Солнечные соты

"Все бегаем, бегаем. Нет, чтоб остановиться, да глаза разуть. Ведь в спешке не увидишь ни цветка малого, ни пичуги залетной, ни пчелки-труженицы. А ежели затихнуть, да осмотреться, враз сползет с натруженной души вся житейская накипь, и наполнится сердце великой благодатью".  Так рассуждал мой дед Василий, обращаясь к своей аудитории. Слушателей было двое: я, пятилетняя внучка, и приезжий лысый старик в круглых очках. Старик записывал дедовы слова в коленкоровую тетрадь, время от времени мусоля чернильный карандаш во рту, спрятанном в усах и окладистой бороде.

Дед обстоятельно рассказывал о своей пасеке; о трудолюбии ее  крылатых обитателей; о распределении  обязанностей среди членов многочисленной пчелиной семьи; о капризах своих подопечных и их предпочтениях. Шепнул дед гостю, что не переносят пчелы хмельного духа и в гневе могут закусать до смерти. Правда, его, хозяина, крылатая банда знает в лицо. Но из уважения к мудрым трудягам,  дед после рюмочки на пасеку не заходит.

В этом году дед Василий ждал доброго медосбора. Все сложилось удачно.  Пчелы перезимовали без особых потерь, весна была ранней и теплой. Целую неделю стелился по деревне сладкий туман лакомой ивовой пыльцы. Не успели деревья лист выпустить, как зазолотились одуванчики и прочие первоцветы. От вольного духа и солнечного простора одурели пчелы. Как угорелые носились взад-вперед, отяжелев от взятка.  А тут и сады подоспели. Разом зацвело все плодовое царство, утонув в белой кипени на радость пчелиному братству.

"Вот ты, Мишка, наверное, думаешь, зачем мне столько ульев? - обратился дед к гостю – "На кой ляд мне столько меду? А ты посчитай. Четыре сына с семьями, сорок с лишком дворов в деревне, монастырь неподалеку, я с бабкой. Дай Бог, чтоб на всех хватило. Ведь мед от всякой хворобы вылечить может, потому как в нем собрана вся сила земли да небес". Дед поставил на стол кипящий самовар, мед в сотах, ломти духовитого хлеба и графин медовухи. Беседа затянулась за полночь. 
Под тихий говор уплыла я в сладкие  дали, где пылали золотом цветочные поляны, монастырские купола и застывшие медовые капли на клеенке.

Рано утром, до моего пробуждения, бородатый гость уехал домой. А неделей позже началась медогонная страда. Дед, попыхивая дымарем, передавал отцу извлеченные из ульев рамки с сотами. Они устанавливались в пазы медогонки, и начиналось волшебство. Вся деревенская детвора выстраивалась в очередь, желая покрутить ручку мудреного агрегата. Когда вязкая медовая струя укрыла причудливым вензелем дно подставленного ведра, по всей округе поплыл дивный, умиротворяющий дух. Этот аромат был соткан  из запаха вощины, сладости раннего ранета, кислинки дикого щавеля, наполненности зрелого колоса, свежести майских гроз и легкой горчинки цветущего гречичного поля.

Всех оделил медом пасечник Василий. Не забыл и бородатого Михаила, отправив ему с оказией банку безотказного лекарства. В конце лета от Михаила пришла увесистая бандероль с книгами. С ярких обложек смотрел лысый старик в круглых очках. По усам и окладистой бороде ползала добрая улыбка. Над фотографией значилась фамилия: Михаил Пришвин. Один из рассказов трехтомника начинался со слов: «Осень наступила. Деревенский пасечник, Василий Иванович....».



На фото - М.Пришвин, земляк деда Василия

Для игры «Золотая середина»:     http://www.proza.ru/2018/10/05/1790