Ключ от острова

1. Здесь не ступала нога человека

- Зачем это? - я уставился на протянутые ключи. Официант меж тем принес два запотевших бокала, и весьма вовремя – кондиционер в одиночку уже не справлялся.

Июль в Москве наконец-то расставил всё по местам - высушил лужи, расплавил асфальт, отправил сопротивлявшихся на дачи и в отпуска. Пространство внутри воображаемой городской черты вымерло и безжизненным маревом душило случайно уцелевших горожан.

Наше присутствие здесь тоже спорно. Быть может, это уже и не мы, а две испаряющиеся голограммы с пунктирными следами памяти и интеллекта своих телесных хозяев, не отважившихся на личную встречу. - Да, мозг плавится вполне креативно - эту мысль я с трудом смог подумать, но сразу же перестал.

- Меня не будет год или больше - Антон мечтательно зажмурился и сделал внушительный глоток - Кому это всё доверить? Сдавать не вариант. - Пшеничная пена заискрилась в седой бороде. Он промокнул салфеткой лоб, смахнул пену, и борода снова стала в тон курчавой шевелюре - дорогой респектабельной масти перец с солью.

Квартира в самом центре, внутри Бульварного. Мебель антикварная, если не сказать - музейная, где - купленная, где - даже выкраденная из не слишком охраняемых запасников - но это уже отдельная история. Картины, гравюры, скульптуры. Дореволюционные интерьеры. Никакого ремонта, только реставрация! В ущерб удобству, да вообще всему, кроме священной аутентичности! Пол в коридоре в итоге эдаким винтом велотрека спускался к входной двери, усиливая головокружение от розового вина, столь любимого хозяином.

- Пойми, развод - только иллюзия свободы. - он придвинулся, обхватил широкий бокал, словно опираясь, и продолжал: - Есть у меня опасение, что свалившейся свободой тебя придавит, и ты сбежишь от неё, не осознав даже, что её у тебя и не было-то по-настоящему. Тебе надо обжиться на воле, ну и я буду должен тебе добренькое дельце за заботу о реликвиях.

- Да я пока только наслаждаюсь. – Соврал я и откинулся на подушки. Антошу потянуло на философию - становилось весело. Вроде и не самую приятную тему зацепил, но стало почему-то беззаботно, как в детстве. Он это умел. - Вроде пока нигде не давит, не жмет. Кстати, а почему "иллюзия"?

- У тебя что, такого не было? Когда закончил школу, потом институт, уволился с работы, а новую ещё не нашёл… Сперва ощущение абсолютной свободы. Потом догоняет… отрезвляет новыми гранями «прекрасной» НЕсвободы, только уже иного порядка. Они до поры скрыты…

- А ведь не было! - Я его перебил. То ли хмель, то ли смысл сказанного постепенно докатывался, и я тревожно заёрзал -  на мягком дермантиновом диване стало не так удобно, как минуту до этого. - Со школой - да, припоминаю что-то похожее. А потом карьера без передышки - только новые грани открывались этой самой неволи, или может востребованности.  Я один-то никогда и не жил! С родителями сначала - понятно. А перед дипломом уже женился. Вот теперь только…

- Так ты сейчас в самом моменте. Что ж, наслаждайся пока. Стихи-то не начал опять писать? Моя квартирка разоблачение мифа не ускорит, но разнообразит определенно. В холодильнике роз'э, в буфете скотч - не стесняйся.

- Благодарствуйте, запас уничтожим, а стихи даже читать перестал. Свобода, по-твоему, значит, миф?

- Не пишешь – могу за тебя не переживать, видимо – он усмехнулся.
- Свобода – остров! Необитаемый! Нога человека там не ступала - приблизиться даже и то сложно невероятно. Забей на патетику - настроение хорошее - улетаю. Давай приземлим: представь воображаемую социальную шкалу - у одного края бомж в трофических язвах, у другого - мультимиллиардер без проблем с законом. Первый уже в базовых выборах: что есть, где жить и т.п. НЕСВОБОДЕН. Ну а со вторым ещё проще! Ему ЕСТЬ, ЧТО ТЕРЯТЬ! Желаете рассмотреть кого-нибудь посередине?

- Ну мы посередке как-нибудь разберемся. – я подбросил связку ключей – Куда эмигрируешь-то?

Он глянул на часы и заторопился.

- Не спрашивай пока - открытку пришлю, как устроюсь.  Два часа до конца регистрации - водитель эсэмэсит исступленно. Теток води - сколько духу хватит, но на пушкинском диване - ни-ни и буфет французский побереги. - Он запнулся - Стоп. Забудь, что я только что сказал. Сам глубину своей свободы меряй, от меня никаких ограничений. Жги, старичок!

И мы обнялись.

Какое-то время я ещё пытался представлять себя на линейке между бомжом и олигархом, потом отпустило. Ночью мне снился остров, я подплывал всё ближе и уже был готов ступить на обжигающий белоснежный песок.


2. Ключи от чужой квартиры

Я сижу, чинно перекинув ногу за ногу, на том самом "пушкинском" диване. В одной руке у меня угловатый стакан, а в нём немного янтаря из бесконечных запасов хозяина жилища. Я слизываю дымную односолодовую горечь с ледяных кубиков, грани их постепенно закругляются, а мои глаза также постепенно закрываются от удовольствия. Диван, по преданию, знававший задницы поталантливее, мою немилосердно сверлит выпирающими пружинами.

- Вот! Тебя даже мебель не воспринимает как личность! - Так бы моя бывшая, скорее всего, припечатала. И сегодня я бы впервые с ней согласился. Вся эта ярчайшая bright personality под ударами судьбы распалась  цветными стеклышками в детском калейдоскопе вместе с остатками двадцатилетнего брака. Они отчаянно трепыхаются и исполняют причудливые узоры, доставляя сиюминутное удовлетворение, но мне-то нужна фотографическая четкость!

Не спать! - это я себе - думаю вслух. Вечер сулит романтическую встречу, и я, можно сказать, немного взволнован.

В другой руке на манер чёток я перебираю связку ключей от неожиданно свалившихся на меня антикварных апартаментов. Один - серебристый, симметричный, обоюдоострый, другой - латунный, затертый с архаичной колючей бородкой.
 
У меня определенно дежа-вю, и я слишком хорошо помню откуда. Тогда тоже квартира и связка ключей. Без антиквариата, но после кельи студгородка казалась, по меньшей мере, джуниор сьютом. Она прибегает, раскрасневшись с мороза, этаким снегирём. Смущенная улыбка на почти детском лице. Быстро начинает раздеваться и становится жарко вот здесь и ещё тут. Четверть века. Как же её звали?
 
Веки тяжелеют, и я проваливаюсь глубже воспоминаний. Колокол дверного звонка заставляет вздрогнуть и окинуть взглядом экспозицию – идеально. Одергиваю рубашку и иду встречать.

Боже! Эти струящиеся, совершенно сумасшедшие, волосы обдают волной свежести, похоже, облепиховой! В них зарыться с головой и больше никому не открывать! Но теперь я вижу только глаза и уже начинаю тонуть! Не без помощи single malt - мелькает проблеск сознания. Говорят, на этом острове единственная винокурня - надо будет запомнить буквы. Может там тоже не ступала нога… Хм, а винокуры…

Привет - говорит. - А вы вроде бы меня в музей приглашали? - появляется неуверенная улыбка.

- О да, сударыня, это здесь - торопливо бормочу я и, перефразируя на манер Костика из "Покровских Ворот", впопыхах и не надеясь особенно, что новое поколение способно считать код: - Экспонаты вас ждут!
И тут она выгибается, порывисто прижимая запястье ко лбу:
- Я такая внезапная, противоречивая вся…. - И это восторг!
 
Накручиваю ручку граммофона. Выходит, двадцать пять лет назад нам пели Scorpions про любовь с первого укуса из сверкающего двухкассетника. Сегодня же винил на заботливо отреставрированной механике и непреходящий «Love me tender». Быть может есть надежда, что прошлое ещё не наступило? Или в какое именно будущее желаете вернуться? – Мда, ну это слишком шикарный выбор даже для острова Свободы – упс, каламбур – следующая тогда Гуантанамера!
 
Мы медленно движемся в притворном танце, огибая подтянутые подновленной обивкой стулья, будто дожидающиеся своего великого комбинатора, а может уже дождавшиеся? Подпеваем вполголоса Элвису, приближая губы и переходя на шёпот: "For my darling I love you, And I always will". Шепот срывается, становится хриплым. Я спотыкаюсь и мягко приземляюсь на один из стульев, не выпуская ее руку. Пытаясь сохранить равновесие, она делает широкий шаг, полы её юбки распахиваются шире положенного. Меня снова бросает в жар, и рука проворно скользит туда, куда ещё секунду назад - рано или вовсе нельзя, но теперь уже точно - ДА!
 
Звонок телефона безжалостно вспарывает тонкое полотно мимолётной реальности. Просыпаюсь.
 
- Алло, это музей? - звенят колокольчики на другом конце - Я подъехала, где у вас начало осмотра?
- Хранитель будет через минуту, ожидайте. - Растягиваю слова, но нетерпение выдаёт.

Ссыпаюсь по ступенькам в асфальтовую духоту июльского вечера. Сон ещё не отпускает, только теперь острее - и волосы, и глаза и... ВСЁ! Церемонно протягиваю руку, приглашая войти. Она делает шаг, разлетаются полы лёгкой льняной юбки, и я закрываю глаза.

3. «От злой тоски не матерись» (1)

Кварталы, бегущие навстречу, начинают казаться знакомыми. Но узнавание не обещает приятных воспоминаний. В груди уже вовсю ноет, когда машина наконец останавливается. Сижу ещё какое-то время неподвижно, продолжаю наматывать свой клубок боли. Беспорядочно роящиеся поначалу мысли, строятся ритмичными рядами и сливаются в болезненный унисон.

Как может стать ненавистным здание? Двадцать лет я считал его своим домом. Воспоминания о первой половине – как довоенное кино – такие же счастливые и беззаботные.

И такие же невыносимые!

Любовь всей жизни, та,
что раз и навсегда,
за эти годы обернулась
чужим,опасным существом.

Теперь её коснуться даже в мыслях,
в воспоминаниях – тупая боль утраты.

Отношения предстали оковами, тянущими жилы ежедневно и без выходных.

И даже дом казаться стал темницей,
откуда я и совершил побег.
Позорный ли? Как посмотреть.
Да и побегом-то назвать…
Уполз, зализывая раны.

Желал ли я такой свободы?
– Бред,
то был мой самый адский страх!
И вот я в нём, и что я слышу.
– Ты обживись тут, старичок!
Ты никому не нужен здесь. Но кто-то
готов сие назвать свободой
и философствовать об иллюзорности её!

Что ж алкоголь да мнимые романы
неплохо глушат боль, но не излечат...

Зловещий гипнотический ритм затягивает и парализует волю. Внезапный звук клаксона выдергивает меня в реальность, на свет, на воздух. Я наконец отпускаю яркие и реалистичные дремотные образы, вспоминая, зачем я здесь.

… И, если б кто-то из друзей
или, напротив, совершенный незнакомец
меня сейчас спросил, как всё произошло,
я б не ответил ни тому и ни другому.

Не потому, что я не ведаю. Как раз наоборот
– предмет я изучил в деталях.
Но знание сие опасно, впрочем,
противоядие известно, и его,
изволь, готов я предоставить,
но сам воспользоваться им
смогу уже навряд ли…

Мотаю головой из стороны в сторону, будто пытаясь вытрясти идиотский ритм, и вроде бы мне даже удаётся. Однако, неведомый проситель теперь уже требует обещанный антидот. И я ему мысленно объясняю, по-простому:

- Надо делать! Что-то конкретное и каждый день! Во имя своей великой любви! Иной раз достаточно искреннего слова. «И он не знал на свете большей радости, чем называть её по имени»(2) - Помнишь? Но надо спешить! А то в какой-то момент даже с именем могут быть проблемы! Это всё – пользуйся.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь применить своё открытие. А пока продолжаю возвращаться сюда, ради бесконечно драгоценного для меня человека! Он сидит рядом со мной на заднем сиденье такси. Это мой младший – Мишка. Ему 5. Он деловито загибает пальцы, подсчитывая, что мы успели сегодня.

- Слона кормили, на картинге гоняли, мороженное с лимонадом… - и ещё он, похоже, единственный, кто искренне рад этому испепеляющему июлю, мешающему сон с явью – Пап, а ты в следующие выходные пьиедешь? – И, не смотря на жару, я уже весь в мурашках!

Я тяну сына за плечи к себе, ближе, хватаю в охапку. Его волосы пахнут шампунем, наверное, тем самым, без слёз, и ещё чем-то очень детским, беззащитным.
- Конечно же приеду!
- Вы же с мамой когда-нибудь помиитесь? – Мишка прижимается и всхлипывает где-то у меня над ухом.

Глаза предательски жжёт, и контуры расплываются. Ну и на хрен мне этот остров? Я обнимаю его «къепко-къепко» и понимаю, что сейчас скажу ему всё! Ему первому!

Июнь, 2018

Примечания

1) А. Городницкий «На материк»
2) Високосный год «Лучшая песня о любви»