11

                (предыдущее http://www.proza.ru/2018/11/13/732)


  Я поднялся по ступеням. Пришлось стучать в высоченную дверь. Наконец, она приотворилась и на меня глянула недовольная физиономия:
  - Что надо?
  - Насчёт меня вам звонили.
  - Звонили? – удивилось лицо.
  - Да. Я – тот, для кого вы всё готовите назавтра. Хочу взглянуть.
  - Аа… Щас спрошу начальника. Ждите!
  Дверь закрылась.
  Прошло несколько минут.
  Та же физиономия высунулась из-за двери и передала:
  - Начальник сказал, что даже умному человеку полдела не показывают. Приходите завтра! Тем более, что вы – не тот, за кого себя выдаёте. Тот проходит сквозь стены.
  Я рассмеялся.
  Дверь захлопнулась.

  Но отделаться от меня бывает непросто. Говоря словами поэта: «Если я чего решил, то выпью обязательно». Тем паче, если я должен подтвердить самые невероятные слухи. Сквозь стены? А это мысль…
  Я обошёл здание слева, ища ворота. Они, конечно, вели во двор, где наверняка имелся чёрный ход клуба. Это пришло мне в голову по аналогии с магазинчиками, с которыми я некогда работал, и куда обычно проникал подобным способом. Но ворота оказались до самого верха, так что влететь, минуя их нижнюю часть было нереально. Я обошёл дом справа. И там была та же конструкция. Последней моей надеждой стали окна. Хоть бы одно открыто… Нет. Зима.
  Бить стёкла не хотелось, да и внимание привлеку. В форточку мне никак не пролезть.
  Пришлось начать изучать, что за организации располагаются в здании. Это тоже ничего не дало. Мастерская, агентство недвижимости, автобаза, госструктура. Оставался последний шанс: дом был жилым. Следовало попасть на лестницу, откуда уже можно выбраться в общий с клубом двор. Я встал недалеко от парадной, делая вид, что кого-то жду, периодически поглядывая на несуществующие часы. Как назло, никто не шёл.
  И тут меня осенило. Сверху-то двор открыт! Нужно выбрать место и время, когда рядом никого нет, и взвиться, поднимаясь вдоль фасада на крышу, а там уже полетать, находя открытое вниз пространство. Главное, стартовать незаметно, успев подняться повыше. Вверх зимой люди смотрят редко.

  Я улучил момент, взмыл и понёсся ввысь вдоль облупившейся местами до кирпича колонны.

  План сработал и даже проще, чем я предполагал. На самом верху всё-таки оказалось открыто окно. Но чердак мог быть заперт, и я не соблазнился этим вариантом, поплыв искать спуск внутрь. Однако, обнаружив его, я спустился не сразу, прикидывая, где должен быть вход именно от клуба.
  Дальше мне повезло. Чёрный ход был открыт. На него выбегали курить, затаскивать технику, выходила уборщица вылить грязную воду на снег двора. Войти оказалось – раз плюнуть. Никто даже не обратил на меня внимания. Сюда было нагнано столько незнакомого друг с другом народа, что ещё один неизвестно кто никого не удивлял.
  Я немного поплутал за кулисами, но выбрался-таки в зал, идя на стук молотков. На сцене что-то прибивали, кричали снизу для стоявшего на лестнице, корректируя повешенный занавес, один человек осматривал ряды старых откидных кресел, техники возились с освещением… Перед сценой у пульта сидел звукооператор, на сцене к стульям были прислонены или лежали на них разнообразные инструменты. Среди них несколько мне неизвестных. Музыканты отсутствовали, но один парень проверял беспроводной микрофон, произнося: «Один, два, три…» Шло эхо и шумы.
  - Чего не убираешь? – спросил уже без микрофона говоривший звукооператора.
  Тот указал на осветителей:
  - От них помехи. Скажи ещё!
  «Выходит, у меня будет музыкальное сопровождение, - понял я, - Небось, вариации на тему психоделической музыки. Настоящий концерт! Сколько же это может стоить?»
 
  Я несколько замёрз в ходе своего полёта. Над крышой дул приличный ветер, хорошо ещё, что не снесло. Пришлось прижиматься к зданию, хватаясь за выступающие части. Я надеялся согреться в помещении, но здесь было ощущение стылости зимой, будто не топили.
  Оглядев потолок и стены, я вздохнул. Они вопияли о побелке и покраске. Оказавшийся рядом, невесть откуда взявшийся невысокий чернявый человек средних лет, поймал мой взгляд и вздох и сказал:
  - Это – слишком большие вложения. Освещать будем только сцену, ну, и самого гуру, если двинется в зал. Вы – от Георгия? За что отвечаете?
  - От него. (Это было настоящее имя Мика) А отвечаю… за гуру, как вы выразились.
  - Охрана или художественный руководитель? – попытался понять он.
  - Вы тут всё организуете?
  - Я, - с настороженностью ответил чернявый.
  - Значит, это вы ответили служивому на входе, что полдела и умному не показывают, и чтобы я прошёл сквозь стену?
  - Опа… - вырвалось у него, но он не струхнул и сознался:
  - Я.
  - Ну, вот я и прошёл сквозь стену.
  Он нашёлся не сразу, но сказал:
  - Люблю юмор. А чем поможете?
  - Предупредите осветителей и музыкантов, чтоб не упали в обморок, когда полечу над залом. Впрочем, музыкантов не обязательно. Достаточно обеспечивать звук и светить на меня для публики в этой тьме.
  - Ясно. Предупрежу. А то, что тут отопление не работает, так и гардероба не будет. Каждому придётся согреваться своими средствами. Нет, мы пытаемся привлечь местных сантехников. У них труба полетела и отключили, не то бы всё залило. Но гарантии нет. Потому заведующий был столь сговорчив и недорог. Поставили электробатареи, но вышибает пробки и тогда остальное не работает. Жары точно не будет, одевайтесь теплее. Я распорядился о бензогенераторе. Сегодня привезут и установят в фойе на ночь, чтоб хоть чуть отогреть помещение. Тарахтит, сука, его на улице не оставишь – или утащат, или сожгут из-за шума. Но за час перед выступлением придётся вырубить, чтобы проветрить от выхлопных газов, а это во многом сведёт на нет отопление. Не понос, так золотуха! Всё, как всегда.
  Я засмеялся. 
  Он взглянул на меня и спросил:
  - А как летать-то будете? Аппаратуру не привозили.
  - Я по старинке, без аппаратуры.
  Он смотрел недоверчиво.
  - Гипноз, что ли? Глаза отведёте?
  Я усмехнулся.
  - Завтра увидите. Распоряжайтесь, я скоро исчезну.
  - Нет, погодите, - не отстал он, - Спрашиваю не из любопытства. Если вы используете некий вид энергии, то это может создать звуковые помехи. Вы подойдите, пожалуйста, к звукооператору и полетайте вокруг во время настройки, чтобы он знал, как реагировать.
  Я улыбнулся:
  - Хорошо. Идём вместе.
  Мы двинулись к сцене, и я, делая вид, что иду, на самом деле, летел над самым полом, что в темноте не было видно.
  Бубнивший со сцены микрофон сразу зафонил.
  - Ну, что я говорил? – обратился ко мне чернявый, - От вас помеха!
  - Вот, - сказал он звуковику, - гуру, который летать будет. Согласуй с ним частоту.
  Он повернулся ко мне:
  - Пойду к сантехникам, позвякаю перед ними жидкой валютой – бутылькАми, авось, поможет.
  Едва он отошёл, как к нему потянулись с вопросами. Он выслушивал, распоряжался, звонил с мобильного, ругался. Человек был на своём месте. Чувствовалось, что он – в родной стихии. Я позавидовал ему. Именно на таких, как он всё и держится. Их не интересуют посторонние материи, они делают дело несмотря ни на что. Вокруг может быть потоп, а они соорудят дамбу или плотину, не отвлекаясь на эмоции. Они уверены в себе, они всегда востребованы, во все времена, при любых режимах. Для костров инквизиции они доставят дрова, для дворцов – камни. Они построят, хоть Шартрский собор, хоть Бухенвальд, им без разницы. Такие не пропадут нигде и никогда.
  Меня он, конечно, считает пройдохой-шарлатаном, в лучшем случае, иллюзионистом, на котором собираются сделать деньги, раскрутив.

  - Как вы это делаете? – вопрос звукорежиссёра отвлёк меня от этих мыслей, вернув в холодный, обшарпанный зал.
  - Что? – повернулся я к нему.
  - Как вы создаёте помеху?
  Что я мог ответить?
  - Я сейчас полетаю над залом и повишу рядом, а вы уж поймите на какой частоте, чтоб её не задействовать. Да, и дайте мне микрофон, чтобы с ним вместе проверить.
  Он дико взглянул на меня и закричал кому-то:
  - Парни! Глядите сюда!
  Я посмотрел: призыв адресовался вышедшим на сцену музыкантам. Они подошли ближе.
  - Давайте! – скомандовал мне их звуковик.
  Я поднял руку, привлекая внимание, и завис над ним, увидев, как он задрал голову вместо того, чтоб убирать помеху. Тогда я подлетел к державшему микрофон и протянул руку. Растерянный, он легко отдал микрофон.
  - Работай! – сказал я в шипящий микрофон звукорежиссёру, поднимаясь под потолок.
  Нет, этот тип замер с открытым ртом, как и остальные на сцене и в зале. Молотки перестали стучать, голоса стихли. Но мне понравилось слышать свой голос в усилитель, и решил туда рассмеяться. Смех вышел мефистофельским, в результате чего рабочих просто сдуло со сцены и из зала. Не убежал лишь тот, чьи ноги, словно приросли к полу от ужаса.
  Пришлось опуститься на сцену. От меня шарахнулись. Я посмотрел на ряды кресел, представляя себе, что они заполнены. Если зрителями овладеет такой же страх, то должны быть открыты несколько выходов, чтоб, убегая, не задавили друг друга. Подумалось, что, возможно, летать не стоит. 
  «Забавно, - усмехнулся я, - думал, как мне преодолеть страх перед публикой, а приходится думать, как не напугать её».  Но как их успокоить? А вот как… Нужно показать свою слабость.
  Я повернулся к не сбежавшим музыкантам, видно, видавшим и не такое, и тихо проговорил в микрофон, подбирая доверительную интонацию:
  - Я начну фальшиво петь… а вы вступайте с музыкой. Договорились?
  И, не дожидаясь ответа, неспешно, негромко начал, отбивая себе ногой размер:
  «В летнем парке зима,
В летнем парке концерт.
Всё начнётся вот-вот,
Жаль, что зрителей нет.

 Ударник опомнился первым и стал держать ритм. Следом за ним вступил клавишник.

И оркестр укрыт снегом
Словно ватой – глухим снегом,
И соната слышна едва-едва.

- Помогайте! – обратился к ним я, и они запели куда лучше и точнее моего, поэтому я замолчал, раскачиваясь в такт горько-любимой песни. Ведь она была воспоминанием о нашем последнем с Ией счастливом лете, когда всё и закончилось. 

Голос скрипки звенит
Как стекло о стекло,
И трубу не отнять
От заснеженных губ.

В каждой ноте поёт
лето,
И с собою зовёт
лето,
И соната слышна
едва-едва.

Ожил гитарист, украсив песню несколькими пассажами.

То взлетает как стая
Оттаявших птиц,
То ложится под ноги
Послушна, как снег.
Ни для кого...

В зал вбежал чернявый распорядитель, видимо, до него дошла весть о панике, и остановился, ничего не понимая.

И восторг в их глазах
Нам вовек не понять.
Им уже не помочь,
И приходится лгать.
Я опять прохожу мимо,

Прохожу и гляжу мимо.

И соната слышна едва-едва.

Я опять прохожу мимо,
Прохожу и гляжу мимо.
И соната слышна едва-едва».

- Ладно, - сказал я, вручая микрофон тому, у кого его отнял, - не стану больше вам мешать. Завтра увидимся.
  И вышел из зала в фойе.

  Охранника не оказалось на месте, а ключ торчал в замке. Так я оказался снаружи, выдохнув с облегчением. 
 
 
  Дома я поел горячего и немного отошёл от визита на будущий концерт. Позже звонил Мик, он же Георгий. Сказал: знает о моём сверхъестественном посещении с проходом сквозь стену и полётами в зале. Извинялся за условия представления. Говорил: есть надежда, что завтра починят трубу и дадут тепло. Потом попросил не летать в начале, лучше поближе к завершению, когда зрительское доверие будет завоёвано. Я согласился с ним.
  - Виталий Иоганнович, - осторожно сказал он, - я всё думаю, как сделать ваше выступление зрелищнее… Понимаете, одно дело, когда вы беседуете наедине с больным, рассказываете ему о его болезни, предсказываете судьбу, а другое, когда на людях. Обычный человек на публике скован, мало кто себя раскроет, и со стороны это не будет смотреться впечатляюще.
  - Устроить им на сцене дамский магазин, как в варьете? – в шутку спросил я.
  - А вы можете? – с надеждой в голосе ответил Мик, явно не читавший бессмертный булгаковский роман.
  Я подумал, что моги в состоянии переплюнуть любую фантазию, но…
  И сказал:
  - Это станет плагиатом. Да и вместо исцеления… Имейте совесть!
  Мик не понял, но переспрашивать не решился. 
  - Может быть, за ночь чего-то придумаете? Я тоже поломаю голову, обещаю. Завтра за вами заеду.

  Перед тем, как позвонить названным родителям, я решал для себя проблему: стоит ли приглашать их на завтрашнее представление? Не сказать о нём, я считал нечестным. Это – люди, ставшие родными.
  - Мама, - сказал я в итоге Софье, - у меня завтра первый целительский сеанс на публике.
  -Оо…
  - Хотел пригласить вас с отцом, но подумал, что сочтут подставой. Недоброжелателей всегда хватает, заявят, мол, привёл родных, которые любой его обман подтвердят. А справки де и купить можно.
  - Да, - согласилась она, - могут.
  - Поэтому расскажу вам, как прошло, после. В газетах, глядишь, напишут, приукрасив в ту или иную сторону.
  - Хорошо, сынок. Тебе виднее. Только скажи во сколько выступать будешь. Мы с отцом кулаки за тебя держать будем. Или лучше ругать по примете?
  - Ругать меня, думаю, и без того желающих хватит, - улыбнулся я, - Держите кулаки. Пойду спать. Счастливых вам с отцом сновидений!


  Ночью я очнулся во дворце Солнца. Она сидела во всём своём блеске в золотом кресле, украшенном изумрудами, глядя поверх меня. Это была не Геля, похожая на неё, как сестрица, нет, то была Звезда, смотреть на которую, не ослепнув, было невозможно. Поэтому неравные ей поневоле отводили или опускали глаза.
  Я молчал, не задавая вопросов. Она и так всё знала, умная, прекрасная и некогда несчастная женщина. Звезда по имени Солнце. Сильная и своевольная. Властная, но совестливая, по-своему, и умеющая любить. Казнившая Зею, убившая пришедших к ней отчаявшихся и убогих, которые, вероятно, явятся ко мне на сеанс. 
  Где были сейчас её мысли? Возможно, далеко от меня.
 
  Я вздрогнул от неожиданности, когда она заговорила.
  - У тебя несколько проблем, потомок ангелов. С Властителями всего и с любимой.
  Я склонил голову, соглашаясь. До этого я смотрел в сторону от неё.
  - Но главная твоя проблема, как и у всех, с самим собой.
  Я вздохнул. Что тут возразишь?
  - С теми, кого ты именуешь Могами, сложно бороться. А уж на три фронта одновременно… кажется, просто безнадёжно. Но у вас немало тех, кто именно так и живёт. В вечной борьбе. И раз уж сама жизнь – это и есть борьба, как говорили древние, то невозможное для таких, как ты, является способом существования, только и всего.
  Меня восхитило, как точно она облекла эти мысли в слова.
  - Помочь себе можешь лишь ты сам, как и нести за это ответственность, - продолжила Звезда, - Я же попробую взглянуть на это под несколько иным углом. Вдруг тебе это что-то даст.
  Она поднялась и стала медленно как бы прогуливаться по мрамору – от колонны к колонне, задумчиво роняя слова, словно беседуя сама с собой.
  - Что касается Властителей… Во-первых, они тебе не по зубам. Людей-то не изменить, а уж богов, тем более. Да, они играют с тобой, как и с другими. Но разве не то же делают и подобные тебе? Пусть не ты, но большинство двуногих. Твой же Пушкин сказал:
  «Мы все глядим в наполеоны,
  Дуногих тварей миллионы –
  Для нас орудие одно».
Просто не у всех получается, а хочется многим. Убери вожаков, которые делают с ними то же самое и которых они боятся, и из своей среды они выдвинут следующих. И не факт, что те будут лучше предыдущих.
  Впрочем, это ты и сам уже знаешь.
  Взгляни на это иначе. Представь, что ты – всемогущ. Первое время это приятно. Исполнение желаний… Потом начинаешь повторяться, затем устаёшь, а после наступает момент, когда всё просто осточертеет тебе. А жизнь твоя не кончается, она бесконечна. Что делать?
  Игра, я считаю, не самый плохой выход. Можно дурачиться, изображая карлика Люми или Дракошу. Есть ещё соблазн стать смертным, хотя бы на время, чтоб испытать то, чего никогда не испытывал – настоящие чувства, включая страх, любовь, печаль и боль, счастье, пусть недолгое… Это подарило мне Мика, если помнишь.
  Но тут есть опасность, как в сказке о коте в сапогах, где огромный колдун смог превратиться в мышку и был съеден несравненно более слабым.
  Она меланхолично усмехнулась.
  - У вас даже есть религия, повествующая о том же. Странно, что никто не замечает её сходства с финалом этой сказки. Ты догадываешься, о чём я?
  Я с удивлением поднял голову, мгновенно зажмурив глаза.
  Звезда опять усмехнулась.
  - И ты не понимаешь… Речь о той легенде, по которой бог принял смертное воплощение, попытавшись сделать людей лучше. Люди его… повесили. А позже придумали, что воскрес и стали ему, распятому, поклоняться. Явись он, однако, снова, уверена, что история бы повторилась. Мёртвых у вас любят куда больше живых. 
 
  Она вернулась в кресло.
  - Да, они делают ставки в баллах, заключают пари на ситуации, которые не просчитать, надеясь к концу твоей игры, либо победить один другого по очкам, либо вчистую, как карта ляжет.  Ты – их джокер, иначе бы был им неинтересен. Обычного человека, как правило, просчитать легко. Он просто, как правило, ни на что не способен решиться.
  Тебе не стоит заморачиваться, ломая в каждом случае голову, чего от тебя хотят добиться. Какое тебе до этого дело? Живи, как считаешь нужным.
  Тем более, что игр существует бесчисленное количество, и ты можешь даже не понять в какой из них задействован и в качестве кого. 
  Так в одном руководстве прямо сказано:
  „Если сравнить жизнь с игрой, то ее участников можно разбить на следующие категории: хозяин игры, игроки, помощники игроков, игровые фигуры и битые фигуры. На всем протяжении человеческой истории игроки действуют не так, как обычные люди, так как у них особого рода сознание и способности. При этом хозяин игры не придерживается никаких правил игры, он их разрабатывает для других. Игровые фигуры соблюдают правила так, как им диктуют игроки, но сами этих правил не знают. Помощники игроков повинуются игрокам. Битые фигуры не принимают осмысленного участия в игре – они даже не знают, что являются участниками игры.
Как создать игровые фигуры: опровергайте любые мысли, что ведется игра, скрывайте правила от игровых фигур, не давайте им извлечь никакой пользы для себя. Скрывайте цели игры, сохраняйте фигурам такие условия, чтобы они не смогли отказаться от участия в игре. Препятствуйте появлению у них чувства удовлетворенности от проделанной работы. Сделайте так, чтобы фигуры выглядели как игроки, но не позволяйте, чтобы они действительно таковыми становились. Со стороны они могут казаться всемогущими, но реально у них не должно быть никакой власти“.

Поразмышляй над этим на досуге и успокойся.

  Солнце помолчала. Не знаю, куда она при этом смотрела. Я не открывал глаз.

  - Больше всего в твоей с Ией истории, - сказала она, - меня беспокоит ваша с ней гордыня.  С каждым днём вашей разлуки любовь умаляется, отчуждённость растёт и вам становится интереснее упрекать в том друг друга, чем сделать шаг навстречу, даже повинясь в том, чего нет. Вы готовы препираться заочно и во снах сколько угодно, но не сойтись лицом к лицу, ибо тогда любовь может превзойти гордость и обиду, преодолеть её, чем будет нанесён урон, как вам кажется, вашему самоуважению.
  Гордецы!
  Как тебе было уже не мной сказано.
  Это всё, что я хотела сказать.

  Я склонил голову в полу поклоне в знак благодарности.
  - Солнце, - спросил я, - что мне делать…
  - Иди к ней. Она к тебе уже приходила. Знаю, наяву ты не пойдёшь. Но это же во сне… 
 
  Я вспомнил, что о путешествиях во снах Солнце узнала, когда от неё ушла дочь к Ласковому ветру и вздохнул.


                (дальше http://www.proza.ru/2018/11/13/746)