Спряжение глаголов. Часть 2

МЫ

Родители приятеля укатили на дачу, тщетно попытавшись взять его с собой на каникулы. Толик с боем мужественно отстоял своё право на свободу, наврав ради этого с три короба, что готовит проект к школе.

- Ты не представляешь, мать всегда дома! Ни минуты уединения. Стоит прикрыть дверь в свою комнату, она уже беспокоится и зовёт. Я ей говорю, что мне надо подумать о своём, а она сразу звонит своей подруге-психологу. Я,  правда, скоро свихнусь.
- А я иногда забываю, как отец с матерью выглядят. Особенно после отпуска, первое время не узнаю - что за черти загорелые по квартире ходят?! Они только собой сейчас заняты.
- Везёт же…

Я ждал, когда же, наконец, он перейдёт от лирического отступления к главному – выяснению отношений. Уж больно вид был решительный. Я же, осмелевший от трёх выпитых коктейлей и личных «подвигов», был готов дать отпор. Но что-то его ещё сдерживало, видимо, какие-то внутренние опасения.

- Выпить есть чего? – предложил я.

Он достал начатый коньяк и сразу выпил рюмку, залпом. Я ограничился глоточком – пусть дойдёт до моей кондиции. И он дошёл:

- Я не понимаю, он что – преследует тебя? – уточнять, кто это «он» не имело смысла, и так понятно.
- Почему преследует? Просто, проводил с тренировки.
- Ты что, девушка, чтоб тебя провожать! Сказать, что все про него говорят – я всё узнал…, - тут Толик смутился, так как выдал свою особую заинтересованность. – Все говорят, что он педик! Вот! – торжественно объявил приятель.

Я равнодушно пожал плечами.

- Какие грубости. Никакой он не педик. Даже если и так, то это не имеет никакого значения. Главное, что он отличный парень. Мы подружились.
- Прекрасно! С нормальными ребятами ты дружить не хочешь, а с таким – сдружился! – Толик плеснут себе ещё пол рюмки.
- Нормальный – это ты, типа? Во всяком случае, он не обижается, как в детском саду, и не следит за каждым моим шагом.

Толя вылупился на меня обиженно и  удивлённо. Я попал в самую точку.

- Я не слежу. Но ты же мой друг, я не могу позволить…
- Что? «Подумать о чём-нибудь, о своём»? Ты, как твоя мамаша. Может, и меня к психологу?

Назревала буря. Мне не хотелось сейчас ни с кем ругаться, внутри было тепло и приятно, и руки пахли Полиными сладкими духами….

- Давай закроем эту тему. Я тебе друг. И ему – друг. Кроме того, Виктор -  брат нашего тренера. Он нас сам познакомил, ещё раньше, - соврал я, чтобы сгладить острые углы. – А тренер с педиками знакомить не будет, ты его видел.

Толик призадумался и на этот раз кивнул головой. У меня отлегло. Но не успел я расслабиться, как он опять принялся за своё:

- Хорошо, а дружок твой, Сергей? Я видел, как вы целовались!
- А говоришь, не следишь, - съехидничал я. – Мы же с детского сада друзья,  как братья. Он просто соскучился. Живёт далеко, мы редко видимся.
- Ага, но он же в губы тебя целовал. Какие братья! Не пудри мне мозги.

Ну, всё. Моё терпение кончилось. Я поднялся, покачиваясь, из-за кухонного стола и молча направился в коридор.

- Лёша, ты куда?
- Пойду лучше. Спать хочу. Тебя не переубедить. Знаешь, если тебе не о чем со мной больше говорить, как только претензии предъявлять, то можешь не считать меня другом - и беспокоиться не придётся.
- Да я ведь только за тебя переживаю…, - Толик был поражён моим равнодушным тоном.
- Я о том и говорю, и не надо будет переживать. А я буду делать так, как считаю нужным и общаться с теми, кто мне нравится.

Толик схватил меня за локоть, придержал у двери:

- Да я…, ну прости. Я не хотел обидеть.
- Обидеть? Много на себя берёшь. Ты не обидел, а просто раздражаешь!
- Я понимаю… Это моя проблема. Не могу сдержаться. Останься! А то ещё когда родителей дома не будет…

Ага, вот в чем твоя проблема - хочешь со мной наедине. Ну, я у всех нарасхват! Довольно улыбнувшись, я сдался. Тем более, сестре сейчас лучше не попадаться.

- Только давай сразу спать. Я, кажется, перепил.  Где можно лечь?
- У меня, - ляпнул Толик и покраснел.-  Ну, а я могу ещё где-нибудь.
- Нет уж, давай я в гостиной на диване. Ты мне только подушку дай и плед.

Отрубился сразу, спал почти без снов и, как мне показалось, даже не ворочался. Но это только показалось.  На часах было 6:45, когда я проснулся, а на мне, почему-то, не оказалось футболки.  Она аккуратно висела на спинке кресла. И когда я успел? Пошатываясь, дошёл до ванной и обнаружил дополнительные штрихи к портрету – два ярких засоса на животе. В зеркале отразилось моё вытянутое лицо. Прекрасно! Не сам же это я себе… И кто тут у нас пе…..

Потихоньку шмыгнул за дверь и спустился на свой этаж. В квартире витали лёгкие алкогольные запахи, было на удивление не разгромлено. Я сунул нос во все комнаты: на родительской кровати спала сестра с Полинкой, в гостиной на полу – какой-то пузан, а на диване парочка. Всё мирно и тихо! К счастью, моя комната была не занята, я нырнул под одеяло и снова уснул.

Сквозь сон слышались хлопанья дверью, потом ехидные девчачьи смешки в моей комнате. Я не подал вида, что всё слышу, и усиленно сопел. Потом входная дверь окончательно хлопнула и – тишина. Проснулся в 13:30! И тут же вспомнил, что через два часа тренировка. Стал судорожно собираться, в душ, перекусывать оставшимися деликатесами. Благо, никого в квартире не оказалось и подступы к ванной и кухне были свободны.

Я уже вертелся перед зеркалом в коридоре, зачёсывая непослушную чёлку то туда, то сюда, когда в дверь позвонили. Я впустил Полину.

- А сеструха где? – удивился я.
- Она в магазине застряла. А я не выдержала… ну, и у меня ещё дела были. - Полина подошла ко мне как-то слишком близко.
- А я уже ухожу. У меня тренировка через … сорок минут, - поспешно сообщил я ей, хотя оставался ещё час с четвертью. – Ты проходи, подожди её, не до вечера же она будет отовариваться.
- Уходишь? – протянула девушка разочарованно. Потом решительно обняла меня и прижалась к груди. – Останься, пообщаемся хоть, а то когда ещё увидимся.

Она встала на цыпочки, явно пытаясь достать до моих губ. Гладила руками по спине и подрагивала. Но я отклонял голову, благодаря бога за то, что гораздо выше её.

- Не, не смогу сегодня пропустить никак. У нас серьёзные соревнования через три дня, - врал я. – Тренер сразу отстранит. А я к ним полгода готовился. Ты ведь ещё приедешь…

Её порыв показался мне совсем неуместным. Я был не пьян, не голоден, прекрасно выспался и абсолютно не хотел с ней целоваться. Ну, хоть режьте меня! Беспристрастно рассматривал наше отражение в коридорном зеркале. Чудно! Внутри ничего не вздрогнуло и не сжалось от сладкого предвкушения.

- Не ходи никуда. Ну, миленький… или опоздай на чуть-чуть…

В этот критический момент, когда я уже с трудом подбирал слова оправдания, а девушка вцеплялась в меня всё сильнее и сильнее, прозвенел долгий звонок в дверь. Я бросился открывать. На пороге стояла растрёпанная сестра, увешенная пакетами с покупками. Как же я обрадовался!
 
- Хватай скорее, руки отваливаются. Пришлось лбом в звонок звонить. О, Поля, ты давно здесь? – сестра смотрела на нас многозначительно и с пошлой улыбочкой.
- Да нет, только вошла, - ответил я за Полину. - А я на тренировку опаздываю. Чао, девочки! - и выскочил из квартиры.

Около стадиона был ровно за час до начала. Размышляя как бы убить время, нос к носу столкнулся с Виктором у проходной. Он схватил меня за куртку и приблизил лицо:

- Так и знал, что раньше придёшь. Пойдём ко мне, я один дома. А брат только завтра утром явится, у них какой-то сабантуй намечается, день рождения чей-то что ли…

Мы посмотрели друг другу в глаза, я чуть сознание не потерял. Тут же кивнул и мы спешным шагом, почти бегом, свернули от стадиона в город. И ни одна мысль сожаления не пришла в мою голову, главное, чтобы нас не увидели, улепётывающих со всех ног. Проехали пять остановок на маршрутке. Парень надвинул на лицо капюшон и уткнулся в свой огромный серый питоновый шарф. Но я всё-таки заметил, что он прячет в нём улыбку. И сам не мог сдержаться и расплывался от необъяснимого радостного чувства.

И пока ехали до десятого этажа в лифте целовались. Самым настоящим образом! По моим ощущениям было похоже на наш поцелуй с Полиной, но тот был какой-то приторно-сладкий, как переваренное варенье из малины. А с Виктором напоминал мне любимый горячий имбирный чай. Вот ведь, подростки всегда сначала про еду думают…

Я был как в тумане, не различал обстановку в квартире, а только его ясные серые глаза, полные нежности, светящуюся кожу и тонкие руки. Мы тут же утонули в его кровати. И через минуту нас уже ничто не разделяло, ни одежда, ни предрассудки, ни здравый смысл. Ха! какой уж тут можно сыскать смысл в нашем иррациональном поведении. Но мы тогда были уверены, что всё правильно, что есть только мы одни на свете, и никто не может судить. Я сразу смог найти путь к его…. сердцу, наверное. Потому что он выдавал такую потрясающую реакцию на мои старания, что я почувствовал себя «царём горы», Александром Великим и Волшебником Изумрудного города, готовым исполнить любое желание страждущего.

- Чёрт, Лёша… да ты мне чуть душу не вытряс, - довольно улыбался он из-под моего плеча. – Не думал, что у тебя такой темперамент. Ты или уже был с кем-то или такой голодный? – посмеивался он.
- Голодный. Ещё хочу.
- Не спеши. У нас вся ночь впереди. Родители только через два дня приедут. А брат сказал, в тренерской переночует сегодня.
- А вдруг он раньше придёт, - меня даже затрясло, как я себе представил эту картину.
- Нет, раз обещал, значит так и будет. Тем более я сказал, что ко мне друг придёт. Он не рискнёт нарваться на интимную сцену.
- Обалдел?! А вдруг он  поймёт, что это я - «друг». И на тренировку не пришёл…
- Я думаю, он так и поймёт, - разулыбался парень. - Я ему сказал: «Ко мне Лёха придёт». Ну, а выводы он сам сделает.

Я в отчаянии всплеснул руками, повалился на спину и расхохотался. Нас ждут весёлые времена!

И всё же остаться на ночь я не рискнул, как бы он меня ни уговаривал и ни обижался. Пришлось вымаливать прощение интенсивной молитвой и зализывать сердечную рану. Мы простились в коридоре, только в двенадцатом часу ночи. Хорошо, что на ходу, между душем и кроватью, я умудрился отправить сообщение сестре, что приду поздно. И успокоился, только получив её одобрительное «да, хрен с тобой! главное, меня не разбуди, когда вернёшься». Наш прощальный поцелуй тянулся и тянулся, грозя перерасти в очередной бурный минет. Но я мужественно заставил себя притормозить…

Улицы города были почти пустынны. Розовая луна висела близко-близко от горизонта и излучала тепло и понимание. Я чувствовал себя легко и почти летел спортивным шагом к дому.   И всю дорогу думал об уходящем дне: как это всё-таки тревожно и нервозно, когда - мы с тобой; отстраненно и приторно, когда - мы с ней… И офигительно радостно, когда – мы с ним!

ВЫ

- Вы никогда ничего не делаете! – завыла Училка, когда большая половина класса отказалась сдавать сочинение, заданное на каникулы. – Вы не сдадите ЕГЭ! Вы будете торговать тухлыми помидорами на базаре!
- Почему это - тухлыми? – возмутился Эдик Желоманов, чей отец владел палаткой азербайджанских овощей и фруктов. -  У нас всё самое свежее и  вкусное!

Класс дружно засмеялся. И правда, приходить в гости к Эдику все любили  не только из-за его добродушного нрава, но и чтобы полакомиться заморскими изысками, особенно зимой.

- Я образно, - смутилась Училка. – Вы всё равно ничего никогда не добьётесь, имея такое отношение к учёбе…, - и так далее, ещё на пятнадцать минут.

Класс дружно подогревал её недовольство своими комментариями, лишь бы затянуть начало урока. Но тут Русичка опомнилась и велела спрягать глагол «понять» в отрицательной форме. Дойдя до «вы не поймёте», я усмехнулся и обозрел все тупые головы нашего класс. Вы никогда ничего не поймёте! Вы даже не представляете, как то, что происходило со мной в эти каникулы, отбросило меня от всех вас далеко-далеко…

Мы встречались с Виктором каждый день все дни до начала школы. В основном у меня, так как сестра укатила в Москву, а родители ещё не вернулись из отпуска. И каждый раз, входя в квартиру, он торжествующе сообщал:

- Видел твоего Санчо в лифте (или «у подъезда», или «на остановке перед домом»)!  Дыру на мне просверлил. Он в тебя тоже влюблён.

А мне было неприятно это слышать.  Хотелось, чтобы влюблённым в меня был только он и никто другой.  А вот с его старшим братом пошли неувязки. Да, вы тоже не поймёте нас, тренер! Конечно, он нас, в конце концов, вычислил: то у входа на стадион, то в холле спортшколы, где парень грелся в ожидании меня. А однажды, когда мы шли и целовались каждые пять шагов, думая что в сумраке ноябрьского вечера никто не обратит на нас внимание, мы услышали прямо за спиной:

- Ну, вы хрен, даёте! – он схватил нас за плечи и расцепил нашу парочку на расстояние вытянутых рук. Заглянул мне в лицо, узнал и беспомощно выпустил из цепких сильных пальцев.
- А я думал, какой это Лёша! Рацкий, я же тебя просил, - он говорил только мне, не глядя на брата. Видимо, тому уже давно было всё сказано.
- Вы просили быть самим собой, - вяло промямлил я.

Тренер оттолкнул нас от себя в разные стороны и торопливым шагом пошёл к остановке. С того дня он больше не смотрел на меня, не обращался лично, не делал никаких замечаний. Я старался, как мог, прислушиваясь к общим указаниям в группе: «Первые две трети дистанции бегите при помощи головы, а последнюю треть – при помощи сердца». Первый раз за месяц я заметил, что он скосил на меня глаза, задержал взгляд. И, зачитывая список отобранных на районные соревнования, он, всё же, первой назвал мою фамилию. «Вы должны точно знать, почему участвуете в соревнованиях», - напутствовал он нас. И я знал точно и не подвёл, выиграв все забеги. Отдуваясь, после последней  порванной финишной ленточки, я перегнулся пополам, пытаясь выровнять дыхание и унять сердцебиение.  На лопатки легла тяжёлая рука:
- Молодец! Запомни этот момент победы. Тебе ещё пригодится это ощущение, когда будет трудно.

Тренер ещё раз хлопнул меня по спине и отошёл к другим ребятам. А мне эти слова больно пронзили сердце, как будто он что-то знал заранее и пытался меня предупредить своим пророчеством.

ОНИ

И они пришли - эти трудные времена… Вернее, для меня всё обрушилось в один миг, когда придя на тренировку после зимних каникул, я не увидел нашего тренера. Вместо него нас отчитывал его помощник: что за праздники мы все разжирели, расслабились и похожи на шайку бродячих собак. И что тренер пока неизвестно когда будет в состоянии выйти на работу, так как у него в семье горе.  Что теперь он – самый главный, и мы обязаны его слушаться и не вякать.

Внутри заныло где-то под ребром, я попытался задать вопрос, но заместитель рявкнул, что не моего это ума дело и погнал по кругу. Сразу после окончания тренировки, в раздевалке я в очередной раз набрал Виктора. Вот уже четыре дня не мог до него дозвониться. Телефон был временно недоступен. Я написал сообщение, что скучаю, сил нет, как хочу видеть и всякую прочую чушь. Ответа пока не было. Я не очень до этого беспокоился, так как Витька предупреждал, что уедет на праздники куда-то с родителями. Но сегодня внутри всё сжималось от ревности и тревожных предчувствий.

Не выдержав, подошёл к тренерской, решив переговорить с главным по легкоатлетической секции. Дверь была приоткрыта, несколько человек что-то обсуждали в перерыве между группами. И я решил немного подождать, пока Главный не останется один.

-… не знаю, как он переживёт.
- У него стальной характер, не чета вам, - послышался голос Главного. – Он знает, что на нём большая ответственность. Максимум к мартовским сборам оклемается.
- Эх, жалко парня. Да и Витька у нас в раздевалках вырос, хоть и не спортивный был совсем.
- Дааа, вот уж Судьба-злодейка – бах, и нет парня. И не предугадаешь. Тромб и в таком возрасте…

Я не понял, как оказался на полу, видимо потерял сознание на мгновение. Как при кислородном голодании. Я помню такое состояние, когда пробовал себя на марафонской дистанции. Очнулся уже на топчане в тренерской. Надо мной склонилась медсестра и Главный.

- Пришёл в себя, парень? Ты меня, Рацкий, не пугай такими фокусами. На тебя одна надежда в команде, - бубнил озадаченный Главный.
- Да он зелёный весь, - причитала медсестра. – Ты, может, съел чего в столовке, отравился? Ты мне скажи, я их разнесу к чертям!
- Нет, я не ел ничего. Может от голода…, - мне хотелось поскорее вон на свежий воздух из душной комнаты, от душных слов, от  душных мыслей.

Еле отбрехавшись, нога за ногу, я поплелся не к остановке, а почему-то в сторону парка, к той кафешке, куда мы заходили с Виктором ещё пару раз. Когда Саша поднял на меня глаза из-за стойки бара, то, не говоря ни слова, сразу налил мне рюмку водки. Я покачал головой.

- Что там случилось? Скажи, я ничего не знаю…

И Саша рассказал, что четыре дня назад Виктор внезапно упал на прогулке с родителями в санатории и больше не поднялся. Врачи сказали, то ли тромб, то ли аневризма. Пока он сам подробностей не знает. Похороны завтра-послезавтра, после вскрытия. А вчера Жека пришёл и напился, и рассказал всё. Я тупо слушал, с трудом поняв, что Жека – это наш тренер, Евгений Михайлович.

- Мне никто не сказал, - упавшим голосом простонал я.
- Они сейчас сами в шоке. Даже не вся семья ещё в курсе.

Не помню, как оказался дома, на своей кровати. Пролежал, не раздеваясь, до вечера в каком-то полуобморочном состоянии. Они все меня обманывают! Но зачем? Чтобы разлучить нас. Чтобы нам не было хорошо. Телефон звякнул, возвещая о сообщении. Я судорожно схватил трубку – от  тренера. Трясущимися руками нажал на просмотр: «Виктора больше нет. Похороны через два дня. Держись, брат».

Всё… я не услышал ни тиканья часов в коридоре, ни стука собственного сердца, ни звука очередного сообщения. В темноте сверкнул экран: «Лучше не приходи, не рви душу».

И я превратился в ходячую машину: ни с кем не общался, смотрел сквозь людей равнодушно и отрешенно, неосознанно ходил в школу и делал уроки. Родители и вовсе не заметили перемен – всё, как всегда. В лифте, встречаясь с Толяном, мог кивнуть, а мог просто не заметить его присутствия. И это повергало его в отчаяние. Вся школа была уже в курсе события. И только Толик догадывался о моём состоянии. И страдал, я это видел, но мне было по барабану.

По инерции ходил на тренировки, но за последующий месяц растерял все свои навыки и умения, как будто первый раз на дорожке. Сначала меня все ругали и вызывали на ковёр. Я объяснял всё загруженностью в учёбе и что не собираюсь посвящать свою жизнь спорту, а буду поступать по гуманитарной специальности. А когда на работу вышел тренер, то все сразу отстали и забыли про меня, переключившись на воспрянувших духом конкурентов.

Однажды я пришёл в зал и понял, что это последний раз. Не переодеваясь, собрал раскинутые по разным углам свои старые кроссовки и футболки, и пошёл к выходу. Тренер, молча наблюдавший за моими сборами, догнал на выходе.

- Лёша, можешь подождать меня у Сашки в кафе? Я через сорок минут освобожусь..

Я кивнул. Евгений Михайлович пришёл через полчаса. Сел напротив. Саша тут же принёс нам две рюмки водки. Тренер сразу выпил одну за другой.

- Сбросил группу на зама. Уж он обрадовался! я пацанам не завидую.

Мы натянуто улыбнулись. Он предложил пройтись по парку. Мы двинулись по центральной дорожке, потом свернули на боковую, а оттуда – тренер схватил меня в охапку и затащил в кусты, укрытые плотными влажными сугробами. И меня прорвало. Я рыдал и бросался на него с кулаками, он позволял мне выплёскивать на себя злые слова и тумаки, лишь придерживая за плечи, чтобы я не упал в снег. А потом я взглянул сквозь слёзы в его серые, до боли любимые глаза и полез целоваться. Он уворачивался и шептал слова утешения. Наконец, сильно тряхнул меня, и я затих.

- Послушай меня, Алёша, прошу тебя, услышь. Они никто не смогут его нам заменить. Для нас он – один единственный. Такого больше не будет. Храни его в сердце. Как будто он рядом. И станет легче. Они не поймут, забудут, но ты помни. И живи за двоих – для своих родителей, для друзей. Ты для всех очень важен и тоже – один единственный.

Я, то ли услышал его слова, то ли просто голос проникал мне в уши, в грудь, во всё нутро. Но вдруг успокоился, стал стряхивать снег с куртки. Мы расстались у центральной аллеи, молча махнув друг другу рукой. Я спортивным бегом направился к дому, а он – к стадиону.

От моего романтичного мечтательно-восторженного характера не осталось и следа. Я хладнокровно планировал каждый день, месяц. Потребовал от родителей дополнительных репетиторов по биологии и математике, чтобы поступить на психологию в хороший вуз. Каждый день выбегал утром на пробежку или качался на уличных тренажерах во дворе спортшколы. Я и сам почувствовал, что окреп духом и телом за эти полгода. Иногда виделся с тренером. Болтали, и я старался не смотреть ему в глаза. А однажды, он подошёл к площадке, где я крутился на турникете, помахал мне рукой и повесил что-то на ограду. Я перевернулся на руках и, спрыгнув, подошёл. Тренер удалялся по дорожке к стадиону. А на ограде висел толстый серый шарф, всегда напоминавший мне сытого питона.