Я бегу вдоль шоссе

Я бегу вдоль шоссе.

Я с четырнадцати лет бегал исключительно вдоль шоссе.
Вдоль семиметровой асфальтированной полосы, по которой непрерывным потоком двигались грузовики и автобусы, трактора и троллейбусы,  а порою и легковые машины. Причём легковые машины были в основном военными типа ГАЗ-69 и газоны типа «Скорая помощь».
Автомобили были в основном зелёного цвета.
Кузова грузовичков – полуторок были обтянуты брезентом зелёного цвета.
Страна непрерывно готовилась к войне и поддерживала своё военное маскировочное состояние.
Поток зеленых машин по серому разбитому асфальтовому шоссе – это мой основной попутчик в ежедневных пробегах на десять-пятнадцать-двадцать, а по субботам и воскресениям на тридцать и сорок километров.

Да! В энциклопедии уральских писателей написано верно: я был марафонцем и кличка у меня была «марафонец». Эту кличку я признавал и принимал!
Я любил бегать круги и по своему родному стадиону «Динамо». Особенно мне нравилось легкой рысью покрывать двадцать пять или пятьдесят кругов.
А несколько раз летом я бежал и сто двадцать пять кругов! И мне это нравилось!

Но именно вдоль шоссе, на обочине непрерывного потока автомобилей болотной окраски я чувствовал себя наиболее комфортно. При этом я не любил бегать навстречу идущему транспорту. А именно по пути! То есть параллельно идущему в ту же сторону потоку.

При мне не было ничего кроме надетого на тело трико. И кед.
Зимой это было двойное трико, причем верхнее – теплое, плюс шапочка и шарфик, а на руках именно варежки.

Очков тогда я не носил.
Денег в семье просто не было и не предвиделось.
Экстрим я исключал, как совершенно невероятное событие.

Я бегал, спасая легкие от воспалений.
Я бегал, спасая носоглотку от простуд.

До начала занятий я перенёс тяжелейший бронхоаденит – туберкулёз бронхов, с десяток тяжелейших двусторонних воспалений лёгких,  пять иных воспалений лёгких – все с непременным двухнедельным посещением больничной палаты, более сорока ангин, более двадцати бронхитов. Вообще болел я подолгу и почти не дышал носом свободно. А потом прочёл о лечебном значении бега и начал бегать. Привык, втянулся и почувствовал, что скукоженные лёгкие расправляются, а нос просто дышит!
Понятно, что я непрерывно и очень много читал.
Всё подряд.
А особенно медицинские статьи и книжки.
Слышал и о раке, и о канцерогенах.

И вот, летя вдоль шоссе, я понимал, что экологически чистым мой путь признавать было затруднительно. Но мне нравилось преследовать поток машин. И я несся вдоль шоссе. Я дышал этими выхлопными газами.

Я твёрдо знал, что жизнь моя висит на волоске, что умереть я должен именно на трассе или от внезапного удара извне, или от внезапного удара изнутри.
Но мне нравилось рычание моторов и музыка шелеста колёс.
А еще мне безумно нравился перестук колёс железнодорожного состава.
Я просто любил смотреть на двигающиеся поезда, на стовагонные товарняки, на вагоны горно-добывающих комплексов.
Меня влекли туннели и шахты, мосты и серпантины.

Но больше всего я любил именно бежать вдоль шоссе.

«Музыка бега, как музыка танца!»

И первая большая серия моих песен была сложена именно на бегу и конкретно про бег.
Начиная от «здесь двадцать пять кругов, здесь тысяч семь шагов» и до «Гонг настигает нас в поле!»
Мне снился бег!
И вот именно о нём я практически нигде и ничего не вспоминаю!
Разве что в раннем романе «Нина» в первой главе есть небольшой отрывок, отмеченный восторженными откликами моих ранних почитателей.
Да! Там есть, от чего приходить в восторг.
Нет!
Я не Чехов и не Ги де Мопассан.
От моих текстов у женщин в животах бабочки не порхают.
Как и от моего голоса, когда я исполняю сам собственные песни.
Но вот некоторым мужикам мои тексты порою нравятся.
Как и игры и шкварки.
В общем вот и всё, что осталось на свете от моих беговых практик.
А ведь это была весьма существенная часть моей жизни!
Ведь именно этим самым бегом я сделал себя сам.
Создал и открыл в себе себя самого, того – истинного – каким я и являюсь на самом деле!
Непрерывное длительное упорное преодоление пространства, времени и собственных утомлений и болячек.

Сейчас я всё отчётливее понимаю: некоторые лезут на тридцатый этаж и там рискуя головой совершают прыжки по краю, некоторые прыгают с парашютами. А я был реальным экстремалом на трассах, бегающим вдоль дорог, забитых несущимся в двадцати сантиметрах транспортом.
Это был мой личный непрерывный тотальный экстрим!

Тогда и слова то такого не было!
А вот непрерывный экстрим был!
Помню одним летом было так голодно, что от голода кружилась голова.
Я уходил в город «погулять», чтобы хоть немного забыть о голоде.
Но каждое утро я выходил на трассу и бежал.

Мне довелось заниматься автотранспортными происшествиями и чуть ли не специализироваться на них. Это уже в конце моей жизни. В самом её конце.
И теперь я решительно не понимаю: как меня не сбило, не сломало, не переехало, не забило насмерть. Ведь я просто непрерывно подставлялся более десяти лет! Особенно первые пять!
Мой набег в год составлял от пяти до десяти тысяч километров!
Бегая я точно пробежал экватор.
И всё это время параллельно со мной двигался страшный бессмысленный поток автомобилей и прочей механической транспорти.
И не задело!
Нигде!
Ничем!
Невероятно!
Я тут решил было подсчитать, сколько тонн разнообразной хрени двигалось мимо меня на протяжении моих скромных двадцатикилометровых кроссов.
Бегал я не очень быстро. Километров семнадцать в час.  Иногда шестнадцать. Иногда восемнадцать.
Во время исторического моего забега на восемь километров в масс-старте второго мая 1969 года с площади 1905 года мимо Вечного огня и Центрального стадиона до УПИ и обратно по улицам Малышева и Ленина мне довелось занять третье место, хотя я лидировал в одиночку пять шестых дистанции. Тогда меня снимало наше Свердловское телевидение и это был мой единственный забег, показанный областным телевидением вечерних новостях. Этот эпизод я видел и мне было очень смешно наблюдать себя самого бегущего со спины.
Тоннаж пронёсшийся мимо меня я так и не подсчитал.
Вопреки всем научным представлениям, гарантировавшим мне быстрое вымирание я так и не умер ни в пятнадцать, ни в семнадцать, ни в девятнадцать лет.
Прорвался на Тихоокеанский флот и отслужил таки три года. Но и там я побегал от души! По уссурийской тайге. Параллельно с тиграми и пятиминутками, энцефалитными клещами и прочими небесными созданиями.
И там – почти приговорённый – не погиб!
Подробности узнал от сослуживца спустя три года после!
Серёжа Федоринов написал, что и как было на самом деле.
Было близко!
Но меня хранил именно Господь!

А потом восемь лет жил в зоне взлетов и посадок самолётов в аэропорту «Талаги» в Архангельске.
И работал в цехах, где не все пришедшие на смену возвращались живыми.
И вновь Бог миловал.
И по Архангельску я бегал.
И вновь ничего!
Ни царапины.
А один мой «друг» однажды сообщил мне – он ранее забивал бычков на скотобойне – « я всажу тебе нож в сердце так, чтобы сразу!»
И опять пронесло!

И от ветхозаветного срока к новозаветному сроку, от даты к дате, от ожидания и прогноза к ожиданию и прогнозу я всё никак не умирал и не умирал.
Вот уж и инфаркт настиг меня обширный, вот уж и все системы организма двинулись в явный разнос… а я пишу эти строки и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю.

Страну, в которой я родился и вырос, и которой уже нет.
Любимый город, в котором я не понравился ни одной женщине.
И этого города на карте уже не найти, а попав в него – не узнать!
Леса, по которым бродил и которые в большинстве своём либо сгорели, либо вырублены.
Я учился в университете, который, как и его город – переименован!
Я родился в переименованном неоднократно краю, в поселке, которого больше нет.
Нет уже и многих моих попутчиков и товарищей, друзей и сподвижников.
Нет певца, который исполнял мои песни.
Взорван Коля, зарезан Гена, застрелен Некрасов.
Умер от рака Илья и от сердечного приступа Алексей.
Убит Жорик, которого я водил в садик.

И мне всё чаще стыдно, что я всё ещё живу.
И все чаще приходит ко мне видение.

Я бегу вдоль шоссе.