По-соседски

Привычка, как говорится, вторая натура. А уж если привычка устоявшаяся, ей, как говорится, лет и лет, то превозмочь ее получается очень редко. Особенно если даже не пытаться это сделать.

Акулина Поликарповна и Порфирий Еремеевич по старой привычке вставали с первыми петухами. Поскольку старческая бессонница прогрессировала, их внутренние петухи пели все раньше и раньше. Да и просто проснуться и тихо лежать, глядя в потолок, ожидая рассвет, было не в их характере.

Едва проснувшись, Акулина Поликарповна шла на кухню куховарить. Пусть их когда-то большая семья и разъехалась по огромному миру и редко навещала прародительницу, но своим привычкам бойкая старушка не изменяла. Каждое утро она готовила полноценный завтрак-обед-ужин из пяти блюд в огромных кастрюлях. Поэтому в кухне у нее шипело, шкварчало, грохотало и звенело. Чтобы не скучать в этой однообразной какофонии, Акулина Поликарповна включала радио — да погромче. Не те станции, где с утра шутят, подкалывают друг друга сомнительно молодые ведущие и ставят модную иностранную музыку, а ту единственную волну, где рассказывают про надои, урожаи, пишут письма президенту и устраивают производственные соревнования.
 
По понедельникам, средам, субботам и воскресеньям Акулина Поликарповна стирала. Поскольку стиральная машина была старой, то стирать приходилось в трех баках, которые визжали, пищали и в эпилептическом припадке бились об стену.

Порфирий Еремеевич хоть и уехал из родной деревни в неполные шестнадцать лет, но так и остался человеком деятельным и умеющим найти работу даже в двухкомнатной квартире. Поэтому, вооружившись молотками, дрелью, электроотверткой, долотом, он с самого утра ходил из угла в угол и прибивал, забивал, корректировал и проводил поддерживающую терапию. Если же ничего не требовало ремонта, Порфирий Еремеевич не отчаивался и что-нибудь мастерил. Какая бы ни была квартира, все равно еще одна полка, шкафчик или ящик всегда в хозяйстве пригодятся.
 
И жить бы Акулине Поликарповне и Порфирию Еремеевичу и не тужить, если бы не новые соседи.

Миля и Мася въехали на съемную квартиру с тяжкими сомнениями и тяжелым финансовым кризисом. После нескольких лет вольной жизни, когда они ни в чем себе не отказывали, будущее вдруг стало пугать.

— Посмотри на дом, — шептала Миля, — это ж дом-музей! Тут одни бабки и дедки живут, будут мозг выносить круглые сутки!

— А что делать? — философски отвечал ей Мася. — Ничего, разберемся с финансами — переедем сразу! Мы же эту квартиру не покупаем, а временно арендуем.

— Но все же, — вздыхала Миля. — Ад!
 
Как и все молодые люди, Миля и Мася работать и активно жить предпочитали во второй половине дня. Мася вообще фрилансил, а Миля ходила на работу после обеда. Спать, соответственно, они ложились поздно, почти под самое утро. Как раз в то заветное время, когда у Акулины Поликарповны и Порфирия Еремеевича начинался их активный рабочий день.

Когда молодежь поняла, что грохот за тонкой стеной в пять утра — это не временная блажь, а образ жизни, они сходили к старикам поговорить. Потом сходили поругаться. Затем, пригласив в качестве третейской судьи старшую по дому, сходили страшно поскандалить и поставить ультиматум. Но это не помогло, даже ухудшило ситуацию: теперь буйная жизнь соседей стала начинаться еще до пяти утра.

— Давай переезжать, — в конце концов взмолилась Миля, — черт с ней, с отдельной квартирой — снимем комнату пока! Черт с ними, с деньгами за жилье. Я не могу так больше!
 
Но Мася, обычно покладистый и во всем соглашавшийся, внезапно проявил твердость:

— Нет, так это оставлять нельзя! Эти старые, выжившие из ума поганки меня так просто не возьмут! Я из-за них по городу метаться не собираюсь!

— И что же ты собираешься делать? — подозрительно спросила Миля.

— Воевать, — коротко ответил Мася.

Военные действия начались этим же вечером. От друзей Мася притащил несколько колонок и врубил тяжелый рок на всю катушку. После часа музыкальной паузы была объявлена химическая атака: Мася пошел «курить» (точнее, просто раскуривать сигареты) в тамбур и на кухню. А потом принялся готовить самое вонючее варево, рецепт которого только можно было найти в сети. А потом взялся за текущий ремонт.

Да, Акулина Поликарповна и Порфирий Еремеевич приходили ругаться, но были посланы туда, куда до этого отправили новых соседей. Но старики не отчаялись и не сдались, а начали просыпаться еще на час раньше. Жизнь закипела!

***

Все случилось молниеносно быстро. Сначала в дверь позвонили и вошли Степановы: первой жена, кругленькая, серьезная и суровая, за ней муж — высокий, худой, нервно поправляющий очки.

— Вы что утром тут устроили? — даже не поздоровавшись, заявила Степанова. — Я вам записку писала? Писала! Вы ее читали? Читали. Зачем шумите?

Смуглость кожи, легкий акцент и быстрая, торопливая речь выдавали в ней южную кровь.

— А?

— Мы не шумим, — спокойно ответил Лисовский. Как и собеседница, он был невысок, кругл и уже начинал лысеть. — Мы вам в письме все написали!

— А кто шумит? Кто шумит, я вас спрашиваю? — бушевала Степанова. — Шумите — и врете!

— А вы шумите зачем? — грозно спросила Лисовская. — Нам вечером тоже отдохнуть хочется. А вы музыку на всю громкость врубаете! И вонь от вас идет жуткая!

— Мы шумим? Мы шумим? — закипела Степанова. — Мы шумим и воняем?! Это чистой воды ложь! Какая музыка? Какая вонь? Мы три ночи подряд из больницы приезжаем только под утро, поспать хотим — а вы тут со своими кастрюлями-ремонтами!

— А… — начала было говорить Лисовская и замолкла.

Потому что из-за стены вдруг раздался грохот, потом вовсю заиграл тяжелый рок.

— Вот! — Лисовский поучительно поднял палец. — Скоро завоняет!

— Но там… Там… Там же нет никого! — смертельно побледнела Степанова.

— Так и нас по утрам тут не бывает, — как-то бесцветно сказала Лисовская. — Мы к сестре в пригород ездим, там стройка идет.

Несколько секунд все четверо просто пялились друг на друга — а потом, когда в стену особенно сильно застучало, синхронно вылетели на балкон. Веселая ночь только начиналась!