СА. Глава 18

Однажды Славку Поперечному втемяшилось в голову постричься наголо. Может ностальгия пробила по первым дням службы, а может просто от скуки захотелось какой-то эксцентрики, но на большее, чем постричься налысо не хватало ни ума, ни фантазии. Вообще парняга он был незлобный, но тупой и примитивный, как два армейских кирзача. А ещё чрезвычайно нервный и дёрганый.

- Зарницын, - постригать машинкой можешь? – спросил он.
- Неааа, - у меня руки не так стоят, не оттуда растут, - самосыронизировал я, - мои руки писать привыкли, а не стричь.

Надо сказать, что в армии солдаты сами постригали друг друга. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже, у кого-то вообще не получалось, как, например, у меня. Вот у кого получалось лучше, те и постригали всех. Некоторым нравилось это занятие, и они сами с удовольствием брались за него. Но мне-то это не нравилось и я никогда в жизни не держал в руках машинки для стрижки. А тут Поперечный прискакал ко мне, как обкурившийся кузнечик, и вручил этот непривычный предмет.

- Славик, - почти нежно, по-матерински, сказал я, - тебе не понравится. Может не надо?
- Давай-давай.
- Не виноватая я – он сам пришёл, - я попытался пошутить, но ни у кого не появилось и тени улыбки. Все знали психованый характер Славка и ничего хорошего не ждали. Да и я не ждал. Но не декламировать же теперь «Скорбные элегии» Овидия и воспроизводить похоронный марш.

Славко снял гимнастёрку и нательную рубашку и уселся на табурет. Волосы у него были жидкие и не смогли самортизировать стальные зубья машинки, направляемые моей неумелой рукой. Машинка, словно железная крыса, вгрызлась в башку Славка.
- !!!!ыыыыыыыыррррбляяяяяяя!!!! – взвыл он и подскочил, махая руками, как перепуганная курица крыльями. – Баран! – вопил Славко. – Шо ты делаешь?!
- Я ж тебе говорил! – оборонялся я.

- Говорил… - он матюкался и чесал поражённое место.
- Ууу блин! – он замахнулся на меня, но не только не ударил, но даже и не думал этого делать. – Мишко, давай ты.
Струнко быстро справился с порученным делом. Парень сельский, ему не впервой.
«Вот и сразу бы так, - думал я. – Плохо, когда у человека ума нет – ни себе, ни людям. Что за дурь ему в голову стукнула…»

Но это была не последняя дурь, стукнувшая в тыквенную голову Поперечного. На следующий день он провозгласил: «Всем духам постричься налысо!» Мол, если я хожу с яйцевыпуклой физией новобранца, то не могу же я быть один такой идиот, нужно сделать идиотами и других. Да и вообще – оборзели духи!

Струнко не пророня ни слова, тут же безропотно сел «под нож» - и готово. Я же и не думал постригаться. Наоборот, твёрдо решил этого не делать. И начал настраиваться на драку. Вообще-то я не люблю драться. В детстве и юности я почти ни с кем не дрался – так, пару раз было, и то без особых последствий, то есть без выбитых зубов и синяков под глазами. Я вообще не люблю решать спорные вопросы и конфликты при помощи кулаков. В школе по поведению у меня всегда (или почти всегда) было «прим.» или «хорошо». И меня скорее можно отнести к лагерю «тихонь» и «маменькиных сынков», чем к лагерю «хулиганов» и «шалопаев». Но характер у меня ещё тот. Упрямства и вредности хватит на семидесяти семерых.

Поперечный кащеем глянул на меня, но ничего не сказал. Он ждал. Прошли сутки. Видя, что никаких подвижек к исполнению его приказа (ну как же, генерал!) у меня не намечается, он подскочил ко мне, как дистрофичный кенгуру (способ передвижения у него был оригинальный: полуприпрыжка-полуподскок с общемускульной импульсацией) и, махая руками, словно мельничными крыльями, у меня перед лицом, затараторил, брызгая слюной: «Шо дух самый умный самый умный самый хитроделанный оборзел я ж сказал постричься налысо шо непонятно???»

- Я не буду стричься, - спокойно сказал я.
Проведя с собой психологическую подготовку к мордобою, я был настроен воинственно. Где-то в глубине души мне даже хотелось, чтобы он меня зацепил. У меня чесались кулаки – так хотелось отделать эту глупую рожу до состояния горного рельефа в лучах заходящего солнца и придать ей хоть какое-то осмысленное выражение. Но Славко меня не тронул. Махал руками, выкатывал глаза, матерился, топал ногами, делал угрожающие телодвижения, запугивал, но… дальше риторики и жестов не продвинулся. Он был трус. Это было написано у него на лице. Он мог пустить пыль в глаза, принять эффективную агрессивную позу, исторгнуть словесный понос и… иссякнуть.

Конечно, я не отделался просто лёгким испугом. Мне пришлось помыть три раза подряд пол в кубрике и трижды вымыть туалет, но я ни о чём не жалел.
Видя, что со мной ему не совладать, Поперечный переключился на Струнко. Конечно, он над ним не издевался в прямом смысле, но по неписаной «дедовской» традиции так немного «пощипывал». И может даже именно потому, что Струнко был его земляком буквально – сёла в Львовской области, откуда они были родом, находились где-то рядом друг с другом.

 Старослужащие подкалывали Мишка: «Это он тебе по блату, по земляковски уделяет персональное внимание». Эти подколки ещё больше злили Струнко. Как-то он мне сказал: «Ничего, на гражданке он у меня попляшет. Соберу хлопцев – на мотоциклы и гей в его село. Будет он на смереке «колыбельную» петь».

Персональное внимание, которое уделял Поперечный Струнко собственно в основном и заключалось в этой «колыбельной». Основные издевательства «стариков» над «молодыми» начинались в армии, как правило, после отбоя. «Молодых» заставляли маршировать, ползать под кроватями, изрекая всякую чушь, или, стоя на табуретке, петь «дембелю» «колыбельную». После дегенерата Батурлаева в нашей части этим никто не страдал. И только Поперечный решил поупражняться в этом дебелизме на Струнко. Не каждую ночь, но по настроению Поперечного, Мишко становился на табурет и пел:

«Баю-баю-баю-бай
Спи мой дембель, засыпай,
Пусть приснится дом родной,
Баба с пышною… ой…ой,
Море водки, пива таз
И о дембеле приказ»
Вот такую троглодитину декламировали «молодые» «старичкам» перед отходом в лабиринты Гипноса-Морфея.

С одной стороны хотелось смеяться: всё это выглядело чрезвычайно комично. Ещё бы понятно детишки баловАлись… Но взрослые дядки… С другой же стороны всё это было очень мрачно: тупо, ничтожно, гадко. Унижение человеческого достоинства. Кулаки сжимались и чесались – так хотелось начистить харю Поперечному. Увы… Это расценили бы как покушение на неписаные права «стариков». Против меня тогда бы ополчились все, и, может быть, даже Струнко не понял бы меня. К сожалению, к состоянию личности человеку-червю нужно ещё расти и расти, долго и мучительно покидая кокон социальных законов, чтобы превратиться в свободно летящую бабочку Абсолютного Человека.