Чем Мерцающие шахматы превосходят обычные?

Наконец удалось вырвать несколько мгновений ускользающего времени для рассказа о главном.
О том, ради чего действительно стоило жить.
Начну с того, что лично для меня всё, о чём я буду здесь говорить было к моменту Открытия Мерцающих шахмат само собою разумеющимся и просто абсолютно очевидным.
Сейчас я понимаю, что для абсолютного большинства и любителей и профессионалов всё это – очевидное мне – было, как минимум, недоступным.
Всё детство я непрерывно и достаточно тяжко болел.
И потому вместо футбола во дворе был вынужден довольствоваться играми у себя в комнате за печкой. Я полулежал на подушках на своем топчанчике и либо читал, либо играл сам с собой в различные игры.
В слова, в рисунки, в шашки, в го, в рэндзю, в пять линий, в уголки, в козлики и волки, в шахматный футбол, в лото, в домино самых различных модификаций, в нарды детские и взрослые, простые и усложненные, в карты от подкидного дурачка и разнообразнейших пасьянсов и пьяницы до стратегических 66, 1001, очко, преферанс, стрит и тому подобное.
Естественно я увлекался шахматной композицией и разнообразными разновидностями сказочных шахмат, играми с разнообразными искажениями шахматных «обычных» правил, в двухходовые шахматы, в шведские шахматы, в шатрандж, в доступную мне тогда чатурангу, с кубиками, на искажённых досках – три на три, четыре на пять, пять на восемь, девять на девять, десять на десять, двенадцать на двенадцать, в шахматы гексагональные, в шахматы на троих, в четверные шахматы, а в дополнение к ним и японские и в китайские шахматы, в шахматы Чингизхана, в древнерусские шахматы, в игру шатрандж с табиями и без табий, и во множество шашечных игр – естественно в русские шашки, в стоклеточные шашки, в шашки гексагональные, в каскады объемных шахмат…
Благодаря этому колоссальному набору разнообразнейших игр на плоскости я сам для себя постепенно выработал достаточно ясный взгляд на сам процесс «игры»: во всех случаях человек смотрит на «доску», где имеется некая «расстановка» «фигур» и выбирает для себя одно из имеющихся «продолжений» в соответствии с «правилами» «игры»!
Потому позднее, в анализе своего предложения Гарри Каспарову сыграть матч в Мерцающие шахматы я обращал внимание Читателя на тот несомненный факт, что я предлагал «чемпиону мира» по передвиганию деревянных фигурок на доске размером восемь на восемь клеток сразиться именно в игре по перемещению именно этого же самого набора фигурок на этой же самой шахматной доске.
Для меня было совершенно очевидно, что и в обычной («ортодоксальной») игре в шахматы, и в игре в Мерцающие шахматы, на ту же самую доску ставятся именно те же самые фигурки, на те же самые клеточки, и ходят ими по существу точно так же, как в обычных шахматах, и рубят ими точно так же, как в обычных шахматах, и мат стремятся поставить именно тому же самому королю.
В отличие от миллионов «простых» «любителей» и «простых» «профессионалов» и «тренеров», «кандидатов в мастера» и «мастеров», «гроссмейстеров» и «чемпионов мира» я имел в детстве достаточно сил и времени, чтобы разобраться с аксиомами самой игры «шахматы», и с «выводимыми» из этих «аксиом» следствиями.
В геометрии мы с младых ногтей усваиваем (или нам кажется, что «усваиваем») понятие выводимости теорем из набора аксиом.
В любой науке любое теоретическое положение ведёт к выводам, которые подтверждаются в экспериментах или не находят своего подтверждения и тогда это считается «опровержением».
Поскольку я реально к семнадцати годам полностью «созрел» для Открытия Мерцающих шахмат, не может не вызывать изумления тот факт, что мне потребовалось ещё целых двенадцать лет на совершение этого открытия!
Но здесь вмешались обстоятельства действия неодолимой силы. Семья именно голодала, я был вынужден к раннему трудоустройству, к ранней полностью самостоятельной жизни, к самостоятельному разрешению вопросов о своём дальнейшем обучении, о службе в Вооруженных силах, о выборе стратегии в личной жизни, в месте проживания и опять и опять о трудоустройстве. Мне встречались в жизни иразные жизнеописания и разные интереснейшие люди. В частности с детства я усвоил, что обычный путь писателя – это смена многих мест работ и набор «жизненного опыта». А ведь с первого класса я был просто убеждён, что стану писателем «как папа моей мамы», и уже участь во втором классе школы я написал свой первый «научно-фантастический» роман «Цефея». Рулон миллиметровки, на котором он был начертан «чертёжным» шрифтом красной тушью был бездарно потерян. В шестом классе я решился «восстановить рукопись» и чудом сохранилась одна из двадцати тетрадок, в которой сей труд нашёл свое отражение. Так что к необходимости смены работ и профессий я относился достаточно легко. Мне уже в школьные годы на каникулах довелось подрабатывать и помощником ремонтников в гараже (притирка клапанов) и на почте (месяц носил почту по Слюдоруднику, пока почтальон была в санатории «на югах»), и фотопроявителем в Артях на базе сейсмолаборатории УФАНа (да-да! Всё лето в тёмном сарае проявлял бесконечные рулоны фотобумаги на которых были записаны фотоэлементами приходящие к нашим датчикам волны от землетрясений на планете), и рабочим в сейсмоотряде у мамы на Южном Урае около Светлого.
Наконец тётя Неля (как она там живёт сейчас в Ялте?) устроила меня в офицерскую столовую Штаба Уральского военного округа в мясной цех учеником повара, и я умудрился в процессе обучения отсечь часть косточки на своём правом указательном пальце и этот след остался на всю жизнь!
Так что к окончанию обучения в школе (а школ я – не по своей воле – сменил три!)  у меня уже был набор достаточно разнообразных работ, гармонично дополняемый занятиями в автомобильной секции картинга на улице Розы Люксембург, легкоатлетической школой Веры Павловны Петрашень и её лучшего ученика Валерия Павловича Никитина, шахматной школой в которой мы были одногруппниками с будущим гроссмейстером Воловиком, а учили нас и Орест Аверкин, и гениальный сподвижник Виктора Голенищева Михаил Сергеевич Соловьев, и замечательный Терентьев и непревзойдённый Адабаш. Понятно, что я не перечисляю многих великих – без тени иронии или шутки – действительно великих людей, которые – каждый в своё время – оказывали на меня своё влияние. Упомяну лишь геофизика Валерия Кормильцева, геофизика Светлану Зворскую, педагога Зинаиду Григорьевну Петрову, и педагогический состав Свердловского строительного техникума, который в годы моего обучения был представлен группой выдающихся педагогов, обладавших потрясающей эрудицией, высочайшей культурой мышления и отточенной техникой изложения сложнейших технических дисциплин. Именно из ССТ я вынес любовь к сопромату на всю свою жизнь.
Здесь я пока не касаюсь групп своих одноклассников и одногруппников, которые в свободном общении также формировали моё отношение и к изучаемым дисциплинам и к педагогическим искусствам.
Необходимо упомянуть и ещё одну мою раннюю любовь к искусству.
Уж не знаю, чем я так понравился хореографу в пионерском лагере в Сухом Логу, где я провел всё лето в шестилетнем возрасте, только меня не только использовали на показательных выступлениях коллектива на отчётном концерте, но и отдали в балетную школу-студию, располагавшуюся на первом этаже одного из самых знаменитых зданий города Свердловска на углу улиц Ленина и Горького обращенного окнами на Плотинку и Городской пруд. Два года я учился стоять в третьей и других позициях, изящно вибрировал ножкой и страшно стеснялся своих гигантских черных трусиков и своей местами драной белой маечки. Во втором классе я оттуда тихо испарился, ибо танцевать перед девочками мне было нестерпимо стыдно.
Но любовь к балету я пронёс через всю жизнь. А фильм «Балерина» о Майе Плисецкой, просмотренный мною в Краснодарском чудо-кинотеатре «Аврора» стал одним из пяти самых любимых моих фильмов за всю жизнь.
И когда мне довелось бегло познакомиться с самим Родионом Щедриным в Кривоарбатском переулке, в доме у Геннадия Александровича, я просто онемел от счастья! Да! Жизнь иногда посылает нам такие жемчужины-мгновения, что они затмевают все боли и несчастья, которыми судьба нас массирует постоянно и по всем поверхностям.
Итак – жизнь шла «своим чередом», а своими теориями и практиками в области игр я занимался в основном «вслепую».
В шахматы обычные вслепую я играю с двенадцати лет.
Мой личный рекорд – десять партий одновременно (сеанс!!) против партнеров 1-го и 2-го разрядов.  Тогда я выиграл сеанс со счётом 8,5 на 1,5.
Три ничьих и семь побед! В обычные шахматы мой рекорд в сеансе любителям был поставлен в Архангельске на Сульфате в мае 1978 года (сорок три партии, одно поражение, две ничьи и сорок побед) а в игре с часами в Качканаре против шести чемпионов города разных лет – 6:0.
Вот так, на ходу, занимаясь топкой химических котлов, швыряя тонны дроби на транспортеры, перекидывая тысячи досок, толкая бревна по бассейнам к окорочным станциям, занимаясь обрезкой, решая вопросы снабжения, заключая бесчисленные договора, составляя поурочные планы, в процессе написания дипломной работы на древнегреческом языке я и продолжал работать над своими Общей и Специальной теориями игр, над Клиентеллой агрессора,  над  общей теорией Поля (пытаясь найти путь к объединению концепций электромагнитного поля, гравитационного поля, сильного и слабого взаимодействия, а также размышляя над квантово-механической и релятивистской концепциями в физике). Имелось одно существенное возражение на множество построений. И, в конце концов, я решил провести «решающий эксперимент», поставить именно «опыт», найти непосредственное опровержение абсолютно безумной идеи.
А безумство идеи было именно очевидным.
Дело в том, что в обычных шахматах имеет место быть так называемое «преимущество выступки».
А именно белые, начинающие партию, имеют перевес в развитии – один темп. Но Шахматы – это «трагедия одного темпа»! Белые выигрывают порядка шестидесяти процентов партий в любых дебютных построениях!
Что из этого следовало?
А то, что если у белых будет перевес в 16 темпов, они обязаны разнести позицию чёрных в пух и в прах практически «моментально».
Именно поэтому на футбольном поле бегают одновременно все футболисты, а на шахматном поле все фигуры стоят неподвижно, пока одна совершает свой «ход».
Собственно труднее всего заставить себя делать очевидно глупую вещь.
Зачем проверять то, что «само собой очевидно»?
У белых не перевес, а перевесище!
Вот так и потребовалось двенадцать лет, чтобы заставить себя «сесть за доску». Решающий эксперимент требовал времени и ресурсов. В паервую очередь необходимо было научиться строго регистрировать «партию» и я был вынужден разработать технику «мгновенной» регистрации позиций!
Ведь с каждой серией ходов позиция чудовищно изменялась. Алгебраическая запись жутко тормозила процесс.
Два месяца – день за днем – я прорисовал по три-четыре сотни диаграмм, занимаясь этим каждую удобную минуту.
Но найти партию-доказательство, партию- выигрыш за белых не получалось.
Такой партии не было, и как я теперь это прекрасно понимаю, и не могло быть!
Никакого преимущества выступки у белых не наблюдалось!
Напротив!
У белых были огромные проблемы именно потому, что они определяли положение своей пешечной структуры первыми, а черные уже могли строить контригру по обозначившимся слабостям в позиции белых!!
Тут же вскрылась и тетраэдальная структура «систем новых правил»!
Легко сказать: играть сериями ходов!
Этот текст я вырабатывал больше месяца!
А ведь я был по сути подготовлен к теме еще в семнадцать лет!!
Но вот вам вопрос «на засыпку»: слон в начальной позиции ходить не может.
Пешка двинулась е2-е4, и слону на f1 «открылась» «дорога». Но ведь в начальной позиции он хода не имел!
Пришлось признавать два вида игры – в одной версии в серии ходы делают только фигуры, которые «на старте» ходить могли, в другой версии если фигуре «открывается путь» одним ходом другой фигуры в этой серии, она тоже может совершить свой ход!
Вторым противоречием было положение о «движении всеми фигурами».
Одна версия – игра, где каждая фигура обязана сделать ход, если она его имела «на старте», другая версия – свободный выбор играющего.
Так и появились «последовательная» и «приоритетная» формы, которые дают четыре базовых версии игры в Мерцающие шахматы.
Каспарову я предложил сыграть матч в последовательную неприоритетную форму Мерцающих шахмат. То есть в ту самую форму, которая включает в себя обычные шахматы, как свой собственный частный случай.
Да! Мерцающие шахматы – это реальное обобщение на шахматы!
Они полностью выводимы из аксиом обычной игры.
А моя Общая теория игр давно уже (более сорока лет назад) сформировала гипотезу, согласно которой развитие игр происходит в форме правилообразовательного процесса, но выживают только те игры, правила которых выводимы из аксиом игры – предшественницы.

Потому и не выжили многие модификации шахмат, что их правила из аксиом ортодоксальных шахмат не выводимы.
Создавать новую геометрию можно.
Но для этого надо разобраться в постулатах предыдущих версий и нащупать ту самую аксиому, изменение которой приведет к реальным продуктивным последствиям. Гауссов, Больяйи и Лобачевских много не бывает!

Мне довелось в силу особенностей своей болезненной биографии разобраться с аксиоматикой игры. Особо подчеркну – «изобретать новую игру» у меня ни в замыслах, ни в мечтах не было и быть не могло. Я мечтал стать писателем и работал именно в этом направлении. Играми я занимался просто потому, что ничего другого в детстве мне предложено судьбой не было.
Только  Открыв Мерцающие шахматы, я, наконец, осознал своё скромное предназначение.
Мне понятно то, о чем  толковал Ньютон.
И я был мальчиком на берегу Океана непознанного. И мне досталась эта самая галька.
И только!
Как добросовестный работоголик я просто пахал.
И докопался до громадного пласта новых интеллектуальных игр человечества.
А попутно разобрался для себя с пониманием «интеллекта» как искусства задавать вопросы.
Мне смешно слышать об «искусственном интеллекте» поскольку очевидно, что машинам до этого еще дальше, чем нам до Марса!
Люди – торопыги!
Они набредут на свою беду на какую-нибудь «новинку» и уже спешат  строить вокруг нее пророческие самоопределения.
Сократ прав!
Ничего мы толком не знаем.
Все самое важное пока далеко впереди.

Ну вот! А теперь о главном.

Человек, играющий в обычные шахматы, занимается исследованием расположения фигурок на шахматной доске.
Тем же самым занимается и человек, играющий в Мерцающие шахматы.
Разница только в одном: в обычных шахматах человек пытается найти наиболее сильное перемещение одной-единственной фигурки, а в Мерцающих шахматах человек ищет эффективную перегруппировку всех своих фигурок.
Всё остальное – одинаково!
Только в обычные шахматы человека пересчитывает неодушевленный пакет диодов и триодов, упакованный в микросхему, а в мерцающие шахматы пакеты триодов и диодов пока играть не научились. Что-то там всё-таки тонковато. Вы скажете мне: «Пока!»
- Пока не научились.
А я , видя море стратегических «мерцающих» игр отвечу – в этом состязании машин и человеческого интеллекта у машин нет шансов до тех пор, пока они не станут людьми!
Трудитесь!
Труд создает Человека, и не только из обезьяны!
А можно ещё и по образу и подобию…


Продолжение, будем надеяться, последует.
Вот тут:
http://www.proza.ru/2018/11/15/1357