СА. Глава 36

Вообще эротическая тема занимала в солдатском быту важное место. Говорили об этом частенько. Хранили мы и подпольную эротическую, с позволения сказать, литературу. Откуда она взялась – бог весть. Передавалась из рук в руки, из поколения в поколение. Однажды один экземпляр попался в руки Пашкову. Он почитал, посмеялся, но книжицу вернул.

- Дети вы ещё, такую дрянь читаете, - только и сказал он, прекрасно понимая, что эта дрянь как-никак снимает сексуальный напряг в условиях антиженского коллектива.

Ну и конечно в сфере эротики главное место занимали реальные истории самовольщиков. Кто-то о своих похождениях ничего не рассказывал, а кто-то трепался как базарная баба. Рубаха больше всех. Порой слушать всё это было омерзительно, но не слушать было невозможно. Либидо требовало настойчиво хотя б чего-нибудь из области секса. Понятно, что тот, кто молчал – порядочный человек и имеет серьёзные отношения.

 Рубаха был отъявленный бабник и не скрывал того. И даже гордился этим. Для меня это было неприемлемо. Я далеко не ангел – в моей черепушке всякого трэша и хоррора может даже больше, чем у всех паскудников вместе взятых, но выносить на казарменное обозрение интим… даже придуманный… нет.

Можно не сомневаться, что все снимали напряг мастурбацией, даже те, кто ходил по бабам. Однако эта тема никогда не поднималась в разговорах. Вот информация для размышлений психологам: о парном сексе можно  трепаться сколько угодно, но об единично-индивидуальном – ни-ни. Онанизм – табу. Это уж слишком лично-интимное, как дефекация. Вот так – своя рубаха ближе к телу. Даже для Рубахи.

Интересно, что у телеграфистов имелся ещё один выход сексуальной энергии, а именно – виртуальная эротика. Нет, никаких компьютеров в 80-е годы в Советском Союзе не было, а об интернете даже фантасты не помышляли. Дело в том, что нам шли заявки на полёты авиации со многих воинских частей Прибалтики, России и Беларуси. В некоторых частях телеграфистами работали женщины – и военнослужащие и гражданские вольнонаёмные.

 Постоянно работая на одних и тех же направлениях изо дня в день, мы с многими женщинами познакомились и часто переписывались по телеграфу. Особенно женообильной была станция «Маяк» в Минске. Оттуда шло очень много заявок, и поэтому виртуальный контакт был наиболее мощный. На «Маяке» мы знали всех женщин по именам. Разговоры с некоторыми доходили даже до интима, но… Мы никогда не видели их, также, как и они нас. Можно было только гадать и воображать с кем ты беседуешь, тратя впустую (с точки зрения армейской дисциплины) десятки метров телеграфной ленты, которую мы тут же тщательно уничтожали. Благо лимита на ленту не было.

Все прекрасно понимали – как мы, так и прекрасная половина на «Маяке» - что все эти разговоры несерьёзны, шуточны и безответственны. Однако нашёлся парень, который воспринял это диаметрально противоположным образом. Было ясно, что даже имена, которыми назывались телеграфистки, могли не соответствовать истине – что ж говорить об остальном. Но он, блин, виртуально влюбился. Уж не помню, как она назвалась, Машей или Клашей, но только Толик Колтуненко абсолютно поверил ей и стал переписываться только с ней одной. Их долгие беседы не ограничивались шуточками-прибауточками, байками, эротикой и пустобрёхством, а имели широкий жизненный размах. Дело выходило за пределы невинной игры. Они обменялись адресами и стали писать друг другу письма. Чуть ли ни каждую неделю Толик получал послание из Минска.

- Ты никак собрался после армии осесть в Белоруссии? – спросил я у него осторожно.
- Конечно! Это моя мечта. Жить в глухой белорусской деревеньке, среди девственных лесов, завести хозяйство и детей побольше, - с энтузиазмом ответствовал он.
- Я тебя понимаю. Но насколько мне известно, Минск это не деревня.
- Она не из Минска. Она только работает в Минске, а сама она родом из деревни, - и он озвучил название некоего населённого пункта в Белоруссии, которое я, к сожалению, не запомнил.

Толик сиял. В чём-то я ему даже завидовал. Может быть в том, что он так запросто сходится с людьми? Однако меня грызли сомнения. Да и не меня одного.
- Ну втюхался парень, - сказал мне однажды Сладкогуб, - он же не знает даже кто ему пишет эти письма. А вдруг это мужик, который прикинулся бабой?
Все высказывали ему свои сомнения в той или иной форме, но он никого не слушал и не слышал.

Финал оказался, конечно, не трагическим (ибо с моста в воду Толик не бросился), но печальным. Прям как в фильме «Семь невест ефрейтора Збруева». Впрочем, некоторые смеялись. Да, фильм тоже смешной был. Уж не знаю, что он ей там написал (может предложение сделал?), но в одном из ответных писем была фотография. Солидная женщина лет под пятьдесят, рядом такой же солидный мужчина и трое взрослых детей.

- Да не переживай ты напрасно, - пытался утешить его я, - может быть эта фотография тоже не соответствует истине. Может там на «Маяке» сидит такой же солдат, как и ты, и от скуки просто разыграл тебя. Насочинял писем и прислал фотографию своей тёти.

- Может быть, - уныло ответил он, - но я, знаешь Дима, всё равно осуществлю свою мечту – после армии поеду в Белоруссию.
- Уважаю за настойчивость и… веру. Удачи тебе!