Исповедь настоящего мужика

          Я сижу в кресле-каталке в просторном, хорошо освещенном коридоре клиники. Свет настолько яркий, что приходится зажмуриваться. Наверное, я бы заснул, но стук каблуков Настёны и шуршание больничных бахил на ее туфлях просто бесят.
           Конечно, она волнуется, ведь сейчас нас вызовут в кабинет, и врач сообщит результаты анализов, которые я сдавал на прошлой неделе.

           "Господи, - подумал я, - за все время, прожитое вместе, я ни разу не сказал, что люблю её". Я вообще не разговорчивый. Свою любовь и преданность я доказываю делами, потому что я мужик. Настоящий, брутальный, с высоким лбом, широкой грудью и не менее широкой душой. Люди говорят, что у меня добрые умные глаза, загорающиеся при виде изящных женских ножек, особенно, если эти ножки обтянуты блестящими колготкам.

             Про меня нельзя сказать: "Он мышей не ловит". Я всегда в курсе того, что, где и когда происходит. Мимо меня и муха незаметно не пролетит: я всегда начеку. А про ножки, конечно же, правда… Смотрю и млею. Не понимаю, что в этом плохого. Вот если бы я заглядывался на мужские ходули - кривые и волосатые - вот это было бы странно, но, к счастью, мужчины меня не интересуют.
             И как мне не любить Настёну, ведь если бы не она -  неизвестно, как сложилась бы моя жизнь. А может, не сложилась бы…

             Меня воспитывала мама. Отца я не знал, он исчез еще до моего рождения. Хотя он и был потомком какого-то знатного рода, но ходок был еще тот. Не могу сказать, что мы испытывали без него какие-то трудности. И я, и мои братья и сестры всегда в полной мере ощущали мамину заботу, её тепло и ласку. Как ни хорош был родительский дом, но папины гены давали о себе знать - я рвался на свободу. Мама хоть и грустила, но удержать меня не могла. Улица притягивала словно магнитом. Много интересного и полезного я узнал в ту пору - прошел настоящую школу выживания. И сейчас не жалею об этом нисколько. Я пережил все: разборки, драки за территорию, случайные знакомства, дружбу и предательство. Пережил, смог выстоять, и теперь об этом напоминает лишь рваный шрам за ухом.

          Разгульная жизнь закончилась мгновенно: я встретил Риту. Её родители уехали в Германию, оставив дочери большую, четырехкомнатную, со вкусом обставленную квартиру на первом этаже сталинской высотки: просторная гостиная, две спальни и кабинет.

          Рита была настоящим хакером, она взламывала чужие банковские счета. На эти деньги мы и жили - хорошо, но, к сожалению, недолго. Когда у меня возникли первые подозрения, уже не помню, но то, что у неё появился мужчина, я понял сразу. Я, конечно, не спрашивал, да и она молчала. Один раз мы сильно повздорили, я ушел в кабинет, устроился на диване и, провалившись в грустные мысли, заснул.

            Разбудили меня громкие стоны. Я прокрался в спальню и замер. В тусклом свете ночника я увидел парня, он словно навис над Ритой. Комнату пропитал липкий запах страсти, измены и потных тел. Ярость охватила меня. Я понимал, что если сейчас брошусь на спину ночному гостю, то убью его. Опыт, приобретенный в уличных баталиях, просто так не проходит. Мне хотелось вцепиться ему в горло зубами и рвать его на куски, пока он не рухнет на пол и не сдохнет, истекая кровью. Но зачем? Если Рита пустила его, значит ей плевать на меня. Она, наверное, думала, что я не проснусь? Такое предательство, граничащее с безрассудством, прощать я не собирался и решил уйти. Бог ей судья.

          Я долго возился с входной дверью, но открыть её так и не смог. Я побрел в кабинет, влез на подоконник и выбрался из дома через окно — благо, первый этаж. Правда, тогда мне хотелось, чтобы был шестнадцатый. Улица приняла, как родного. Многих уже не было: кто отравился, кого забили до смерти, а кто умер сам по себе, не выдержав испытаний, но остались еще те, что помнили меня, уважали и боялись. Появилось много новеньких, выброшенных на улицу разными обстоятельствами. Они сбивались в стаи и делили подворотни. Не раз мне приходилось злобным оскалом пугать врагов, защищая себя и друзей. На два тяжелых месяца я окунулся в этот кошмар: спал в подвале, ел что придется, пил то, что наливали.

          Я понимал, что это все теперь не моё. Если раньше я всегда мог вернуться к маме, передохнуть и зализать раны, то теперь я даже не знал, где её искать. И тогда я решился на последний шаг – кинуться с крыши и покончить с собой. В полном отчаянии я брел по вечерней улице в поисках подходящей многоэтажки. Люди обходили меня и не обращали никакого внимания - это угнетало еще сильнее.  Сквозь гул городской суеты я услышал цокот каблучков, поднял глаза и увидел её - Настёну. Такого доброго нежного, и ласкового взгляда я не видел давно. Сколько же в этих глазах было тепла и сострадания! Мы зашли в ближайшее кафе, но нас долго не хотели обслуживать: видок у меня был уж очень сомнительный, да и вонял я, хуже бомжа. Настёна вызвала администратора и устроила такой шум, что обеспокоенные посетители начали собирать вещички и потянулись к выходу.
 
          Чтобы не потерять последних клиентов, нас проводили в самый дальний темный угол, к маленькому столику у служебного входа. Я внимательно смотрел, как Настёна пила кофе, и мне казалось, что я знаю эту женщину очень давно. А может, я просто встречал её в прошлой жизни.

             Новый год мы встретили тихо, по-семейному, а примерно через пару месяцев у меня начались проблемы. Я чувствовал, что схожу с ума. Такое состояние бывало и раньше, когда я жил с мамой. Чтобы не волновать её, я уходил на улицу к друзьям, и мы пускались во все тяжкие: веселились, ввязывались в драки, орали, кидались на прохожих, да что греха таить - не чурались и случайных связей.

          Но все это было тогда, в прошлой жизни, а теперь, когда у меня есть Настёна, так поступить я не мог, потому что я настоящий мужик. Вот и метался я по квартире, как загнанный в клетку лев, смотрел в окно и с ужасом понимал, что первые солнечные дни марта не приносят радости. Яркие пригревающие лучи вызывают лишь тоску и жуткое раздражение. Настёна видела, что со мной происходит что-то неладное, пыталась не докучать мне. Мы даже спали в разных комнатах.

          Через несколько дней Настёна принесла какие-то лекарства и принялась меня лечить. И мне стало намного легче, но вскоре я почувствовал жуткую слабость и понял, что умираю. Я даже не мог подняться, чтобы поесть, и Настёна, хотя я и сопротивлялся, кормила меня с ложечки. Потом я сдал анализы - и вот мы в клинике, ждем результата.


-Анастасия Сергеевна, проходите, - услышал я голос из маленького громкоговорителя, висящего у кабинета врача.

       Мы зашли. Доктор вышел из-за стола, взял меня на руки и погладил. Мне было приятно: от него не пахло никаким парфюмом.
-Что же вы, Анастасия Сергеевна, сами за лечение взялись? Убить решили своего питомца?
-Что вы, доктор, меня соседка научила, у неё кошечка успокоилась.
-Успокоилась, - проворчал врач. - От той дозы, которую вы своему коту скормили, слон мог умереть.
Увидев, что Настёна вытирает глаза, доктор улыбнулся и сказал:
-Не волнуйтесь, мы все поправим. А на будущее запомните: вы ведь кота на улице подобрали, и он уже испытал все прелести жизни. Поэтому рекомендую форточку дома не закрывать, особенно весной, никуда он не денется. Нагуляется и вернется. Он же у нас мужик, а мужикам, как известно, иногда нужна свобода.


Я с благодарностью посмотрел на доктора, мяргнул и лизнул его в нос.







14.11.2018