Письма из Америки. Танго

  Мы сидели на тюке пресованного сена и рассуждали о смысле жизни. В воздухе витал запах выгоревшей за лето травы. Из кукурузного лабиринта, сухого и пыльного, доносились счастливые вопли заблудших детей.
 
  - Придёт срок, и ребята с белыми крыльями нам всё растолкуют. Мне, признаться, всегда интересно было узнать, какая погода в раю. А для этого есть всего один способ – кони двинуть. Другого способа нет. В церковь-то ходишь? Хотя бы в какую? – Мэтт прихватил с земли рукой в рабочей перчатке труху и пустил её по ветру.
  - Редко, - повинился я.
  - Значит, не ходишь. А надо. Земля круглая, жизнь длинная, а бог един. – Он немного помолчал. – Завтра дождь будет. Ветер с запада.
  - Примета такая? – мой голос выражал почтительное уважение к истинному обитателю полей и лесов. Знатоку того, с какой стороны бука крупнолистного растёт  мох, если он вообще там растёт, и как правильно охотиться на пятнистую гиену.
  - Гугл нам в помощь. – Мэтт усмехнулся и показал краешек смартфона в кармане красной рубашки. – Ты думал, я родился в бункере для компоста в результате свадьбы сенокосилки с комбайном? Поверь, я такой же городской слизняк, как и ты. И не вздумай отпираться, я городских за милю чую. Нам ведь что важно, приятель? Реабилитация. Походил по навозным кучкам, лошадку или коровку погладил – и бегом к выхлопной трубе, чтоб восстановиться. Надышишься всласть, и снова можно возвращаться назад к природе.

  Я с сомнением покосился на Мэтта. В джинсах, тяжелых ботинках, шляпе с загнутыми полями, грузный и крепкий, - выглядел он, по мне, заправским фермером. Из тех, что в качестве развлечения воздвигают у себя на заднем дворе жестяной флюгер-переросток  с пропеллером. Из образа выбивалась только шкиперская бородка.
  В сопливой юности шли мы с другом по питерской улице Рубинштейна, и он, указав на поддатого мужичка, спросил:
  - Угадай, кем он работает?
  Мужик как мужик. Борода вот странноватая: кривая и нестриженнная.
  - Шофёр, - предположил я.
  - Бери выше, - наставительно поправил меня друг. – Водитель автокрана. Потому и бороду носит.
  То есть, борода как бы возвышала этого мужичка над остальными простыми шофёрами, была знаком высшей касты и особой благосклонности судьбы. Автокран – это вам не хрень собачья.
  - Баранку небось крутишь, – пустил я пробный шар.
  - Сейчас увидишь, - пообещал Мэтт.
 
  Вокруг бурлил праздник урожая на ферме «Мэйз вэлли». Папы катали малышей во взятых на прокат садовых тачках. Хулиганы повзрослее залезали внутрь широких пластиковых труб и, врасторырку, лихо скатывались в них с пологого холма. Некоторые дети прыгали в небольшую выгородку, доверху заполненную высушенными кукурузными зёрнами, и, пошуршав и побарахтавшись, пропадали на глубине.  Мамы кормили козочек. Самый старший козёл-руководитель забрался на высоченный деревянный помост, и корм туда ему доставлялся специальным ленточным транспортёром. Я тоже покрутил ручку дьявольского устройства, однако угощения не положил. Козёл высокомерно посмотрел на меня сверху вниз и демонстративно повернулся лохматым задом. Корыстным козлом оказался.
 
  Мы с Наташей уже успели прокатиться по окрестному полю на тракторном поезде, где вместо вагонов были открытые прицепы, а вместо сидений – сено. Поплутали в совершенно дурацких зарослях пожелтевшей кукурузы, именуемых «Очень Страшным Лабиринтом». Бродить по тропинкам мне сразу надоело, и я, держа Наташу в кильватере и стукаясь лбом об окаменевшие початки, проломился напрямки. Девочка-смотрительница, когда мы внезапно выскочили в неправильном месте, сказала, что так нечестно. Может быть, она и права. Зато быстро.

  Наташа убежала к островку городской культуры – хот-догам и сортирам. Сортиры, между прочим, следует посещать обязательно: там вам могут повстречаться настоящие шедевры. Так, на стене сортира одного парка под Рочестером я обнаружил взятую в рамку деревянную доску с каллиграфической надписью «Грядут лучшие дни! Они зовутся суббота и воскресенье».

  Судя по программке праздника, которую нам выдала на входе в обмен на билеты пухлая девушка лет пятидесяти в белой юбочке поверх синих рейтузов, наступало время чуть ли не главного аттракциона. Народ уже подтягивался, вольно размещаясь на траве и заботливо разбросанных тут и там тюках сена и старых колёсах.
 
  Прямо перед публикой стояла диковинная машина, похожая на пожарный грузовик: ярко-оранжевая, с кучей блестящих вентилей, полицейской «люстрой» на крыше кабины, дополнительными фарами и телефонным номером службы спасения 911. По борту было крупно выведено название фермы «Мэйз вэлли». А сверху была приделана длинная труба с поясняющими словами «тыквенная пушка». Да, это была настоящая пневматическая пушка, стреляющая тыквами, грозное произведение сумрачного фермерского гения!
 
  Мишенью служил микроавтобус, изувеченный предыдущими обстрелами пожарного мутанта. Вид помятого железа и выбитых окон внушал уважение.
  Внезапно Мэтт, глянув на часы, вскочил и деловито направился к орудию. Достал из недр грузовика звуковую колонку, прицепил себе на шею радиомикрофон. Теперь стало понятно, что Мэтт и есть тот самый водитель-пушкарь, которого ждали зрители. А ведь с виду казался обычным человеком.

  - Многие меня спрашивают, - начал Мэтт, - опасно ли стрелять из пушки? Отвечаю. Для тыквы просто смертельно. За сезон моя малышка уничтожает сотню-другую тыквочек. Для людей обычно всё заканчивается благополучно, если они не находятся на линии огня. Кто желает быть моим помощником?

  Желали все. Мэтт поманил меня пальцем, и я с готовностью потрусил к нему. Всё-таки  здорово, когда имеешь нужные знакомства. Мы вскарабкались на боевую палубу. Утробно загудел воздушный компрессор. Я подал заряжающему  первый снаряд.
  - Огонь по готовности! – скомандовал Мэтт самому себе.
  Труба оглушительно хлопнула, и желтый шар улетел в голубое небо. Народ восторженно ахнул. Я хотел отдать честь, но руки были заняты следующей тыквой.
  Мы стреляли на дальность и высоту, тяжелыми одиночными ядрами и мелкой шрапнелью из полудюжины незрелых снарядиков. Потом перенесли огонь на мишень. Тыквы смачно плюхались в борт автобусика, и каждый выстрел сопровождался дружным аханьем зрителей.
 
  В какой-то момент Мэтт доверил мне главную кнопку. Я долго выверял прицел, подкручивая горизонтальные и вертикальные маховики. Так стреляла из снайперской винтовки чёрная сморщенная старушка на моём любимом стрельбище. Я успевал высадить пару магазинов из своего «Глока» по ближней консервной банке, пока она, сидя за дощатым столом, меланхолично выцеливала нечто, видимое ей одной в невообразимой дали.
  - Трубка пятнадцать, прицел сто двадцать! - голосом бывалого артиллериста прошептал я по-русски.
  - Что ты там бормочешь? - удивленно повернулся ко мне Мэтт.
  - Заклинание. Чтоб не промазать.
  - Из этой дуры промажет только недумок вроде нашего нового губернатора.
  Надо признать, я промазал. Тыква взрыла землю в нескольких ярдах от микроавтобуса. Толпа зрителей разочарованно завыла. Явный знак, что могу успешно заняться политикой.

  После пальбы мы вернулись к насиженному тюку сена и прерванному разговору. Мэтт и в самом деле трудился раньше шофёром, потом работу потерял. Попытался устроиться на железную дорогу сцепщиком: платят-то от души. Но экзамен по арифметике завалил. Как он сам выразился, «на дробях упал». И в поисках работы забрёл в какую-то контору. В объявлении написано было, что требуются водители. Перед тремя десятками соискателей долго распинался жуликоватый тип. Когда он сказал, что помимо доставки потребуется клиентам кое-что продавать, все молча встали и вышли из зала. Мэтт остался.
 
  Он развозил бесплатные лампочки, в придачу к которым требовалось всучить дорогой напольный светильник за полновесные доллары.  Лампочки брали охотно. Светильники – нет. За первую неделю Мэтт продал один торшер симпатичной пышке на хуторе близ Хартвилла. Через неделю бесплодных мытарств он решил, что там, где есть один торшер, не помешает и второй. Когда  он притащился к ней в седьмой раз, пышка завела его в дом, включила все напольные светильники и при ярком безжалостном свете заявила, что она разорится на счетах за электричество, и поэтому Мэтт просто обязан переехать к ней жить. Мэтт поверил затейливой женской логике, плюнул на лампочки, переехал в иллюминированный им самим дом на хуторе и устроился непонятно кем на той же ферме, что и Пенни.
 
  - Я такая толстая, - жаловалась Пенни.
  - Ты нормальная, - успокаивал её Мэтт.
  - Это разве комплимент? – ныла Пенни. – Приличная женщина не должна иметь такую попу.
  Чтобы похудеть, Пенни ездила за сорок миль в танцевальную студию «Огайские Кузнечики». Ей был нужен партнёр, и она брала Мэтта с собой. Боже, как он ненавидел танцы! Он ненавидел ковбойские танцы в линию, классическую чечётку, танец цыплят, вальс, фокстрот, самбу и хип-хоп. Балет он тоже ненавидел. Однако мужчина ради любимой женщины способен почти на всё, даже на танец цыплят.
  Пенни же относилась к занятиям в студии, как к налогам:  неприятно, но надо. Они с Мэттом оказались отменной парой.

  Мэтт снова бросил взгляд на часы, подхватил свой громкоговорящий ящик и двинулся к сооружению, отдалённо напоминающему гоночный автотрек. Вдоль овального проволочного загона трепыхались разноцветные флажки. Белая простынка над головами разъясняла особенно недогадливым зрителям, что здесь проходят именно «Свиные гонки», а не верблюжьи или страусиные. В центре высился помост с детским пластиковым бассейном. С помоста Мэтт вальяжным баритоном профессионального спортивного комментатора долго рассказывал о породах беговых свинок, а потом совершенно подло и неожиданно выстрелил из маленького пистолетика.
  Тотчас по кругу понеслась группа сосредоточенно пыхтящих поджарых спортсменов. Как-то сразу стало ясно, что за финишной чертой, в хлеву, их ждёт большой приз. Что-то вроде золотого кубка, полного отрубей.  Если бы я был голодной свиньёй и меня ждал подобный приз, я бы тоже бежал со скоростью пули. Копытца вздымали пыль. Матерчатые номера на боках развевались, как плащи мушкетёров. Миг – и свинки скрылись за дверью сарая. Кто победил, я так и не понял.
 
  После свинского соревнования настала очередь уток. Бежали они плохо, суматошно крякая и отвлекаясь на свист болельщиков. Утиный забег закончился купанием в детском бассейне, куда кряквы, промчавшись по наклонному пандусу, дружно и радостно попрыгали к своему и нашему удовольствию.

  Мэтт в завершение программы под музыку изобразил несколько танцевальных па. Примерно так же танцует цирковой медведь: поворот налево, поворот направо, задняя лапа в сторону, передняя лапа вверх.
  - Танго хотим! – зачем-то крикнул я со своего места. Меня внезапно поддержали. Отовсюду раздавались хулиганские  выкрики:
  - Танго! Танго давай!

  Мэтт растерянно помялся, затем махнул кому-то рукой. На помост взлетела пухлая блондинка, которая проверяла билеты на входе. Сейчас она показалась мне гораздо моложе. Над толпой, над кукурузным полем, над тыквенной пушкой, над утками и свиной дорожкой поплыли звуки знойного аргентинского танго.

  Мэтт взял Пенни за талию, Пенни положила руку на плечо Мэтта, и они закружились по импровизированной сцене. Это не был танец классического красавца и юной девушки с гибким станом. Какой уж там стан в синих рейтузах... Они танцевали, словно делали нужную работу, не всегда приятную, но без которой ни за что не обойтись. Они, можно сказать, работали танго, старательно и просто, как и всё в своей жизни, не надеясь на музыку, презирая лишние движения и основательно топая ботинками по деревянному настилу. И от этого танец становился ясным и разумным, любовь – надёжной, бытие обретало смысл, и смысл этот был в размеренности и счастливом душевном покое.

  Чёрт меня подери, мы после хлопали им так, что на землю разом рухнули все ещё не снятые початки! Готов поспорить с кем угодно на галлон кентукского самогона, это было самое лучшее танго в радиусе ста миль вокруг фермы «Мэйз вэлли».