СА. Часть 5. Глава 32
У самой моей постели
Легла от луны дорожка,
А может быть это иней?
Сам я того не знаю,
Я голову поднимаю,
Гляжу на луну в окошко,
Я голову опускаю
И родину вспоминаю.
Я видел свой родной дом в сновидениях ночью и в сновидениях наяву, будто пролетал огромной фиолетовой птицей-ангелом высоко-высоко над землёй, над облаками и сквозь разрывы белой пелены улавливал тончайшие пульсации, излучавшиеся сердцами близких мне людей. Зимой в тридцатиградусные морозы, сдобренные влажным колючим ветром с моря, когда, прижавшись друг к другу плечами, чтобы хоть чуть-чуть согреться, мы ехали на смену, и в заиндивевшей телеграфной, когда однажды отключили отопление и мы сидели в шинелях, в шапках с опущенными «ушами», и пальцы не гнулись и застывали прямо на клавишах, я вспоминал цветущие каштаны, акации и вербы, маленькую речушку среди изумрудных лугов, где мы в детстве купались голышом и ловили марлей рыбёшек; в жару, когда в душном подвале узла связи семь потов сходило как в парной, вспоминал как летали с горок на санках и кувыркались в снегу; весной вспоминал первые цветы и первые свидания, а осенью вспоминал осень, да и вообще всегда осень вспоминал, потому что это моя любимая пора года; вспоминал как гуляли под моим любимым моросящим дождём под почти неслышные мелодии падающей листвы…
А уж когда ко мне приехали родители… Я просто был как щепка в океане воспоминаний.
На этот раз родители приехали с моей племянницей. Я радовался как будто получил Нобелевскую премию. Безухов дал мне три дня отпуска. Трое суток я находился в обществе самых дорогих мне людей. Гуляли по Риге, ездили в Юрмалу. Здесь я впервые увидел Балтийское море. Правда, оно меня несколько разочаровало – Рижский залив похож на огромное озеро, а не на море. К тому же тогда в ясный погожий июльский день был абсолютный штиль. И не намёка на волну – голубовато-серебристое зеркало простиралось до самого горизонта, плоские берега. И даже чайки не привносили никаких маринистских ассоциаций – морской пейзаж никак не хотел складываться.
Гулял я в гражданской одежде. Мать купила мне джинсы – настоящие «ливайсы» - тогда в Советском Союзе это было круто. Три дня промелькнули как три секунды. Поистине, когда ты счастлив – время исчезает.
Провожал я родителей со слезами на глазах. И потом ещё три ночи не мог как следует спать: ностальгия, мечты, фантазии… и рождающиеся из этого стихи. Нет, всё-таки как хорошо быть поэтом! Воплощать бесконечный космос чувств в два-три четверостишия. Это просто чудо! И никакие библейские чудеса с ним не сравняться!
Как известно в этом лучшем (или худшем?) из миров (оптимистам и пессимистам более привлекательное подчеркнуть) за подъёмом следует упадок, радость сменяется грустью, приятности – неприятностями. Этот синусоидальный мир не даёт расслабиться и размедузится в тёплом бульоне эйфорического делирия.
Свидетельство о публикации №218111501826