Пока говорит телевизор

Дед Спиридон сидел на скамейке и чистил старую двустволку марки Иж-27. К российской глубинке подбирался рыжий сентябрь.

— Слышь, дед! — прилетел из дому сиплый бабкин крик, — иди, новости смотреть… президент про пенсию говорит.

Старый охотник бросил своё любимое занятие и ухромал смотреть телевизор. Ружьё он второпях брякнул на скамейку, пробормотав: «Чай, птицы не унесут…»

На втором этаже деревянного дома пялился в монитор одиннадцатилетний внук. Родители сбагрили его на всё лето к старикам в деревню вместе с компьютером и остальным барахлом. Здесь парнишка был сам по себе. Услышав металлический звук с улицы, он выглянул в окно. Двустволка хитро блеснула ему зайчиком по глазам.

Уже через пять минут Толян шёл по деревне с ружьём на плече. На него лаяли местные дворняги и диковато поглядывали алкаши. Стоял душный рабочий день. Большинство взрослых уехали в город по делам.

— Пацантрэ-э-э! — свистнул мальчишка кучке подростков, куривших на брёвнах. Некоторые обернулись, и Толян навёл на них двустволку:

— Бам! Бам! — стрельнул он губами. Холодные стволы промолчали.

— Ну-ка! — заинтересовался Дюша, старший из ребят. Ему было 14. Он отбросил окурок и подозвал Толяна взмахом руки, — Дай заценить.

Толя покорно подошёл и протянул двустволку.

— Норма-а-ально! — старший провёл пальцами по хромированным стволам, ребристой гравировке, лакированному прикладу, заглянул в дула, — Жаль, пулек нету...

— Жаль, — вздохнул Толян.

Мимо шаркал пьяница Халат во всегдашнем полосатом халате поверх одежды.

— Э-э-э! Поди! — окликнул его Дюша, — Бабки есть?!

Пьяница чаще зашаркал в сторону деревенского магазина. Где-то в глубине его карманов зазвенела мелочь.

— Сюда сказал! А то хана тебе! — вскинул Дюша ружьё и чем-то нервозно щёлкнул.

Халат потёр глаза и приблизился к шайке:

— Чё надо, земели?

— Толян, обшарь его! Руки вверх, господин Халат! — все засмеялись остроумию старшего, кроме Толи и пьяницы.

— Чё я-то?! — оскорбился парнишка.

— Давай-ка! — Дюша дал петуха и случайно нажал на курок: «Ой!»

Халат шлёпнулся на землю, закрыл голову руками. Внутри ружья что-то оглушительно стукнуло, но стволы молчали, безразлично глядя в затылок Халата. Тот со страху напустил в штаны.

— Ах, вы сучата мелкие! — неожиданно проворно пьяница вскочил и кинулся на Дюшу. Легко выхватил ружьё у пацана, накрыл дуло ладонью и шваркнул прикладом о землю:

— Ну-ка?! Кому тут хана-а-а?! — вместе со словом «хана» ружьё извергло яркий выстрел. Нежданная пуля проскочила меж сухожилиями пальцев и бзыкнула Халату по скуле. Пьяная голова мотнулась, хрустнув позвонками, тело рухнуло. Высыпалась мелочь. Через несколько секунд поползла бордовая струйка по земле.

— Ты нахрена нас подставил, дебил?! — Дюша бросил это уже на бегу. В секунду шпана исчезла. Толя стоял один.

— Дядя! А, дядь?! — он дёрнул плечо халата. Тот застонал, будто испуская дух.

Секунду Толя постоял-посмотрел на то, что натворил. Внезапное осознание собственной вины за смерть человека заставило мальчишку расплакаться:

— Дядь! — безотчётно повторил он, утирая сопли.

Халат молчал.

К ним приблизилась плешивая дворняга и полизала окровавленную руку мертвеца. Заплаканный Толя несколько минут думал, стоя в скулящей тишине. Наконец, когда тонкая струйка подобралась к его кроссовке, парнишка поднял ружьё и двинул в сторону дома.

Дед с бабкой по-прежнему смотрели телевизор. Толя попытался открыть двустволку, чтобы вынуть гильзу, но не получилось. Он сотни раз видел, как это делал дед, а сам так ни разу и не попробовал.

— Толька! — дед стоял в проёме двери, — на охоту потянуло? Неужто стрелялки компьютерные опостылели?!

Довольный Спиридон подошёл к внуку и потрепал его лохматую голову:

— Давай научу, — дед аккуратно взял ружьё, — гляди, тут секретная защёлка есть. Ружьишко-то подарочное, с хитростями! Вот так!

Морщинистая ладонь где-то щёлкнула, и двустволка преломилась надвое:

— О! — изумился дед, — гильзочку не вынул! Эко я, старый стал. Всё забываю. Пора тебя, Толька, охоте учить. Не то, помру, а ты так и останешься компьютерным рукоблудом, — дед тихо заскрипел собственной шутке, но внук негодующе оборвал его смех:

— Ты! Ты старый... хрен! Из-за тебя человек погиб! — он по-детски разрыдался и убежал к себе наверх.

Растерянный дед сел на скамейку и недвижимо глядел на орудие смерти чуть не полчаса. Старое августовское солнце лениво завалилось за горизонт.

— Дед... — булькнул голос из-за калитки, — а дед? — там стоял, уложив окровавленную щёку на старые доски, убитый Халат, — дай водички попить, дедуль...

— Ты откуда такой, окаянный? — дед быстро сориентировался и зарядил оба ствола картечью из нагрудного кармана. Хрустнул ружьём.

— За внуком твоим пришёл. Он мне смерть безвременную в этом самом ружье принёс, — мёртвая голова кивнула на двустволку, — и пули теперь мне нипочём!

— Поня-я-ятно, — протянул дед, — Позвать надобно, значит. Толька-а-а! А ну, сю-ю-ю-да.

Из дому высунулось бабкино туловище и перекрестилось:

— Ты что ж, старый, с нечистью балаболишь, да ещё малого хош угробить?! Иди домой, да дверь на засов запри!

— Не-е-ет, бабка... погоди. Тут разобраться надо. Толька-а-а!

На крыльце появился внук с сырыми глазами:

— Дедушка! Не отдавай меня ему! Не хочу помирать!

— А он хотел, значит?! — повысил голос Спиридон, указав двустволкой на Халата, — Ты по что в живого человека ружьём тычил, дуралей?!

— Я в него не тычил! Я только ружьё принёс!

— Ишь ты, мать твою! Принёс только! Я бы такому несуну несульку-то отвинтил! Прощения проси! Из-за тебя, воришки, невинная душа мучится теперь!

Внук глянул на мёртвого Халата. Вид у него и впрямь был мученический: шею перекосило, полморды и халат в кровищи, зубы скалятся, сырые от мочи брюки топорщатся. Затем Толя перевёл взгляд на дедову двустволку, которую тот держал в цепких старческих кистях.

— Прости, дяденька! Не забирай на тот свет меня малого! — при этом бабка в дверях три раза перекрестилась.

— Ну что, уважили мы тебя… Халат?! — Спиридон смутился, — Прости, даже не знаю, как тебя звали при жизни…

Мертвец почесал затылок окровавленной дланью:

— Признаться, я тоже подзабыл… слушай… Спиридон. А не найдётся у тебя рублей 50? Ну… мне на поминки.

Дед призадумался. Сунул одну руку в карман брюк, кивнул и, быстро приблизившись к Халату, дал ему по морде прикладом. Мертвец, охнув, повалился на землю: «Ты что творишь, старая скотина?!»

Вдруг Иж-27 грянул намного громче прежнего. Пулей снесло ветку яблони, которая брякнулась на больную шею пьяницы.

— Иди, отоспись, нечистый, — мрачно буркнул Спиридон, — и то, правда, бес в тебе гуляет. Белкой звать… а патрон тот сигнальный был, таким и ёжика не зашибёшь. Не то, что тебя, детину!

Потом он взял внука за шкирку и завёл в дом:

— А ты, дуропляс, до конца каникул шиш теперь за свою шарманку сядешь! Доигрался! Уже пьяни всякой верит! В башке одни зомби да пришельцы! Будешь у меня поле пахать! Быстро дурь выветрится!

А бабка, уже сидевшая у телевизора, поддакнула:

— И то, правда, дед. По телевизеру опять про компуктерщика рассказывали. Играл-играл, а потом своих одноклассников почикал!

Спиридон махнул на бабку рукой и повёл внука гулять в лес по сумеркам. Он уже давно не верил в нечистую силу и тому, что говорят по телевизору.

Они шагали по лесу, пахнущему грибами, когда Толя спросил:

— Дедушка, а ты, правда, у меня компьютер отнимешь?

— Неделю потерпишь, — отозвался дед, — И знаешь... дома тоже потерпи. Что ты часами просиживаешь там? Не будь ты как все! Халат вот вечно пьёт. Бабка твоя вечно телек смотрит. Родители вечно на работе. Я… со своей охотой. Будь другим! Не просаживай жизнь! — он сказал это как бы второпях, глядя внуку в сумеречные глаза, а потом зажёг фонарь и пошёл дальше.

Толя постоял в задумчивости, но настоящее осознание дедовских слов не могло прийти сразу. Вдруг, в свете луны он заметил подосиновик, потом ещё. Подозвал деда с фонарём, и вместе они занялись общим делом, забыв на время про ту жизнь, которую нельзя бессмысленно просаживать.

Но так иногда хочется. Будто у тебя припрятан второй патрон, а жизнь твоя — двустволка.