СА. Глава 33

Знаете какой самый главный армейский праздник? Ни 23 февраля, ни Новый год, ни 9 Мая и даже не 8 Марта. Главный армейский праздник – 100 дней до Приказа. Приказа Министра обороны об увольнении в запас отслуживших два года, и о наборе нового пушечного мяса. Этот праздник отмечается обильными возлияниями.

 Отмечали мы его во чистом поле недалеко от пеленгаторной будки (якобы пошли проверять пеленгатор и наводить там порядки). На дежурстве остался «молодняк». Отметка прошла на высшем уровне и накачались мы солидно. И всё бы хорошо, если бы… Вот что значит, что рядом с солдатом (особенно пьяным) нет женщины. Была бы женщина, ни на какие подвиги бы не тянуло – вся энергия молодецкая сразу бы уходила в секс, а так… Ну напились, а дальше-то что делать? Ну не спать же!

 И у кого-то возникла дурацкая (чтобы не сказать хуже) идея – а поехали к нашим в полк. А зачем? Да просто так – чтобы у них глаза вылезли на лоб от удивления. Да и добавим там ещё с ними. И поехали. Большей дурости я вовек не совершал. Оставить боевое дежурство, тем более что я был старшим – это чревато трибуналом. И когда мы приехали к отдыхающей смене в полк, те действительно были шокированы. «Пацаны, вы что с ума сошли?!!!»

- Да может и так, - сказал я заплетающимся языком, - да пошло всё… давайте отметим Сто дней.
Никто возражать не стал. По дороге мы купили водки, закуски и вывалили всё это перед изумлёнными сослуживцами. И эта отметка прошла на «ура», без эксцессов.
Обратно на узел связи мы возвращались с трудом – ноги, голова да и всё тело вышли из послушания. В какой-то степени нам повезло, что мы не нарвались на патруль. Ну хоть в этом-то должна была улыбнуться фортуна.
На узле связи нас уже поджидали, как стая голодных гиен, ответственные за дежурство офицеры.

- Зарницын, пьянь поганая!! все на месте?!! никого не растеряли по дороге?! – зарычал на нас полковник.
- Все, тов плквнк, - бормотал я, - все жвы-здровы.
- Слава Богу! Хорошо, что гарнизонный патруль вас не загрёб, а то позора было бы на нашу часть! Да как вам в голову пришло уйти с боевого дежурства? Это же подсудное дело! В штрафбат захотели, идиоты?!
- Мммы раскск-а-и-и-в-м-с-я, - выдавливал я из себя не хотевшие складываться в слова буквы, вернее звуки.
Остальные не пытались и «мукать». Да, хорошо, что они ещё вообще стояли на ногах.
- Да что с ними говорить! – сказал другой офицер, подполковник, - завтра разберёмся.
- Спать!!! – заорал полковник, - отбой!!!
Провал ;

На следующее утро, ещё не до конца протрезвевший, я стоял перед синедрионом дежурных офицеров и Цукреновича.
- Позор, позор, позор!!! – кричал начальник узла связи. – Зарницын, ты самый лучший солдат нашей части, ты должен пример остальным бойцам давать, а ты… Оставить боевое дежурство!! Уму не постижимо!! Ты хоть осознаёшь, что вы вчера учинили?!

Я, конечно, осознавал, но было уже поздно.
- Впаял бы я тебе десять суток гауптвахты в одиночной камере, да сора из избы не люблю выносить. Да по-хорошему тебя судить надо… не то что гауптвахта… ох эта водка… - Цукренович места себе не находил от злости.

Я молчал. Мне было ужасно стыдно, я проклинал себя последними словами и клялся в душе, что больше не прикоснусь к бутылке. Но я точно знал – мне ничего не грозит: ни суд, ни гауптвахта. Если бы они открыли судебное дело, то их и самих бы привлекли за отсутствие дисциплины и за беспорядки на боевом дежурстве, ведь всю полноту ответственности нёс именно дежурный офицер. Далее Цукренович сильно преувеличивал свои полномочия – десять суток гауптвахты мог дать только начальник гарнизона. И вообще Цукренович был не сторонник гауптвахты. Все прекрасно знали, что он не выносил сор из избы, как он сам и сказал мне.

 Тех, кто попадал в лапы патрулю и оказывался на «губе», он, напротив, вызволял всеми правдами и неправдами. На моей памяти он вытащил оттуда Сидорова, который туда загремел по пьянке на пять суток. Сидоров не просидел там и пяти часов – Цукренович мотнулся прямиком к начальнику гарнизона на поклон и (уж как – никто не знает) вымолил прощение.

Но однажды его хитро-мудрые манипуляции оказались бессильны. Это случилось уже после нашего похождения. Моё отделение было на дежурстве, а из отдыхающего в полку отделения бойцы решили пойти в самоход и гульнуть. Пошли все, кроме «молодых». Как водится наводярились. А потом, когда море по колено, пошли в женское общежитие – у кого-то там знакомые девчонки были. Пьяная солдатня была отвергнута с порога. Тогда расхрабрившиеся «защитнички отечества» стали переговариваться с девушками через окна. Мол, если не пускаете нас к себе, то выходите погулять и всё в таком роде.

Никто не изъявил желания прогуляться с пьяной братвой. Отказ возмутил и раззадорил. Стали солдатушки-пьянчужки уже не уговаривать, а требовать, не понимая того, что сами накликают беду. Вскоре требования переросли в откровенную матерщину и угрозы. В ответ полетел не менее тяжёлый и отборный мат – это всё-таки было общежитие не института благородных девиц, а какого-то ПТУ. Страсти накалились и… в окна общежития полетели камни. Само собой, был вызван наряд милиции, и на наших ухарей была открыта охота. Долго их гоняли по дворам, задворкам и палисадникам. Всем удалось уйти, кроме Лупко и Петрова. Этих двоих отвезли на гарнизонную гауптвахту.

Утром Цукренович на второй космической помчался к начальнику гарнизона… но увы. Тот самолично в лицо объявил нашим «героям» по десять суток ареста в одиночных камерах. И как Цукренович не извивался, отмазать их не смог. Поговаривали, что Цукренович даже за свой счёт хотел окна в общежитии застеклить, но и это не помогло. Отсидели ребятки по полной.

Я знал, что Цукренович меня не тронет. Будет угрожать, ругать и долго вспоминать мне это, но не накажет. Да и ответственные офицеры были настроены положительно. Во-первых, в наше отсутствие никаких ЧП не произошло: самолёты не падали, не сталкивались и летели куда надо. И главное их никто никуда не угонял.  А ведь однажды такой случай имел место.

 Девятого мая, когда все спокойно праздновали День Победы, один гражданский лётчик незаметно сел в кукурузник АН-2 и также незаметно взлетел. Хватились только когда он пересёк шведскую границу, но сделать уже ничего не могли – служба ПВО проспала. Он удачно приземлился в Швеции и получил шведское гражданство. Правда, шведы самолёт вернули. В газетах об этом ничего не писали – информация передавалась из уст в уста.

Во-вторых, у офицеров и самих рыло было в пуху. Они и сами любили выпивать на боевом дежурстве. Помню как-то Седьмого ноября одного из них обнаружили гражданские лётчики в туалете ЦУПа – мирно спал возле писсуаров. Нам пришлось его транспортировать на своих плечах – а он мужичок был в теле как говорится в полном расцвете сил.

В общем я отделался лёгким испугом.  Правда, через несколько дней Цукренович с ехидцей спросил у меня:
- Зарницын, ты кажется хотел после службы поступать в университет и тебе нужна положительная характеристика со службы?
Я вздохнул и промолчал.
- Хрен ты её получишь!

Однако характеристику мне всё же дали и очень хорошую. Но это уже было через девять месяцев.