Повесть о приходском священнике Продолжение CII

Линия души...
Для Бируте.

  Однажды после литургии, когда шёл в магазин купить кое-что из продуктов, я увидел Ауксе. Те припасы, которые мы взяли с собой, заканчивались, и нужно было немного их восполнить. Тихон настойчиво требовал не делать этого. Мол, настоящие подвижники должны довольствоваться малым. Укорил нас с Федькой в чревоугодии, хотя ели мы весьма и весьма мало, следуя заветному правилу. Я заметил, что Фёдор стал страдать желудком. Он тщательно скрывал это, но становилось понятно, что дело может закончиться плохо.
  Ауксе неспешно шагала по противоположной стороне улицы. Заметив меня, она замедлила шаг, искоса поглядывая в мою сторону, будто ожидая, что я обязательно обращу на неё внимание и заговорю. Признаться честно, мне абсолютно этого не хотелось, но ради приличия и человеколюбия я всё же перешёл дорогу, подошёл к девушке, поздоровался, спросив:
 — Как ты сейчас?
  Она глядела на меня всё тем же грустным, усталым и каким-то измождённым взглядом, наполненным безграничной тоской. Этот взгляд нисколько не изменился со времени нашей последней встречи. Её волосы беспорядочно торчали из-под старого платка, в котором она ходила в храм. Щёки запали, а неестественно белая кожа отражала какую-то болезненную бледность.
 — Привет, — тихо произнесла она.
Голос хриплый, простуженный. Стало снова её очень жаль.
 — У меня так себе, — говорила она. — Пока жива.
  Это «пока жива» звучало как-то обречённо, практически безжизненно. Я выдержал паузу, после чего сказал:
 — Вернуться не хочешь?
  Лицо её слегка скривилось не то в улыбке, не то в отрицательной мине, она ответила:
 — Вернуться? Нет! К Александру не вернусь... Не хочу, да и стыдно теперь. Будто сожгла все мосты за собой.
 — Гордыня?
 — Нет… Говорю же, стыдно. И не пытайся меня лечить! — Ауксе перебила меня на полуслове. — Не могу я ничего изменить! Не могу, да и не хочу!
  Она пристально посмотрела мне в глаза, потом резко отвела их в сторону, произнеся:
 — Помолись за меня. Пожалуйста...
 — Я молюсь всё время.
  Она слегка улыбнулась, отряхнула с моего пальто невидимую пыль, добавив:
 — Я знаю.
  С этими словами Ауксе резко обернулась и зашагала куда-то вглубь сельского парка, оставляя на пустынной алее следы в крошеве грязного весеннего снега. Какой-то странный, тяжёлый осадок оставила эта встреча. Хотелось всё забыть, выбросить из головы, просто не думать. Ничего не получалось. Я решил, что это могло быть просто искушение, которое так мешало в жизни отшельника. И ещё больше нарушало молитвенное состояние.
  После коротких уговоров Фёдор решился ослабить пост. Теперь он варил себе в чугунке лёгкий суп, состоявший из крупы, картофеля, моркови и лука, но без поджарки. Тихон ворчал, возмущался, но вскорости перестал обращать на это внимание. Я приноровился есть один раз в день, под самый вечер. Голова больше не кружилась, но слабость ощущалась постоянно, а ещё чувствовалось, что я похудел, так как одежда на мне висела, а подрясник казался каким-то необъятным. Это меня совсем не пугало, наоборот, ещё больше воодушевляло, уменьшая наплыв всевозможных мечтаний, помыслов, страстей.
  К Андрееву стоянию погода резко изменилась. Солнце наконец выбралось из-за пелены мрачных туч, разогнало всю тоску, а вместе с ней и последние потуги зимы вернуть свою холодную пору. Быстро таял снег, вернее то, что от него осталось. И хотя в лесу белое полотно ещё пленяло землю, на полянах и вокруг озера появились первые проталины, на которых тут же робко стали просыпаться от зимней спячки крохотные стебельки травы. Как-то вечером, возвратившись со своей прогулки, Федька принёс с собой небольшой букетик подснежников. Стало ясно, что наступила весна.
  Пришла Страстная седмица, которую мы, не скрою, очень ждали. Строгость жизни в лесной сторожке изрядно вымотала и изнурила. В Привольцы ходил почти каждый день — то отпевать покойников, то что-то освятить, то отслужить заказной молебен. От недоедания еле волочил ноги, но жаловаться не хотелось, помня, что сам обрек себя на такую жизнь. Я часто размышлял о том, как древние подвижники, живя в пустыни, могли питаться одними финиками или сухарями с водой, и то не каждый день. При этом сутки молиться, преодолевать большие расстояния, заниматься рукоделием. Вспомнились преподобная Мария Египетская, Онуфрий Великий, святой Макарий — люди поистине достойные восхищения.
  Покинули мы с ребятами нашу сторожку практически перед самой Пасхальной заутреней. Гаврилыч приехал на телеге, куда мы сгрузили все свои нехитрые вещи. Солнце как раз пряталось за лесом, путаясь в густых, корявых ветках дубов, изредка пробиваясь лучами сквозь мохнатые лапы елей. Я остановился на миг, желая запомнить это неповторимое мгновение, запечатлеть в памяти чудесный вечер Страстной субботы. Почему-то казалось, что завтра начнётся совершенно иной этап в моей жизни и всё то плохое, горестное уйдёт насовсем, вместе с заходящим вечерним солнцем. Это нельзя было объяснить словами, но в душе словно что-то перерождалось, и я чувствовал, видел, переживал это всем своим естеством.

дальше будет...