Часть третья и последняя

                (предыдущее http://www.proza.ru/2018/11/13/751)


  1


  Когда шёл к мосту через проходной двор, то увидел большого Крыса в цилиндре и фраке, сидящего под фонарём. Чёрный металлический Крыс в углу двора был весь нецензурно исписан красным. Ясно, что долго он здесь не протянет. Его собратья в подвалах – те бессмертны. А он, их символ, как древнейший, неискоренимый житель сего города, обречён от вандалов. Да, правда обычно неприглядна и не нравится никому, но, выходит, её не выносят даже прилично одетой и во фраке.
  Я вышел из второго двора на улицу и столкнулся с мужчиной, которому отвёл три месяца жизни. Это было столь неожиданно, что я резко остановился, а он отпрянул, хотя узнал меня только после этого. На этот раз я был в чёрном, поэтому он выставил вперёд руку, защищаясь, и с отчаянием выкрикнул:
  - Ты же дал мне три месяца, а теперь пришёл за мной!
  - Успокойся, - сказал я, - я пришёл не за тобой, а к тебе.
  - Зачем? – спросил обречённый.
  Он был слегка пьян.
  Что я мог ответить?
  - Хочешь поговорить? – спросил я.
  - Хочу! – подтвердил он.
  - Давай погуляем по скверу и побеседуем, - предложил я.
  Он молча повиновался.

  С минуту мы шли без слов, а потом мужчина спросил:
  - За что?
  - Ни за что, - ответил я, - сбой в твоей генетике. Случайность. Полно подобных случаев. И в юном возрасте. Ты хоть пожил.
  - Значит, всем управляет случайность?
  - Не всем, конечно, но её предостаточно.
  Он помолчал, осмысливая, а потом вновь заговорил:
  - Какой тогда смысл? Вот ты – ангел, поближе к верхам будешь, знаешь побольше нашего. Нам же говорят всякую лажу, что им выгодно, чтоб мы думали. Ответь мне: для чего всё? Всю жизнь стараешься, вкалываешь, копишь, детей поднимаешь, устраиваешь… а в один прекрасный день выясняется, что игра окончена. В чём смысл?
  - Никакого смысла, - согласился я, - Каждый выдумывает себе свой. В жизни нет смысла.
  - Нет?.. – потерянно сказал он.
  - Нет, - подтвердил я, - Больше тебе скажу, о смысле начинают задумываться, в основном, когда узнают, что недолго осталось. Как ты сейчас. А до этого никто особо этим не заморачивается.
  Я подождал, пока он переварит услышанное и закончил:
  - Ты взгляни на это иначе. Каждый обречён на жизнь. У одного она дольше, у другого короче. Никто сам не выбирал её, не давал согласия появиться на свет с последующим летальным исходом. Включая тебя. За тебя это решили родители. Ты с женой решил это за своих детей. У вас их двое. Они решат за своих.
  - Вот как… - растерянно отозвался мужчина.
  - Именно так.
  - Выходит, никто не виноват?
  - Виноват.
  - Кто же?.. Родители?
  - Тот, кто изначально ввёл эти правила игры.
  - Погоди, - заволновался несчастный, - это ты про своё начальство? Про Бога?
  - Про него. Устроил это всё и устранился.
  - Ничего не понимаю… Ты хулишь свою власть?
  Он явно не верил своим ушам, полагая, что ослышался или неверно меня понял.
  - А по-твоему, власть не бывает неправа.
  - Бывает. Но – потом. Когда приходит другая.
  - Конечно, - усмехнулся я, - ведь всё, что сверху, то свыше. А что ни делается, то к лучшему. Даже тогда, когда видно, что к худшему. Всё перетерпим, как бы хуже не стало.
  - Правда… - сказал он, - меня ещё отец учил: «Не хули начальника! Бог услышит – худшего пришлёт».
  Мне надоел этот разговор, и я решил его свернуть.
  - Короче, теперь, когда ты знаешь, что твой коллега оставил этот мир, напортачив, то всё равно ничего не скажешь.
  - Какой коллега? – удивился он, даже остановившись недалеко от детской горки.
  Я поглядел на него:
  - Ты же – электрик.
  - Да…
  - А какими были слова, породившие мир?
  Он пожал плечами.
  - Открой Библию и узнаешь.
  Чёрта с два он откроет.
  - А не скажешь? – попросил он, пытаясь понять смысл моей шутки, о которой ещё не подозревал.
  - Первыми словами Творца были: «Да будет свет!», - усмехнулся я, - Вот почему он – твой коллега. Прощай!
  Я резко взмыл, набирая высоту, и полетел в сторону Невы. Он скоро потерял меня из виду.
  Опустившись среди деревьев у Юбилейного, я быстро пошёл на мост, чтобы согреться. Зло хмыкнув: «Электрик! Коллега Творца…», я вспомнил детскую шутилку: «Мы спросили у монтёра у Петрова: «Почему у вас на шее провод?» Ничего Петров не отвечает, только тихо ботами качает».  Дуло сверху сильно, крутя снег. Видимо, там мои слова не понравились.
  Я шёл, думая, что не стоило умирать за него и ему подобных.

  На Тучковом мосту пришлось опустить лицо, руками прикрыв капюшон. Ветер был пронизывающий. Хорошо гению открывать форточку только для того, чтоб выяснить «какое там тысячелетье на дворе?», а любовью заниматься в жарко натопленном помещении. Тогда можно писать о том, как метёт снаружи… Гениально писать.
  И я принялся декламировать про себя, отвлекаясь от разыгравшейся пурги.

 «Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела».

  Давно у меня не было скрещенья рук, скрещенья ног…

  Мне повезло с трамваем. Запрыгнув в него, я поехал выполнить последнее в сегодняшней программе: купить в гипере то, что задумал к завтрашнему столу. У шестого трамвая как раз было кольцо недалеко от «Ленты».
  Очередь с набитыми доверху тележками стояла в каждую кассу. Я вздохнул, но делать было нечего и отправился путешествовать по отделам.

  Поздно вечером я ввалился в квартиру с сумками фруктов, тортом, деликатесной рыбой и икрой.
  И замер, не зажигая света. Тихо опустил пакеты на пол, снял обувь и заглянул в кухню. Никого. Что ж, оставалась надежда на ночь.

  Я уточнил по телефону к скольки завтра являться к родителям, расссказал, что принесу плюсом к спиртному, чтоб не тратились, и тихо отошёл ко сну.
  Но приснилась мне совсем не Ия, а как будто я вхожу в синий троллейбус, в котором, кроме кондуктора и водителя, никого нет. Мы едем, причём, я не помню куда. Как узнать куда же я направляюсь? Я делюсь своей проблемой с пожилой кондукторшей, а она смеётся и, передразнивая, кудахчет: «Куда? Куд-куд-куд-куд-куд куда? Куд-куд-куд откуда?» Я удивляюсь её поведению, говоря, что заплатил за то, чтобы меня привезли куда надо. «А куда надо?» - издеваясь, спрашивает она. «Если б я знал, то не спрашивал», - обижаюсь, и отворачиваюсь к окну, пытаясь сквозь замороженное окно разглядеть, где едем, тем более, что остановки не объявляются и на них троллейбус не останавливается! «Не переживай, - начинает утешать меня кондуктор, - никто не знает куда он едет, как и для чего. Это ещё что! Вот наш водитель тоже не знает маршрута. Да и я его не представляю. Если вспомнишь – сходи к нему, подскажи».
  Я поднимаюсь и, держась за спинки сидений, иду к кабине. Но машина, то резко тормозит, то набирает ход, и я решаю сесть, пока такое творится. Водителя закрывает плакат на кабине, на котором чёрной икрой по красной написано: «Жизнь удалась!»
  «Весёлый парень», - думаю я и встаю. Мне кажется, он теперь ведёт равномерно и смогу спросить его. А он в микрофон объявляет, словно прочитав мои мысли, что давно заблудился и находится в свободном полёте. Я трясу головой, не веря ушам, а потом в два шага подхожу и заглядываю в кабину. Но вижу только спину в кожанке и бритый затылок. «Аа… - говорит водитель, не поворачиваясь, - всё-таки добрался! Ну, тогда подскажи дорогу». Я гляжу в лобовое стекло и понимаю, что он едет вслепую, потому что стекло совершенно обледенело. «Нужно остановиться!» - кричу я и дёргаю его дверь. Но она не поддаётся, а он хохочет и бросает руль. Только тогда он поворачивается ко мне, и я узнаю в нём того, кому отвёл жизни три месяца…

  Второй раз я уснул надолго и глубоко. Без сновидений.

  Днём, выпив чая, приоделся, заказал такси, бутылки и фрукты аккуратно уложил в рюкзак, остальное – в пакеты. Спустился по лестнице после звонка диспетчера, что машина ожидает внизу.


  Я едва успел расцеловаться с Софьей и Александром в передней, как к нам выскочила бойкая девчушка, засыпав меня множеством вопросов:
  - Зд*аствуй! Это ты летаешь, как Калсон? А где у тебя плопеллел? Замёлз? На къыше сейчас холодно…
  Мы засмеялись.
  Она пригляделась ко мне и сказала:
  - Ты точно не Синяя Болода?
  - Нет, - покачал я головой, - А ты кто?
  - Девочка, - важно ответил ребёнок, - но у меня одна плоблема… Ты, говоят, знаешь всё напелёд, так скажи.
  - Проблема? – удивился я, успев присесть на корточки, будучи с ней почти на одном уровне.
  - Плоблема, - подтвердила она, - Мама не плизнаётся, как она узнала, что меня зовут Майя.
  - Нет, Майя, этого не знаю даже я. Может, ты родилась в мае?
  - Я не лодилась, - возразила она, - меня мама в магазине купила. Задолого. А ты даже этого не знаешь!
  - Извини, забыл. Уверен, мама тебя сразу узнала, ты ей понравилась, и поэтому цена не имела значения.
  - Имела! Ничего-то ты не знаешь… Она целых девять месяцев на меня копила. Но она и одевает меня так, что все ахают и охают. Заболеть могут… от зависти.
  - Майя-хвастунишка! Дай дяде раздеться!
  Я поднял голову и увидел улыбающуюся девушку. Она была стройна, я не назвал бы её красивой, но внешность была запоминающейся и сразу обращала на себя внимание. На такие лица очень благодарная задача рисовать шаржи.
  Я встал, чтобы снять рюкзак и вручить его названному отцу. Торт и рыбу с прочим у меня уже отобрали. Оставались пакеты с подарками. Но Майю было не остановить. Она спрашивала или комментировал все мои действия.
  - Ты столько плинёс… точно Дед Мооз.   
  Когда я снял куртку, оказавшись в чёрно-белом, она изрекла задумчиво:
  - Цёлно-белый… цветных там не делают, сто ли? Ах, да! На цёлной къыше белый снек и тебя вовсе не заметно.
  - Верно, - сказал я, - Как ты догадалась?
  Она задрала кверху нос:
  - Такая я догадалка!
  И унеслась из прихожей вприпрыжку. Девушка осталась, проводив дочурку улыбкой. Я быстро пролистал судьбу майиной мамы. Хорошая, гордая, с чувством юмора, несчастливая, плакала, но не призналась парню, что беременна от него, а он – потаскун и её не стоит, и в будущем у неё не сложится, но проживёт долго, внуки будут от Майи… Нигде не встретив себя рядом с ней, я успокоился.
  - Виталий, - протянул ей руку, - Ваша дочь меня разоблачила. Оказывается, я ничего про её покупку в магазине не знаю. Да ещё так задорого.
  Её ладошка утонула в моей лапище.
  - Вика. Слушайте её больше! Но она мне действительно недёшево досталась.
  - Вика, в этих пакетах – подарки Майе. Их должно хватить не на один праздник. Просмотрите их в укромном месте и сами решите, что из этого ей на Новый год. Разумеется, это – не от меня, а от Санты.
  Она поглядела на протянутые ей подарки и произнесла:
  - Зачем?
  - Для радости, - просто ответил я и пошёл в гостиную, откуда меня звал названный отец.

  Я помог расставить стол для праздненства, и тут вошла Вика пожаловаться на меня.
  - Дядьсаш, вы видели, что… Виталий вытворил? Я – про подарки Майе.
  - Вика… его не переделаешь. Стоит деньгам попасть к нему в руки и пиши пропало! Он их дарит, тратит, словно они ему мешают. И я тебя успокою. Подозреваю, что спиртное, которое он принёс (об остальном я не говорю) стоит ещё дороже подарков Майе.
  - Транжира! – обратился он ко мне, - Ты оставил себе хоть что-то на еду?
  Я улыбнулся:
  - Немного оставил.

  Пока шло накрывание на стол, в квартире то и дело раздался визг и писк счастливого маленького человечка. Майя, получившая Барби с Кеном и их имуществом, выбегала с каждой игрушкой, издавая восторженные оглушительные звуки и носилась с ней, показывая всем. Взрослые качали головами, цокали языками от восторга и хвалили игрушку. Я делал то же самое, ведь подарок принёс "Дед Мооз".

  Когда мы собрались за столом, провожать старый год было ещё рано. Вместо ламп горели свечи, переливалась огнями ёлочка в углу, зажигались разными цветами и гасли гирлянды, опутавшие гостиную. Светился большой экран на стене, там показывали музыкальный фильм.  Волшебный полумрак и ожидание приятного вечера наполняли комнату. Я попросил о возможности совершить множество маленьких чудес под видом фокусов. И почувствовал: получится!
  Но могам явно хотелось позабавиться и самим, о чём вскоре и узнал.

Итак, желая внести свою каплю радости, я постучал ложечкой по ножке бокала, привлекая внимание. Взгляды сидящих обратились ко мне, но выражение их лиц сменилось сначала на недоуменное, потом на удивлённое, затем они попросту открыли рты, продолжая молчать. Я не понимал, что происходит, поскольку не видел себя. Первой сообщившей о причине изумления оказалась Майя. Он спросила:
  - Мама, а цто это за сияние вокьюк коловы у дяди?
  - Это называется нимб, - тихо ответила Вика, и я понял, как пошутили надо мной эти двое. Я уже привык к их проделкам, читая за каждой подтекст. Они ничего не делали просто так. А уж кому, как не им было знать, что я – совсем не ангел. Во всех смыслах. И чем дальше, тем больше.
  Я мысленно погрозил им кулаком, изобразив грозность, а сам взял и изобразил, что снимаю нимб. И он… снялся! Продолжая светиться и фосфоресцировать у меня в руках. Я будто погасил его, и он погас, а после свернул, сложил и засунул в карман.
  - Ну… - только и произнесла Софья.
  - Да… - протянул, соглашаясь с ней Александр.
  - Эх… - вздохнула Вика, - а я уж было поверила.
  - Хотите ещё немного чудес? – спросил я.
  - Хотим! – закричала Майя.
  Тогда я на расстоянии без помощи пульта убрал звук телевизора, поднялся и стал готовить фокус. Я брал салатницы и тарелки, мешавшие моей встрече с блюдом, на котором лежали куски красной рыбы, и вручал сидевшим, говоря:
  - Держим…
  Открыв путь рыбе, я указал на неё и поманил блюдо пальцем. Тарелка заёрзала из стороны в сторону, как бы отказываясь. В гостиной стояла полная тишина, все взоры переводилиь с меня на непокорное блюдо и обратно. Тогда я поманил его двумя руками. Та же реакция. Пришлось сесть, прижать одну руку к сердцу, а другой послать воздушный поцелуй. Только после этого блюдо, зигзагообразно, подвигая то, что встречало по дороге, поползло ко мне. Все спасали бокалы, попадавшиеся рыбе на пути, пока она двигалась к моему краю стола. Дойдя, блюдо остановилось.
  - Встлетились! – радостно оповестила всех Майя.
  После этого я таким же образом вернул его назад.
  - Копперфильд отдыхает! – сказал Александр, - Не собираешься выступать в цирке или сольно?
  - Нет, - смеясь, сказал я, - только для вас. Теперь новый фокус!
  Я встал и протянул руку над неоткрытой бутылкой «Мартеля ХО», поводил над ней ладонью и… не прикасаясь к горлышку, поднял коньяк в воздух. Бутылка, повинуясь движениям моей ладони, как привязанная, облетела стол и вернулась на место.
  - Ула! – закричала Майя, - Бутилка поколена! 
  Смех и даже аплодисменты.
 
  - Круто! – признала Вика, - А вы – иллюзионист? Как вы делаете свои фокусы?
  - Признаюсь только здесь, - во всеуслышание заявил я, - Поскольку то, что я творю, включая полёты, нарушает законы нашей физики, то, полагаю, что совершаю это потому, что прогуливал уроки по ней, и оттого не знаю, что это невозможно.
  - Браво, сынок! – засмеялась Софья.
  - А воскресил ты меня и Витю по той причине, что не знал медицины? – с ухмылкой спросил Александр.
  - Именно. Кстати, он скоро выйдет на работу?
  - Думаю, после праздников. Э, пора провожать старый! Кто слово о нём скажет?
  - Ты, отец, - предложил я, - как самый старший за столом.
  Вика быстро взглянула на меня и отвела взгляд.
  Он предложил налить кто что хочет. Потом поднялся, держа рюмку.
  - Этот год выдался для нас с Софой очень тяжёлым…
  Он помолчал и продолжил.
  - Мы потеряли детей и внуков… И обрели сына. Сына, который вернул меня с того света. Сына, у которого не складывается счастливо судьба, а нам так хотелось бы иметь от него внуков.
  Софья всхлипнула и Вика обняла её, принявшись утешать.
  «Какой хороший мужик… - подумал я, - и жена его…. лучше не пожелаешь. Моя смерть их совсем убьёт. И что мне делать? Обложили со всех сторон. Ия, где ты, любимая?»
  И увидел её – с двумя белыми, на этот раз, голубями, сидевшими на вытянутых руках.
  И закрыл лицо руками, справляясь с собой.
  - Виталька! – услышал я. Это испуганно спрашивал мой названный отец.
  - Ничего, батя, - глухо проговорил я, не отнимая ладоней от лица, - Год действительно выдался тяжёлым. В нём я умирал несколько раз. Терял любимую… Годик, который идёт не за три, а куда за большее.
  За столом молчали.
  «Не стоит превращать праздник в похороны», - решил я и резко отнял ладони от лица. Оттуда в воздух вспорхнули два белых голубя.
  - Ах! – раздалось в гостиной.
  Я вытянул руки и птицы сели на них. Я накрыл их ладонями – голуби исчезли.
  - Ты – волсебник? Плизнавайся! – потребовала Майя.
  Я улыбнулся ей и посмотрел на продолжавшего стоять с рюмкой Александра.
  - Закругляясь, - сказал он, - предлагаю выпить за то, чтобы всё плохое осталось в этом году, а всё хорошее из него перебралость в следующий, встретив там ещё лучшее.
  Я тоже опрокинул рюмку конька, подождал пока живой огонь согреет изнутри, и полез обниматься, целуясь с отцом и мамой.
  - А Майю? – спросила малышка, когда я сел.
  Я чмокнул её.
  - А мою маму? – не отстала девчонка.
  Я засмеялся и посмотрел на смущённую Вику.
  - Это – не обязательно, - тихо сказала она, - Майка такое выдаст иногда…
  - Выпейте лучше на брудершафт, - предложил отец, - а то родственники, а на «вы». На вы воевать ходили.
  - Отец, дай им хоть сначала закусить, - вмешалась мать, - следующий раз выпьют на брудершафт!
  - У нас снова матриархат, - развёл руками отец и поцеловал жену, - Слушаю и повинуюсь!
  - А он разве когда-нибудь кончался? – спросила с улыбкой Вика и повернулась ко мне. Я увидел, что вино оказало своё действие. После бокала она раскраснелась и осмелела.
  - Виталий, если ты – сын моих дяди и тёти, то мне – кузен.
  - Видишь, - заметил жене отец, - молодёжь и без брудершафта обошлась. Сейчас займутся этой… как её… гене…алогией и выяснят, что их предки жили вместе в райском шалаше.
  - Была такая прибаутка или частушка когда-то, - сказала мама, - «С милым рай и в шалаше, если милый – атташе!»
  Отец засмеялся.
  Коньяк ли подействовал или мне было удивительно тепло среди своих, но я поднялся и предложил:
  - Только раз в году, в такую ночь можно совершить множество чудес. Я понимаю, что не в деньгах счастье. Но без них счастью бывает туго, даже если приходит. Поэтому следующее чудо будет состоять в увеличении этих самых денежных знаков у каждого!
  Я взмахнул рукой и сказал:
  - Пусть все проверят свои кошельки! Отец, неси свой бумажник. Гряди, как говорили в магазинах в ожидании покупателя, гряди обладатель пухлого бумажника!
  Недоверчиво глянув на меня, он ушёл в другую комнату и вскоре вернулся растерянный с кипой денег.
  - Мать, они не помещались в портмоне! Торчали наружу, валялись на полу… Виталик, что ты творишь? Когда ты успел туда их подбросить?
  Я пожал плечами:
  - Я даже не был в той комнате.
  Софья успокоила отца:
  - Саша, да не переживай так. Раневская, умная женщина, говорила, что деньги, конечно же, грязь, но какая целебная!
  «Ай, да мать!» Я засмеялся, а потом повернулся к Вике.
  - Кузина, проверь-ка свою сумочку! 
  - Сумочку? – переспросила Вика, - В кошелёк не влезло?
  - Он у тебя слишком маленький, - ответил я.
  - А ты откуда знаешь? – спросила она.
  - Я – прорицатель. Под Новый год.

  Вика пришла с полной сумкой купюр. Она ничего не понимала.
  - Не беспокойся, - сказал я, - денежки не должны назавтра превратиться в этикетки от нарзана.
  Судя по её взгляду, Булгакова она не читала.
  - Вот ещё… - сказал я, - нужно помочь витиной семье.
  - Ты уже оставлял им деньги, - напомнил отец.
  - То были не деньги, а слёзы. Я сам тогда был гол, как сокол. Сейчас я прокомментирую для вас чудо на расстоянии. Они с Валей и детьми ведь живут отсюда не близко?
  - Не близко, - подтвердил отец.
  Я сосредоточился и заговорил:
  - Деньги у них лежат в тумбочке. Верхний ящик… Триста рублей осталось. На что жить будут до его аванса… Наполним-ка этот ящик. Сделано!
  Я обвёл взглядом сидящих.
  - В новом году узнаете у них о чуде. Чур, меня не выдавать!
  - Зачем ждать нового года, - возразил отец и потянулся за мобильником.
  - В самом деле… - поддержала его мать, - ты ему на городской звонишь? Дешевле с нашего.
  Но отец только махнул рукой, указывая на стопки денег на диване.
  Мы замерли в ожидании. На пятый гудок трубку сняли. Женский голос.
  - Валюша, ты? – спросил отец.
  - Александр Ильич? – удивилась она, - С наступающим!
  - Вас также! От всех наших. Не кладя трубки, проверь там, где хранишь деньги, не увеличились ли? Нет, не шучу. Потом расскажу. Сходи к тумбочке, а то поздравление пропустим.
  Отец протянул телефон на середину стола и каждый, затаив дыхание, приблизил к нему своё ухо.
  Я скосил глаза на экран. Там президент вовсю шевелил губами, не зная, что я лишил его в этом доме слова. «Этого, главного чуда, увы, никто не заметит», - насмешливо подумал я.
  Видимо, Валентина ушла проверять ящик и кое-что в нём обнаружила, потому что раздался её возглас: «Ёклмн!..»
  Я улыбнулся.
  - Чудо! – закричала она, позабыв о телефоне, - Витя! Чудо!
  Отец выключил свой мобильный. Все молчали, не зная, что сказать. Я узрел на экране часы на кремлёвской башне и стал открывать шампанское, включив звук. Раздался бой курантов.
  - С новым счастьем! – сказал я, разливая по бокалам пенящийся напиток.


                (затем http://www.proza.ru/2018/11/13/770)