13

                (раньше http://www.proza.ru/2018/11/13/746)


  Откинувшись сзади на сиденье, я впал в дрёму, ожидая что сейчас тронемся. Но мы стояли на месте. Пришлось взглянуть. Мик возился с водителем, который стонал и кряхтел, не будучи в состоянии выпрямиться. Я вздохнул и произнёс:
  - Люмбаго! Георгий, дайте мне, а то не уедем.
  По моему указанию уложили сначала переднее сиденье, а потом на него – шофёра с задранной курткой. Я прицелился и ударил в нужное место.
  Он издал нечто вроде:
  - Оа…
  И затих.
  - Не вставайте, а сползайте, - предупредил я, - Откройте ему дверцу, Георгий! Хорошо… Теперь откройте другую, а сиденье его чуть вперёд. Пусть заходит, только осторожно.
  Водитель, не верящий своему счастью, уселся, ничего не предпринимая, проверяя свои ощущения.
  - Спасибо, - наконец сказал он, - Вы – врач?
  - Он такой врач, что всем врачам врач, - опередил меня Мик, - Сегодня вылечил сотни людей. Сможешь вести?
  - Да, - удивлённо ответил недавний инвалид.
  Я наклонился к уху водителя и сказал:
  - Это, увы, ненадолго. Будет время – покажу вам, как самому снимать приступ и расскажу про салоны массажных южнокорейских кроватей, где можно лечиться бесплатно.
  - Спасибо, - повторил шофёр, включая зажигание. В салоне было прохладно. Если он всё это время ждал нас, то немудрено, что промёрз и скрючило при неловком движении.
  «Не особо ему и платят, - подумал я, - раз экономит бензин на обогрев».
  - Куда едем? – спросил водитель, выруливая к воротам.
  Мик назвал адрес и пояснил мне:
  - Это – ресторан. Подкрепимся. Вам необходимо восстановить силы.
  - У меня нет денег, - тихо ответил я.
  - Они не потребуются. Это – заведение отца. У него много чего ещё есть.
  «Главное, - подумал я, - не задавать вопросов, откуда и как это всё у отца появилось. И будет тебе счастье, Мик».
  Было темно, и я не понимал который час. То ли начинается ночь, то ли раннее утро.
  Мы ехали в центр, и Мик позвонил с мобильника.
  - Да, любовь моя, - сказал он, - Бери такси и приезжай. Пиши адрес. Мы там будем минут через двадцать. Что тебе взять? Понял. А мы с Виталием Иоганновичем поедим. Устали и голодные, как черти. Что? Триумф. Но всё при встрече. Целую, солнце моё.
  - Геля, - улыбаясь, объяснил он мне, - Ах, да, вы говорили о деньгах.
  Я почувствовал, как в мой карман опускается толстый конверт.
  - Что это? – возмутился я, - Выступление было бесплатным, благотворительным!
  - Правильно, - согласился Мик, - Это – не гонорар. Это – подарок от отца вам на Новый год! Я чуть было не забыл о нём после стольких событий, извините. Не примете – он смертельно обидится. Решит, что сочли: мало. Горец!
  Мик засмеялся.
  - Доложу вам и о ящике для пожертвований. Собранных средств хватит разве что купить карточку на проезд в трамвае.
  - Детский дом останется без подарков? – забеспокоился я, вновь доставая конверт.
  - Нет, - покачал он головой, - у отца есть подшефный детский дом. Там ни в чём не нуждаются.
  «Грехи замаливает? – подумал я, - Или, по сути, неплохой, а вынужден…»
  И отключился.

  Очнулся, когда приехали.
  Сказал, выходя из машины водителю:
  - В холоде может быть рецидив. Лучше не глуши мотор.
  - Идём с нами, - позвал его Георгий, - на кухне покормят и там тепло.
  Это был грузинский ресторан. Нас двоих провели в отдельный кабинет, приняли заказ и я опять откинулся подремать.
  Появилась Геля, и мы поднялись, приветствуя её. Она похорошела, а новый наряд тонко подчёркивал её достоинства. Чувствовалось насколько классные и дорогие вещи облегают её фигуру. Я заметил перстни, несколько колец, серьги с камнями, золотой кулон с янтарём в форме солнца, золотые часы с брильянтами, браслет змейкой. На мой взгляд, украшений было с избытком. Дополняла картину сумочка из крокодиловой кожи. Судя по её часам, было начало двенадцатого. Удобно ли звонить моим? Лучше позвонить, а то вообразят себе что-нибудь плохое.
  - Георгий, наберёте мне…
  Я продиктовал номер Александра.
  Мой названный отец ответил сразу.
  Значит, ждал…
  - Да, это я, отец. Недавно закончилось. Расскажу вам завтра, когда высплюсь. Или приеду. Отлично. И вам доброй ночи! Поцелуй от меня маму.
  Я вернул телефон Мику. Он с прищуром поглядел на меня:
  - Это был звонок Отцу Небесному?
  Я засмеялся.
  - Нет, туда звонят по местному. Из Иерусалима.

  Мы славно поели, но от французского шампанского и коньяка я отказался. Не хватало придти на встречу с Ией пьяным. И так на ногах еле держусь.
  - Тогда, - заявил Мик, - это наш с Гелей подарок вам на Новый год. Сейчас упакуем и возьмёте. А раз я – сын горца, то мне тоже нельзя отказывать, когда дарю.
  - Вы – хитрец, Георгий, - опять засмеялся я, - что с вами поделаешь…
  «Отвезу своим на новогодний стол, - подумал я, - Обещал же взять на себя спиртное. Какие подарки им купить?»
  Из рассказа Мика Геле о сеансе, я узнал, что, оказывается, непостижимым образом вывел из строя всю аппаратуру, включая освещение и электромузыкальные инструменты. Заменив это иным, сверхъестественным зрелищем с космической музыкой.
  Я не возразил, про себя подивившись проделке могов, приведшей к такому успеху. 
  - Что-то тебе и отцу удастся увидеть, - продолжал он, - У меня кассета с записью. Но снимали, конечно, не всё, да и темень была.
  «Это был его человек с видеокамерой…» - понял я.
  - Завтра интересно будет заглянуть в газеты, - сказал Мик, - У меня список изданий, откуда были корреспонденты. Что то напишут… 
  Я переводил взгляд с него на неё, любящих друг друга, и сердце моё радовалось. Хоть кто-то счастлив…
  Вдруг меня посетило плохое предчувствие. Я попытался разобраться в нём и понял, в чём дело.
  - Как вы видите с закрытыми глазами, - между тем решилась спросить Геля.
  - Я вижу иначе. И дальше. Вот у вас, например, будут две девочки с Георгием.
  Они помрачнели. Я оказался прав.
  - Отец мечтает о внуке, - пояснил Мик.
  «Вот оно что… счастье-то может оказаться не слишком долгим. Как бы им не вернуться со временем к съёму жилья. А трудно будет лететь с горы… и больно. Может, им завещать квартиру, когда она станет моей?»
  Вслух же сказал:
  - Тогда считайте, что я пошутил. И Гураму Тариэловичу не говорите.
  Мысленно же попросил им сына. Но ответ не ощутил. 
  Чтобы отвлечь их от плохих мыслей, спросил Гелю:
  - Как Нюша?
  Оба сразу расплылись в улыбках.
  - Нюша… - ответила она, - это такое счастье…
  Геля даже зажмурилась.
  - Мы приходили с ней на рынок, а продавец сказал:
  - Красивая собака… она для чего?
  - Для любви, - ответила я.

  Меня из осторожности (чтобы не проследили и не сдал водитель) подвезли на соседнюю улицу, вручив пакет с бутылками. Мик предупредил, что отключит телефон, поскольку завтра начнётся охота на него, как на устроителя. Номер выведают и понесётся история! Обнаружат – газетчики, не оказавшиеся в клубе, радийщики и телевизионщики – и замучают. Он бросит им кость, отправив телеграмму в один журнал, что де выйдет на связь после Нового года с новым объявлением.
  - Лучше сразу на ТВ, - сказал он, - не столь утомительно и реклама на всю страну. Большие залы вам не выдержать. Этот –то чуть не убил, сочувствую. Сам еле жив.
  «Ему виднее», - подумал я и попрощался со всеми. Они скрылись за поворотом, и тогда я, над самым тротуаром, опасаясь льда под снегом (бутылки дорогие!), полетел к дому. 
 
  По лестнице я поднимался с замиранием сердца. Сегодня я не зажгу света, войдя, не попытаюсь дотронуться до неё. Что я ещё не должен делать?
  Тихо закрыв за собой и сняв обувь, я подошёл к кухне. Девичий силуэт на фоне окна.
  - Здравствуй, Ия.
  - Здравствуй. Ты сегодня припозднился. Я давно тут. Думала уже не придёшь.
  - Что ты, любимая, как я мог не придти к тебе? Я проводил сеанс исцеления.
  Она хмыкнула.
  - Ты – целитель? Римляне говорили врачу: «Исцелись сам!» В смысле, тогда поверим. Ты не смог исцелиться, как можешь лечить других?
  - Я болен тобой. От этого нет исцеления. И это меня радует. Я хочу быть с тобой.
  - Почему же ты не исцелил меня?
  - От чего?
  - От своей обиды.
  - Сам не знаю… Может, это – тайна вроде твоей? И тоже от меня…
  - Слишком много тайн. Но как только я тебе надоем, не бойся – докучать не стану. Ты знаешь километры стихов с твоей-то памятью. А вот эти слышал?
  «Ты не бойся, я уйду неслышно –
Ты не станешь от меня усталым.
Взяв мобильник, с туфлями подмышкой,
Выйду из подъезда и растаю.
Люди существуют параллельно,
Людям не нужны пересеченья,
Ты не бойся, я уйду мгновенно.
Дважды не войду в твое теченье.
Я не буду по телам скитаться,
От раската реплики финальной.
Ты не бойся, мне ведь не пятнадцать –
Ухожу я профессионально…»

  - Это – твои стихи? – спросил я.
  - Нет, - покачала она головой.
  - Но они – женские. Я это слышу.
  - Женские, - кивнула она, - но словно про меня.
  - А помнишь такую строчку: «Прсто ты уйдёшь, и я – умру»? Это уже про меня.
  - Я ушла, любимый.
  - Нет, не так скоро!
  - Ты меня не понял.
  - Но задержись ещё на немного…
  - Ты сегодня устал. Тебе надо отдохнуть. До встречи!
  Я отошёл в сторону, чтобы не загородить ей проход, но она не пошла в коридор. Чуть выждав, я заглянул в кухню. Силуэт исчез. 
  Я этому не удивился. Для могов нет невозможного. Это же они издевались над нашими законами физики. Как бы я летал по этим законам?

  Едва коснувшись головой подушки, я полетел во тьму, очнувшись лишь под вечер следующего дня.
  Пришлось звонить-извиняться своим. Но они успели скупить все газеты, в которых писалось о вчерашнем происшествии, и принялись излагать мне взахлёб, перебивая друг друга по громкой связи:
  - Как тебе такой заголовок, сынок? «Бог есть! Он вчера посетил отчаявшихся в исцелении и помог!»
  - А это? «Ангелы среди нас! Не близится ли Конец Света?»
  - «Ещё недавно говорили, что дьявол взял Россию взаймы у Бога. Пришло время отдавать долг?»

  И так далее, и тому подобное… Конечно, газетчики знали своё дело. Снимки меня под потолком и летящим над зрителями, над сценой – тоже производили впечатление. Белый силуэт, парящий во тьме. То, что шло в тексте, превышало моё воображение. Мало того, что я, в основном, висел в воздухе, принимая страждущих, так и лечил их целыми рядами на расстоянии! Перед началом сеанса я продемонстрировал собравшимся, ни больше, ни меньше, как рождение новой вселенной. Взамен нашей. Не стану продолжать.
  Ряд изданий задавалось вопросом: это начало экспансии ангелов, первый трубный глас или предтеча Второго Пришествия? Целителем со сверхспособностями меня ни одна газета не называла. Имя, мол, было условное, так и объявлено с эстрады, потому неудивительно, что лекарь по имени Вит никому не известен. Один писака даже предположил, что псевдоним взят в шутку, напоминая о «пляске святого Вита». У репортёров, точно, не было ничего святого. Случись светопреставление, они бы принялись критиковать саму постановку, а впечатли их зрелище – жалели бы, что нельзя его повторить на бис.

  - Что из этого правда? – наконец поинтерсовались названные отец и мать.
  - Если по чесноку, то я летал, лечил и диагностировал, находил пропавших и умерших, предсказывал… Да, другую вселенную демонстрировал. Смертельно устал и еле вырвался оттуда. Вот и всё.
  Они долго молчали, явно не зная, что сказать.
  - Как обещал, шампанское и коньяк добыл к новогоднему столу, - добавил я.
  - Осталось два дня, - сказал Александр.
  - Может, что-то ещё нужно привезти?
  - Нет, это мы.
  - Что мама хочет в подарок?
  - Только твоё присутствие! – прокричала Софья.
  - Присоединяюсь к маме, - сказал он, - И мне это – лучший подарок. Да, будет Вика, племянница, с ребёнком. Больше никого.
  - Сколько дитю и кто оно?
  - Пять лет. Девчонка – прелесть.
  - А, юмор в коротких штанишках! Это хорошо.

  Предстояло за два дня купить подарки названным родителям, неведомой племяннице Вике и её дочке. Во что сейчас играют дети?
  Я отправился на Невский.
  Проспект был украшен, приятная вечерняя предновогодняя суета кругом. Обойдя  несколько секций и магазинов игрушек, вновь погрузившись в детство, я ушёл из него лишь с закрытием и двумя мешками игр. Денег ещё осталось достаточно.

  Дома я разложил подарки, радуя глаз и улыбаясь. Хоть кого-то порадую.
  Чего тут только не было!
  Барби и Кен, обстановка их домика, экипаж для них,  смешные косматые тролли, калейдоскоп, лего, сбор картинок из пазлов, томагочи, электронная игра с дисплеем…
  А своим накуплю икры, красной рыбы, фруктов. Племяннице неудобно что-то дарить, словно обещая.
  Я попил чая с бутербродом и собрался ко сну.


  На этот раз я только слышал иин голос. Она грустно говорила:
  - Ты накупил подарков ребёнку, которого даже не видел… А у нас не будет ни дочки, ни сына.
  - Почему?
  - Потому что я – пустоцвет, ошибка природы.
  - Перестань, любимая. Ты – невероятно красива и мила. Чаровница… Я околдован тобой.
  - Ты сразу расколдуешься, если я тебе кое в чём признаюсь.
  - Наговорить хочешь на себя? Не поверю.
  - Как тяжело тебя терять, - вздохнула она и в эту ночь больше не являлась.

  И напрасно я напоминал, как пел ей когда-то визборовскую песню. Мы сидели рядом, она положила голову мне на грудь, я её обнял и вместе напевали:
  «Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами,
Дальними странами.
В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!»

  Нужно ли говорить, что опять проснулся в слезах?

  Надо было вытерпеть ещё один день до Нового года.

  Я бродил по пустой квартире и размышлял. Конечно, те, кто пришли на сеанс, были небогаты и дать сиротам им оказалось нечего. Правда, в конце представления они, какими бы и кем бы ни были, готовы были, казалось, на всё: любить того, на кого укажу, жертвовать собой за меня, напасть на противников залетевшего к ним чародея…
  Почему паломники шли искать святость в далёком краю? Знали себя и своих и здесь в неё не верили?
  А завтра они забудут меня и то, что видели. И станут существовать по-прежнему. Сколько предновогодних рождественских сказок было уже рассказано и что?
  Ничего не изменить.

  Как это верно сказано у Бродского…
 
  «Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними,
и хрипло кричат им птицы:

что мир останется прежним,

да, останется прежним,

ослепительно снежным

и сомнительно нежным,

мир останется лживым,

мир останется вечным,

может быть, постижимым,

но все-таки бесконечным.

И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.

И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам».

  «Одобрить её поэтам…» - тихо повторил я. И горько усмехнулся.

  Я придумал себе занятие. Набрал квитанций, накопившихся на оплату. В Новый год – без долгов!
Отсидев в банке порядочную  очередь, чтобы избавиться от денег, пошёл в парикмахерскую.
  Там до плеч укоротил свою седую гриву, подстриг бороду, заблагоухал чем-то цветочно-луговым. Мастерица, сновавшая вокруг меня, как бы случайно демонстрировала вырез в своём халатике, прижималась грудью к плечу, кокетничала со мной, шутила. Она была явно не прочь. Видимо, ей встречать Новый год было особо не с кем.
  Моя изголодавшаяся плоть не позволила сразу после окончания встать, слишком очевидно бы это было. Так как я не открывал глаза, то мастерица скоро потеряла ко мне интерес, отойдя и, конечно, ругаясь про себя насколько бесчувственны и недо-гад-ливы эти мужчины!
  Ия-Ия, где ты?
 
   Я вышел из салона, накинул на себя капюшон и двинулся в сторону Петроградки.

  Но её не было на нашем месте на набережной, справа от моста. Идти дальше было небезопасно, потому что наверняка в клубе были жители, расположенных неподалёку от него, домов. Но я пошёл на мост.

  Я не встретил её и на мосту, когда переходил его.

  Её не было в сквере, где она кормила голубей. Поэтому я купил батон и скрошил им.
 
  Окна её квартиры не горели. Оглядевшись, я поднялся вдоль стены дома и заглядывал в окна, перемещаясь на высоте, пока не нашёл её комнату. Она была точь в точь, как та, которую я посетил позапрошлой ночью. Тот же компьютер на столе, кресло, убранная в стену кровать. И никого.

  Я перевёл взгляд вниз, улучил момент и опустился на тротуар. Больше всего на свете мне сейчас хотелось напиться до бесчувствия. Но я себе этого не позволю. Я ещё увижу Ию.


                (продолжение http://www.proza.ru/2018/11/13/763)