. Наконец, он не выдержал:

- Что, ругал меня?
- Да нет, - не хотелось повторять неприличное слово, которое с парнем ну никак не вязалось. – Просто он не любит отлынщиков. Правда, хороший тренер.
- Ага, все говорят. А ты чего трясёшься?
- Подмёрз. Сегодня почти полтора часа на улице.
- Вот, изверг! Хочет из вас из всех мужиков сделать. Пойдем в кафе, я приглашаю.

Мы поравнялись с кафешкой  в центре парка. Я с радостью согласился и нырнул в тепло, пахнущее булочками с корицей. Внутри никого не было, в полдень, в будний день. Парень за барной стойкой тоже был один на весь зал. Он приветствовал Виктора, как старого приятеля.

- Здорово, давненько не заходил, - он покосился в мою сторону. – Что, новенький? – прозвучало как-то двусмысленно.
- Нет, это мой одноклассник.
- А, ну ладно. Как обычно?
- Давай.

Мы уселись за столик. Из диалога с барменом складывалась некая картинка, вернее ощущение того, что Виктор бывал здесь ещё с кем-то и не один раз. И этот кто-то имел немного другой статус, чем я – «одноклассник». Через пять минут бармен принёс нам по горячему жульену и по стакану  апельсинового сока. Я залпом выпил свой. Хотелось пить, а я забыл дома бутылку с водой. Задрожал от холодного сока ещё больше. Виктор заулыбался и подвинул ко мне свой стакан.

- Сейчас согреешься. Не торопись.

Он снова подозвал бармена и прошептал ему что-то на ухо. Тот скептически оглядел меня. Потом согласился:

- Ладно, сейчас налью. Но по одной.
- Спасибо, Саша. Ты только брату не говори.
- Ха! Себе дороже будет.
- Одноклассник моего брата. Это его кафе.

Вскоре хозяин заведения водрузил перед нами два высоких стакана с дымящейся жидкостью.

- Грейся, только язык не ошпарь, - Виктор с интересом наблюдал, как я с наслаждением отпил из бокала.
- Грог. С ромом. Это же счастье какое-то, - без лишних эмоций констатировал я.
- Да ты, я смотрю, продвинутый! Откуда знаешь?

Честно говоря, я видел, как бармен доставал бутылку с верхней полки. А парню поведал грустную историю подростка, имеющего заводную старшую сестру. Не знаю, почему, но всем её друзьям и подругам было забавно слегка подпоить меня во время вечеринок, так что к восьмому классу я был в курсе всех алкогольных напитков и коктейлей на их основе, включая тошнотворную Метаксу и матушкину настойку на смоле лиственницы для растираний, отдающую лыжной мазью. И только, помнится, Полина жалела меня и отводила за ручку в кроватку, укладывала и гладила по голове и плечам, пока я не засыпал. Это воспоминание отдалось приятным спазмом в животе.

Жульен был превосходен, или просто хотелось есть. Виктор тоже поведал мне о своём житье-бытье. Оказалось, что тренер старше нас на двенадцать лет. Виктор появился на свет, когда тот только входил в опасный подростковый возраст. Но родители сразу переключились на младшего брата и разбаловали донельзя. Виктор и сам это понимал.

- Меня не ругают ни за что, всё позволяется. Я брата понимаю. И очень люблю – он правильный, да и он меня любит, я знаю. Я только ему сказал, что к мальчикам неравнодушен. Родители до сих пор не в курсе. Он как узнал, так принялся перевоспитывать. Но ведь с этим ничего не сделаешь, а он всё надеется. Но всё равно любит, хоть и кроет меня по-чёрному.

«Я тоже тебя люблю», - хотелось мне сказать. – «И тренера». Я был пьяненький, согретый и расслабленный.

Виктор проводил меня до дома. Спросил, один ли я, но я почему-то соврал, что сестра приехала. Наверное, был пока не готов остаться с ним наедине. Сокрушенно вздохнув, Виктор сделал ко мне шаг, явно, чтобы поцеловать на прощание… В это момент из подъезда вывалился вездесущий Толик с мусорными пакетами в обеих руках. Он остановился и вытаращился на нас с недоумением.

- А вот и тень отца Гамлета, - Виктор ухмыльнулся, презрительно глядя на моего соседа. - Ладно, увидимся.

Мы махнули друг другу рукой, и я скрылся в подъезде, даже не поздоровавшись с Толяном. Ну, всё! Теперь меня ждут мучительные звонки и разбирательства -  достал!

На следующий день явилась сестра, и всё завертелось по её сценарию: болтовня по телефону, магазинные забеги (интересно, на какие шиши всё покупалось!),  сидение в ванной по два раза на дню и приказы, пинки и подзатыльники. К вечеру я устал, как после двойной тренировки. Но сегодня спорта не было, не на что было свалить. Мог бы, конечно, соврать, что есть, а самому – завалиться к Толику на весь день. Но после вчерашней встречи у подъезда, он меня игнорировал: я три раза набирал его, но он выжидал пару гудков и демонстративно сбрасывал.  Ну, и хрен с тобой!

А на следующий день, вернувшись в четыре со стадиона, прямо с порога я учуял чужой сладковатый запах и услышал щебетание с кухни. Две подруги восседали с бокалами красного, явно уже в подпитии. Полина оглянулась и округлила глаза:

- Лёха, ты ли это! – она недоверчиво посмотрела на сестру.

Я же покраснел до самых пяток.

- Рад видеть, Поля. Как поживаешь?
- Нет, не могу поверить… ты чего такой высокий? – она оглядывала мою фигуру в облегающем спортивном трико с ног до головы. – А плечи-то! А…., - она замялась. Полина явно смотрела мне ниже пояса.
- А попка, как у девушки, да? – захохотала сестра.
- Заткнись, - я обиделся и поскорее ушёл в душ, пока не заняли, и чтобы смыть внезапное возбуждение.

Вот, чёрт! Что со мной? Я был на грани… По ванной витал тот же сладкий запах Полиных духов. Я принюхался к полотенцу для рук, скрестил ноги и кончил… безо всяких прелюдий!

Пролежал в тёплой ванне, пока не задремал. Отчаянный стук в дверь вывел меня из забытья.

- Выходи, не бойся. Поля ушла, - хохотала сестра из-за двери.

Я выполз на кухню и набросился на остатки салатов и бутерброды. Сестра почему-то молчала и не ехидничала. Всё-таки я её люблю. В нашей семье только она весёлая, у неё всё получается с первого раза, и она никогда не отказывается помочь. Вот только язык у неё уж больно острый. Я не смел даже заикаться ей о своих интимных переживаниях.

- Ты и, правда, вырос. Только сейчас заметила. Не сердишься на меня? - уж больно ласково она стелет. К чему бы это?
- Нет, конечно. Я привык к твоим подкалываниям. Когда общий сбор?
- К семи-восьми все подвалят. Многие ведь уже работают. Ладно, не буду тебя мучить. Ты как, с нами останешься или пойдёшь куда?
- Не знаю ещё. Я вам не помешаю? А то вдруг вы меня застесняетесь, когда голыми на столе танцевать начнёте.

Сестра довольно улыбнулась моей шутке и слегка ущипнула за щёку:

- Моё воспитание. Я тобой горжусь. Оставайся, красавчик! Некоторые будут рады.

Интересно, кого это она имела в виду?

Вечеринка проходила на ура. Подъезд, успевший позабыть о былом, вздрогнул. Даже Толик сам позвонил:

- Это у вас так музыка грохочет? Даже у нас рюмки звенят.
- Ври больше. Нас три этажа разделяет.
- Правда, приходи, послушай.

Ага, не выдержал! Сам зовёшь. Помявшись, пообещал, что приду через пятнадцать минут. Я шепнул сестре на ухо мнение соседей, и она приглушила музыку, прикрыла балконное окно. Все стали что-то обсуждать, гогот прекратился – повзрослели! Ребята выглядели солидно, а девушки уже не так вульгарно, как раньше. На Полину я старался не смотреть. Допивал свой мартини. Когда засобирался к Толику, Полина вдруг вышла в коридор.

- Ты когда вернёшься? Может, покурим?

Я мотнул головой, и мы вышли на общий балкон на лестничной клетке. Она закурила тонкую тёмную сигарету. И на меня пахнул знакомый запах вишни.

- Дай мне твои попробовать, - попросил я.

Она протянула мне свою в яркой помаде, а сама стала прикуривать новую. Мы перебрасывались словами. Она спрашивала – я отвечал. А самому задавать вопросы было неловко. Стояли, прикасаясь друг к другу плечами на холодном ноябрьском ветру.

- У тебя уже есть девушка?
- Нет, - мне вдруг захотелось ей всё рассказать о своих ощущениях и переживаниях.
- И ты даже не влюблён ни в кого?
- Кажется, влюблён. Уже вторую неделю.
- Дааа, это срок, - она тихонько засмеялась. – Симпатична девочка?
- Ага. Клёвый парень, - собравшись с духом, выпалил я.

Она задохнулась дымом и закашлялась.

- Ты серьёзно? Да, ты шутишь, издеваешься!
- Нет, Поля, честно. Только сестре не рассказывай. Она меня запилит и сгнобит.
- Не буду, конечно. Но… ты меня удивил. Я только порадовалась, что какой-то девочке повезёт с таким красавчиком.

Фу, опять это липкое слово, ненавижу его, особенно в свой адрес. Но я уже честно рассказываю ей о событиях последних недель.

- Знаешь, здесь как-то болезненно к этому относятся. У нас всё проще – никто никого не терроризирует. У меня шеф такой, умнейший человек и не хам. Но мой совет, попробуй всё-таки с девочкой повстречаться. У тебя только-только сексуальность проявляется. Ты ещё не всё о себе понимаешь до конца.

Ага, как сегодня в ванной, вспомнилось мне. Но тут уж до самого до конца было…  Полина уже тряслась от холода в одном свитере и тонком шарфике.

- Замёрзла?

Спьяну я осмелел не только в словах – встал сзади и прикрыл от ветра всю её фигурку собой, обхватил руками. Она - миниатюрная девушка, и полностью поместилась в мои объятия. Я склонился к её шее и вдыхал запах сладкого цветка.

- Может, ты и права, и мне нужна девушка, - вот наглец, пристаю без зазрения совести и мне совсем не стыдно.

Мы поцеловались долгим глубоким поцелуем, но она уже застучала зубами от холода, и я проводил её в квартиру. Не успев и словом переброситься о том, что произошло, мы были атакованы сестрой в гневе:

- Вы где пропадаете? Курили на улице? Поля, ты об ангине мечтаешь?! А ты давай, вали к приятелю. И чтобы до утра видно не было.

Сестра выхватила подругу из моих рук и потащила внутрь, а перед моим носом хлопнула дверью.