СА. Часть 3. Глава 25

- О! Какие люди!
Такой широченной улыбки я никогда не видел у Пегого. Его абсолютно искренний радостный садизм заталкивал остатки моего весеннего настроения в глубокую непролазную трясину мизантропии. И чем шире он улыбался, тем сильнее я мрачнел.
-Хе-хе, Зарницын, - похлопал он меня по плечу, - сержантская учебка это тебе не солдатская, здесь стишки уже не попишешь…

Я молчал и угрюмо смотрел на него изподлобья.
Пегий прекрасно понимал, что я его не собираюсь встречать с распростёртыми объятиями и поэтому улыбался ещё шире.
- Готовь верёвку и мыло, Зарницын, -  потирал руки Пегий, - к старым знакомым я буду особо внимателен.

У меня не было никаких иллюзий на счёт Пегого – предстояло нелегкое испытание.
На сержантских курсах никого из моих бывших сослуживцев не было, ни одного знакомого лица. Настроение стремительно падало уже не на ноль, а в бездонную пропасть бесконечного минуса.

Утро началось с подъёма 45 секунд. Я настолько отвык от такого утреннего эквилибра, что даже штаны не мог надеть за это время. Я опять возвратился в первый армейский день, не только мысленно, но и вполне физически. К счастью, я был не один такой, но от этого не становилось легче. Пегий просто лучился чёрной энергией палача-пыточника, издевательски подмигивая мне. Мы снова укладывались в койки, вскакивали и пытались одеться за 45 секунд. У нас ничего не получалось и мы вновь укладывались и вновь вскакивали по команде, и это продолжалось бесконечно…

- Завтрак нужно заработать, - ехидно заявлял Пегий.
Настроение у него было такое, словно дедушка из Канады оставил ему наследство в миллиард долларов.
Наконец у нас получилось что-то приближающееся к нормативу.
- На сегодня хватит, - с притворной снисходительностью объявил Пегий, - хотя Зарницын мог бы ещё поупражняться.
Я не собирался ему ничего отвечать.
После завтрака была строевая. И здесь Пегий изголялся насколько позволяла ему его извращённая фантазия.

- Зарницын будет ночевать на плацу, -  гадко скалился он и подмигивал.
- Зато здесь не так душно как в казарме и портянками не воняет, - огрызался я.
- А за разговорчики в строю Зарницына ждёт шлифовка туалетного очка до белоснежного цвета.
- Ну что ж, зато не надо будет заниматься строевой.
- Ничего, я тебе и в туалете строевую устрою.

На следующий день всё повторялось с удвоенным прессингом. Правда, туалеты я не чистил, но на угрозы Пегий не скупился. Однако одним Пегим дело не ограничивалось. В учебке появилось два новых сержанта (видимо, их перевели из других частей): Калагатин, родом из Калуги, ему и кличку дали «Калуга» и Чепель откуда-то с Волыни. И тот и другой редкие гниды, похуже Пегого. Тот, по крайней мере, не опускался до того, чтобы заставлять бойцов стирать его гимнастёрку. Непосредственно эти двое не вели с нами занятий. Нашим взводом командовал Пегий. Но они жили в нами в одной казарме и при случае всегда пытались унизить или оскорбить.

Чепель, указав на замоченную в тазике одежду, прогнусавил:
- Постираешь.
Я и ухом не повёл.
- Ты чё не понял? – сощурился он.

Я молча мотнул головой и приготовился к атаке. Через мгновение я узнал, что жизнь щедра на удивительные метаморфозы. Поразительно, но за меня вступился Пегий, уж не знаю из каких соображений. Может он ревновал: как же, над его «подопечным» будет издеваться кто-то другой. Он не хотел делиться этим удовольствием ни с кем.
- Оставь его, - сказал Пегий, - у него особое задание, он вечный дежурный по туалетам, - и он омерзительно осклабился.

Однако туалеты я так и не чистил. Пегий гонял нас по плацу до седьмого пота, тоже самое повторялось на спортплощадке, до изнеможения мучил упражнениями с оружием, заставлял мыть полы до зеркального блеска и выравнивать заправку коек до немыслимых точностей прямых линий, но туалеты мыть не заставлял.

 Мытьё туалетов входило в обязанности дневальных, и только будучи в наряде, мне приходилось заниматься этим очковтирательным делом, как и любому дневальному, но вне того – никогда. Конечно, мытьё полов в казарме тоже было на совести дневальных, но здесь Пегий делал исключение – и полы драили все подряд кто хоть как-то, по его мнению, провинился. Всё это мало способствовало обучению на сержанта. Из шестнадцати часов бодрствования, всего один час отводился собственно на сержантскую науку. А если ты в это время был в наряде, то лишался и этого мизера. И сие называлось учиться на сержанта. «Всё это было бы смешно, когда бы ни было так грустно».

Однако примерно через полтора месяца всё закончилось: и бешеные строевые, и бесконечное бессмысленное мытьё полов и изнурительная физподготовка – нас через день стали посылать в караулы: внутренние и гарнизонные.